Путешествие в Икарию - Этьен Кабе

ЭТЬЕН КАБЕ

ПУТЕШЕСТВИЕ В ИКАРИЮ [1]

Часть первая

Глава первая

Цель путешествия

Отъезд

Читатель, надеюсь, простит меня, если я сначала объясню ему в нескольких словах, что побудило меня опубликовать рассказ о путешествии, которое было совершено другим лицом.

Я познакомился с лордом У. Керисдоллом в Париже, у генерала Лафайета [2]. Понятно было бы удовольствие, которое я испытал, встретившись с ним в Лондоне в 1834 году, если бы я мог, не задевая его скромности, говорить о всех качествах его ума и сердца. Я мог бы сказать, что он один из самых богатых сеньоров трех королевств и один из самых красивых людей, каких я когда-либо видел, с самой симпатичной физиономией, какую я знаю. Я мог бы сказать это, не вызывая его недовольства, ибо он не чванится этими милостями случая, по я не буду говорить ни о широте его познаний, ни о благородстве его характера, ни об учтивости его манер. Скажу только, что, лишенный с детства отца и матери, он провел свою молодость в путешествиях и что страстью его было изучение не каких-либо пустых предметов, а только тех, которые представляют интерес для человечества.

Он часто с горечью повторял, что всюду на земле видел человека несчастным, даже там, где природа, казалось, собрала все для его счастья; он жаловался на недостатки общественного строя в Англии, как и в других странах, и все же считал, что аристократическая монархия, наподобие монархии его страны, представляет форму правления и общества более всего пригодную для человеческого рода.

В один прекрасный день, когда он сообщил мне о своем намерении жениться на мисс Генриетте, одной из богатейших и красивейших наследниц Англии, он заметил на моем столе книгу в красивом и оригинальном переплете, которую подарил мне путешественник, прибывший недавно из Икарии.

— Что это за книга? — спросил он, взяв ее, чтобы рассмотреть. — Какая прекрасная бумага! Какая великолепная печать! Как, это грамматика!

— Да, грамматика и словарь, — ответил я. — Можете радоваться. Вы часто жалуетесь на препятствия, которые ставят успехам просвещения множественность и несовершенство языков. И вот, язык в высшей степени правильный и простой, все слова которого пишутся, как говорятся, и произносятся, как пишутся. Правила этого языка немногочисленны и не имеют никаких исключений, все слова, правильно образованные из небольшого числа корней, имеют совершенно определенное значение, грамматика и словарь так просты, что они содержатся в этой маленькой книге, и изучение этого языка так легко, что любой человек может научиться ему в четыре-пять месяцев.

— В самом деле! Значит, это и есть, наконец, столь желанный всеобщий язык [3].

— Да, я не сомневаюсь в этом. Рано или поздно все народы примут его взамен своего или в дополнение к нему, и икарийский язык станет когда-нибудь языком всего мира.

— Но что это за страна — Икария? Я о ней никогда не слышал.

— Верю вам. Это страна, которая была до сих пор неизвестна и только недавно открыта. Это нечто вроде Нового мира.

— И что вам о ней рассказывал ваш друг?

— О, друг мой говорит о ней, как человек, которого энтузиазм свел с ума. Если верить ему, это страна, столь же населенная, как Франция и Англия, вместе взятые, хотя едва ли больше по территории, чем одна из них. Если послушать его, это страна чудес и сокровищ: дороги, реки, каналы — прекрасны, поля — восхитительны, сады — волшебны, жилища — уютны, деревни — очаровательны, города — великолепны и украшены памятниками, которые напоминают памятники Рима и Афин, Египта и Вавилона, Италии и Китая. Если верить ему, промышленность этой страны превосходит промышленность Англии, а искусства стоят выше, чем искусства Франции. Нигде не встретить такого числа колоссальных машин, как в этой стране; там путешествуют на воздушных шарах, и празднества, которые устраиваются в воздухе, затмевают своим великолепием самые блестящие празднества на земле. Деревья, плоды, цветы, животные всякого рода — все там вызывает удивление. Дети там прелестны, мужчины сильны и красивы, женщины очаровательны и божественны. Все общественные и политические учреждения отличаются разумностью, справедливостью и мудростью. Преступления там неизвестны. Все живут в мире, удовольствии, радости и счастье. Одним словом, Икария — это поистине вторая обетованная земля, Эдем, Элизиум, новый земной рай [4].

— Ваш друг настоящий фантазер, — заметил милорд.

