Один и тот же паровоз - Юло Туулик

Юло Туулик

Один и тот же паровоз

Напечатано в журнале «Вышгород» № 6.2011

Перевод с эстонского Татьяны Никитиной

Юло Туулик (1940) — член Союза писателей Эстонии, прозаик, публицист. Выпускник ТГУ (1963, эстонская филология). В нашем журнале публикуется постоянно, входит в редакционный совет, соавтор нескольких журнальных проектов.

Татьяна Никитина — филолог, журналист, переводчица (МГУ). Сотрудник журнала «Linguistika Uralica». Для нас переводила с эстонского статьи Яана Кросса. Владеет венгерским. Публикуемое эссе Юло Туулика «Valguse kaes» — U. Tuulik, Eri Klasiga Kielis ja muud jarelejaanud paberid (Tallinn, Fantum, 2006).

Он лежал в открытом гробу. Умер.

Сверху из люстры струился мягкий и спокойный чистый свет — равномерно, медленно и безмятежно, будто из прошлого столетия, из глубины веков, из бесконечности. И хотя большой зал был полон людей, никакого иного звука или движения не было слышно, кроме ощутимого лишь физически потока света, среди которого в открытом гробу, как Ной в своем ковчеге, лежал Старый Еврей.

Столько света, как здесь, никогда не окружало его при жизни, только в смерти обрел он наконец то, к чему стремился всю жизнь — он искал свет, читая, слушая и вбирая в себя деяния и размышления людей прошлых столетий, аккумулируя и анализируя их, затем рассказывая о них и описывая их. Таких людей называют учеными и мыслителями.

На долю Старого Еврея выпало жить во времена, когда власть предержащие не желали быть слишком просвещенными, а потому относились с подозрением и предубеждением ко всем, кто считал просвещение главным в жизни человека. Власти использовали своих подчиненных и т. н. государственные институции для того, чтобы они строго следили и затем докладывали, в каких источниках света люди ищут опору и ответы на свои вопросы и не намерен ли кто-нибудь отечественный свет заменить иноземным.

Старый Еврей не хотел, чтобы люди, которые приспособились к такому положению, произносили речи на его похоронах. В его окружении многие были такими. Он хотел, чтобы они не говорили о том свете, который он излучал. Он полагал, говорить об этом поспешат те, кто при жизни доносил в известные институции обо всем, что он произносил или писал.

Старый Еврей знал, что не один из них придет на похороны и даже будет с честным лицом стоять в почетном карауле.

Пусть хоть помолчат.

Свет падал на него сверху, медленно и спокойно, будто из прошлого столетия, когда трусость и подлость назывались своими именами и потому встречались реже. Старому же Еврею пришлось жить в те годы, когда подлость стала государственной нормой, была засекречена и оплачивалась.

В гробу он был как ребенок. Голова на подушке склонилась набок, как у ребенка. Он излучал беззащитность. Длинные усы обвисли, но в лице ни горести, ни грусти, только удивительное облегчение. Черты лица, однако, были подчеркнуто иудейскими, но никто из собравшихся ни в мыслях, ни в словах не осознавал этого, потому что молчание в зале объяснялось не его национальностью, а благоговением и преклонением перед тем светом, который с какого-то мгновения как бы уже не падал сверху, а шел от беспомощного человека в гробу, из-под его обвислых усов.

Долговязый вошел в зал в 12 часов 4 минуты.

Вслед за ним шел стройный юноша в мундире, но не военном, хотя и торжественном, с лентами и эполетами: молодой человек изысканно нес венок, который возложил к изголовью гроба.

Интенсивный поток света в этот момент был не единственным движением в зале. Люди вытягивались, чтобы разглядеть Долговязого. Тот знал, что на него смотрят, но делал вид, что не знает об этом.

Долговязый остановился у гроба и опустил голову — сама интеллигентность и элегантность. Большинству собравшихся он запомнился бы и не будучи тем, кем он теперь стал.

При его появлении со своего места поднялся ректор Пеэтер Тулвисте. Он встал только из-за Долговязого. Неделю назад ректор перенес тяжелую операцию на сердце. Только что вернулся из Хельсинки. Все время ему казалось, что вот-вот упадет или потеряет сознание. Долговязый пожал ректору руку, и они сели рядом в тишину и свет, где у гроба проходила смена почетного караула.

Они скончались в один день. 28 октября 1993 года — дирижер Пеэтер Лилье, известный спортсмен Хуберт Пярнакиви и Старый Еврей.