— Возможно, и я боюсь этого. Однако он имеет репутацию философа и мудреца. Впрочем, эта грамматика, это совершенство переплета, бумаги и печати, в особенности этот икарийский язык, — не являются ли они первым чудом, предвещающим другие чудеса?

— Правда! Этот язык смущает и волнует меня. Не можете ли вы дать мне эту грамматику на несколько дней?

— Конечно. Можете ее взять.

И он ушел от меня с задумчивым и озабоченным видом. Через несколько дней я зашел к нему.

— Ну как? — сказал он, увидя меня, — едете? Я решил ехать!

— И куда вы направляетесь?

— Как, вы не догадываетесь? В Икарию.

— В Икарию! Вы смеетесь!

— Ничуть. Четыре месяца — дорога туда, четыре месяца, чтобы ознакомиться со страной, четыре — на обратный путь, и через год я расскажу вам все, что я видел.

— А ваше намерение жениться?..

— Ей нет еще пятнадцати лет, а мне — едва двадцать два года. Она еще не вступила в свет, а я не закончил своего образования. Мы никогда еще не виделись. Разлука и этот портрет, который я уношу с собой, заставят меня еще больше желать оригинал… Я сгораю от желания увидеть Икарию. Вы будете надо мною смеяться, но меня просто лихорадит! Я хочу видеть совершенное общество, вполне счастливый народ… А через год я вернусь и женюсь.

— Мне очень досадно, что друг мой уехал во Францию. Но я напишу ему, чтобы узнать подробности о его путешествии, которые могли бы вам пригодиться.

— Спасибо. Это бесполезно. Мне не нужно больше знать ничего. Я хотел бы забыть даже все, что вы мне сказали. Я хочу испытать полностью удовольствие неожиданности. Паспорт, две или три тысячи гиней в кошельке, мой верный Джон и ваша икарийская грамматика, которую я стащу у вас, — вот и все, что мне нужно. Зная уже семь других языков, я без особых затруднений изучу и этот язык в дороге.

— А если кто-нибудь скажет, что вы оригинал, эксцентричный человек?

— Сумасшедший, быть может?

— Да, сумасшедший!

— Ну, значит, и вы можете присоединиться к нему. Я буду над ним смеяться, если только буду иметь удовольствие встретить народ в таком состоянии, в каком хотел бы видеть весь род человеческий.

— Вы будете вести дневник вашего путешествия?

— Конечно.

Он вернулся в июне 1837 года в еще большем восторге от Икарии, чем мой друг, которого я назвал фантазером, но больной, терзаемый скорбью, с разбитым сердцем, точно умирающий.

Я нашел его дневник (ибо он сдержал слово) настолько интересным и признания его столь трогательными, что настаивал на его опубликовании.

Он согласился на это, но, слишком больной, чтобы заняться самому этим делом, он передал мне свою рукопись, предоставив мне право сделать все необходимые сокращения и прося меня исправить небрежность стиля, которая вызвана была спешностью работы.

Я, действительно, счел возможным сократить некоторые детали, которые, вероятно, будут опубликованы позже, но я не внес никаких поправок, предпочитая лучше оставить некоторые ошибки, чем изменить подлинник. Благородный молодой путешественник сам расскажет о своих приключениях и путешествии, о своих радостях и огорчениях.

Глава вторая

Прибытие в Икарию

Я покинул Лондон 22 декабря 1835 года и приехал 24 апреля вместе с верным товарищем моих путешествий, моим добрым Джоном, в порт Камирис, на восточном берегу страны Марволей. Ее отделяет от Икарии морской пролив, для переезда через который требуется шесть часов.

Не буду рассказывать о своих многочисленных приключениях в дороге. Меня обворовывали почти на всех постоялых дворах; на одном чуть не отравили; преследовали жандармы или чиновники; терзали и придирались на таможнях. Я был арестован и заключен в темницу на несколько дней за то, что резко ответил на грубость одного таможенного чиновника. Мне грозила часто опасность разбиться вместе с нашим экипажем на отвратительных дорогах. Только чудом спасся я из пропасти, куда меня сбросил несчастный возница, одуревший от пьянства. Раз я был почти занесен снегом, а затем чуть не погиб в песках. Три раза нападали на меня разбойники. Я был ранен, находясь между двумя путешественниками, которые были убиты рядом со мной. И тем сильнее я ощущал невыразимое счастье, когда, наконец, добрался до цели своего путешествия.