Тем утром Долговязый улетал в Германию, чтобы открыть в Билефелде дни культуры и произнести речь перед концертом Эстонского государственного симфонического оркестра в Мюнхене. Ребенком Долговязый посещал школу в Берлине. Его немецкий язык был безупречен. Ему нравилось выступать с речами в Германии. Старый Еврей учился в немецкой школе в Петербурге.

Впервые Долговязый встретил Старого Еврея в Тарту в 1951 году, когда он был студентом-историком, а тот преподавал в Тартуском учительском институте.

Имя Старого Еврея студенту было знакомо.

Студент писал курсовую работу о декабристах-офицерах, которые выступили против официальной власти. Он владел русским языком, который выучил в средней школе Яранска, во время пребывания в ссылке в Кировской области.

К большому удивлению студента Старый Еврей предложил ему свои личные материалы о декабристах для использования в курсовой работе.

Позже студент станет историком, путешественником и исследователем финно-угорских меньшинств, писателем, политиком и будет избран на высокую должность.

29 октября из Билефелда он отправит телеграмму сыновьям Старого Еврея:

Уважаемые Алексей, Григорий и Михаил, известие о смерти вашего отца дошло до меня в Германии и не оставляло меня на тамошних улицах и совещаниях.

Наше давнее знакомство началось во время случайной беседы на углу двух улиц. Эта беседа не прекращалась до сих пор и продолжалась более сорока лет.

Покойный был ученым с мировым именем, светилом нашей культуры, чьи работы по семиотике и русской литературе стали классикой. От имени всего эстонского народа и себя лично выражаю глубокое соболезнование по поводу постигшего Вашу семью и всех нас горя и утраты.

Был бы счастлив считать профессора своим учителем.

Искренне Ваш, Долговязый

Долговязый по образованию историк, по воспитанию полиглот и культуролог; в его памяти воспоминания и цифры всплывают вдруг и без всяких усилий с его стороны. Он размышляет о несправедливости в отношении евреев:

1290 — изгнание из Англии,

1306 — изгнание из Франции,

1492 — изгнание из Испании,

1496 — изгнание из Португалии.

Из Германии евреи в XIV веке бежали в Польшу и Литву. Гитлер. Ванзейская   конференция,   20   января   1942   г. ENDLOSUNG (окончательное решение еврейского вопроса).

Холокост.

Еврейские погромы в России в XIX и начале XX столетия.

Скрытый антисемитизм в советский период и явный в демократической России.

Старый Еврей приехал из Ленинграда в Тарту в 1950 году, поскольку его национальность препятствовала карьерному росту ученого в родном городе. Он выучил эстонский язык и десятилетиями позже поставил свою подпись под вводным обращением к первому варианту закона о языке Эстонии, который самим эстонцам показался тогда столь радикальным, что пришлось его переделывать.

Долговязому вспоминается еще один факт — в 1926 году в Эстонской Республике евреям было предоставлено право на культурную автономию. И это в единственном государстве Европы!

Евреев в Эстонии в 1934–4400,

1979–5000.

В ночь на 14 июня 1941 года НКВД выслал из Эстонии более 10000 человек, среди них 400 евреев.

«Нас вез один и тот же паровоз», — вспоминает Долговязый.

Ему было тогда 12 лет. Летняя ночь была светлой, тихой и спокойной. Очень теплой. Отец его был дипломатом и тем самым подлежал высылке вместе с семьей.

Высылку организовывали и проводили офицеры НКВД, по крайней мере половина из них были евреями, прибывшими из Советской России.

1000 евреев остались в Эстонии.

Они верили, что после расправы со стороны русских бояться немцев им не стоит.

Немцы же расправляются со всеми евреями — убивают 1000 человек.

Бригаденфюрер Вальтер Шталекер, который докладывает самому генералу Гейдриху о «решении еврейского вопроса» в Эстонии осенью 1941 года, вынужден честно признать, что в отличие от Литвы и Латвии в Эстонии не удалось спровоцировать коренное население на еврейские погромы. «Расистские настроения среди эстонского народа очень слабо развиты».

Память Долговязого безупречна.

Память Старого Еврея невероятна.

Профессор Борис Федорович Егоров, с которым Долговязый познакомился на поминках, утверждает, что Старый Еврей мог вспомнить все дни войны, которые он прошел — простой солдат — до Вены.[1] Стоило лишь назвать дату и год, и услышать, где он тогда находился, отступали они или атаковали. Кроме того, во время той войны Старый Еврей выучил наизусть русско-французский словарь.