Универсальное средство (сборник) - Сергей Трищенко

Сергей Трищенко

Универсальное средство (сборник)

Броб Дувион – борец с вампирами

(повесть-мозаика)

Ошибка вампира

Знакомство наше не было случайным – случайностям нет места на этом свете, управляемом неведомыми людям законами, незнание которых и заставляет их делать вывод о том, что нечто происходящее – случайно. А нас потянуло друг к другу – вы знаете, есть такие моменты, подобные любви с первого взгляда, когда человека неудержимо тянет к себе подобному – безразлично, мужчина это или женщина. Просто привлекает, приманивает к себе весь комплекс ощущений – внешний вид, манера держаться, жесты, слова, запах… Одна, казалось, незначительная фраза, брошенная вскользь, в пустоту, заставляет пристальнее всмотреться в человека и сразу же понять и принять его. Есть люди, к которым мгновенно чувствуешь симпатию – особенно если они стараются её вызвать…

Нечто подобное произошло с нами у книжного развала – коробейники как раз вывезли новый товар. Не помню, кто первый сказал ту волшебную фразу, сразу установившую между нами незримую связь, не помню саму фразу – всё сразу ушло и забылось. Мы шли и разговаривали, как будто знали друг друга много-много лет.

Он купил «Вампирскую сагу» – из серии дешёвых "олитературиваний" фильмов, я – Азимова.

Мы шли по улице и беседовали, споря. Каждый защищал своё: я – фантастику, он – литературу ужасов, но говорить было необыкновенно интересно, ведь главное – не в содержании беседы, а в ней самой.

– Фантастика – это тип литературы. Вся литература делится на реалистическую и фантастическую, – рассуждал я.

– И литературу ужасов, – вклинился он.

– Фантастика бывает историческая, современная, сказочная, научно-техническая… даже документальная…

– То же можно сказать и о литературе ужасов – действие может происходить в прошлом, настоящем…

– Ты имеешь в виду уголовную хронику? Но это же не литература! И потом – ты не продолжил: в будущем. У литературы ужасов нет будущего – она никогда не описывала будущее. Те ужасы, что построены на фантастическом сюжете – всего-навсего плохая фантастика. Ужасы – они ведь идут от неясных страхов подсознания, оставшихся с тех времен, когда человек был неразвитым, пользовался каменным рубилом и всего боялся.

– Не совсем так. Чего бояться, если в руке – рубило? Страх возникает, когда мозг развит до той степени, когда способен ощущать тот потусторонний мир, что находится совсем рядом с нашим, и иногда с ним взаимодействует.

– Параллельный мир? Значит, это – фантастика. Что и требовалось доказать: фантастика настолько широка, что включает в себя и литературу ужасов.

– Многие фантасты писали ужасы, – согласился он. – Если хочешь – зайдём ко мне, я дам тебе одну книгу…

Квартира свою он обставил необычно – в прихожей, словно пародируя Ильфа и Петрова, стоял скелет – очевидно, купленный в магазине учебных пособий, хотя скорее всего, в комиссионке: уж очень выглядел старым и жёлтым. Под потолком, расправив крылья, висело чучело летучей мыши. На шкафу, нахохлившись, сидел филин – наверное, тоже чучело. А с засохшего ствола дерева, прикреплённого к стене и образующего с ней нечто вроде диорамы дремучего леса, по которому цепочкой шли волки с горящими глазами – фотообои смотрелись на редкость реалистично, – свешивалась змея. Угол комнаты затянула сетка паутины, в центре которой чёрным пятном темнел огромный мохнатый паук с белым восьмиконечным крестом на спине.

Основное место в комнате занимали книжные полки, имитированные под гнилое дерево, поросшее мхом и лишайниками. Корешки книг пестрели кладбищенскими атрибутами и словами, взятыми из "Антологии нечистой силы" – с незначительными добавлениями общеупотребительных слов.

– Тебе нравится бояться? – спросил я.

– Меня больше интересует теория страха, – ответил он. – Чего вообще боятся люди.

– Мне казалось, что страшное интересует лишь в определённом возрасте, – попытался уколоть я его.

– Я в детстве тоже одну фантастику читал, – парировал он.

Вдруг погас свет.

– Авария, – пробормотал он. – Подожди, зажгу свечу, – и удалился на кухню. В темноте комнаты светились парные точки: глаза филина на шкафу, глаза змеи на дереве и глаза волков на картине.

– Мне нравится сидеть вот так, – он появился на пороге и в трепещущем пламени свечи выглядел особенно мрачно, – в полумраке, когда углы полны неясными тенями, и неизвестно, что может выползти оттуда…

Я пожал плечами:

– Ты боишься темноты?

Он чуть помедлил с ответом.

– Нет, не боюсь… Но мне становится так странно, будто я – уже не я, а какое-то иное существо. Не человек… – он замолчал, присаживаясь на ручку кресла.

– Знаешь, мне тоже иногда так кажется. По-моему, это от неудовлетворенности реальностью – хочется уйти в какой-то иной мир, пусть даже выдуманный. Мне – в мир фантастики, тебе – в мир вампиров…

– Зачем мне уходить в мир вампиров, когда я пришёл оттуда? – глухим голосом произнёс он, и встал, нависая надо мной и меняясь самым устрашающим образом: зловещая ухмылка исказила губы, в глазах появился красноватый блеск – или то отражалось пламя свечи?

– Ты думаешь, я позвал тебя, чтобы поспорить о литературе? – он монотонно засмеялся. – Я хочу съесть тебя! – И протянул ко мне левую руку, из которой быстро вырастали когти, острые и кривые.

– Бытие определяет сознание, – пробормотал я, откидываясь на спинку кресла. Или сознание определяет бытие? Был ли он вампиром на самом деле, или превратился, начитавшись всего этого?

– Мы живём тысячи лет и всегда одерживаем над вами победу, – дикция его немного ухудшилась из-за вырастающих изо рта острых клыков, – жалкие людишки!

– Выбирай выражения, – поостерёг я, – шепелявишь. Поменьше шипящих!

Но я не успел вскочить с кресла – если бы не захотел, конечно. Испускал ли он какие-либо парализующие волны, или надеялся на свою быструю – не скрою, очень быструю – реакцию, – но я ничего не чувствовал. Просто остался сидеть, пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях. Нет ли во мне какой-то жертвенности? Или правы те, кто утверждает, что в любом человеке изначально заложена тяга к смерти? Почему безропотно стоят у стенки расстреливаемые? Неужели парализует страх? Или тут что-то иное?..

Одним прыжком он перемахнул разделявший нас журнальный столик, повалив свечу. Она погасла. Но необходимость в ней отпала: я услышал его тяжёлое дыхание у своего левого уха (Тысяча лет! В его-то возрасте – и такие прыжки!). Почувствовал, как когти впиваются мне в плечи, прижимая к креслу – и отвернул голову, чтобы его зловонное дыхание не попадало в лицо. "Пользуется ли он зубной пастой? – промелькнуло в голове. Было противно, но я знал, что скоро всё кончится.

Он заурчал довольно и наклонился ещё ниже. Его острые челюсти сомкнулись на моей ничем не защищённой шее, пронзили её…

И в его алчущую тёплой человеческой крови глотку из моего прокушенного горла хлынула тёплая струя машинного масла…

Вспыхнул свет – очевидно, повреждение на линии устранили.

– Какая гадость! – вампир отвалился от моей шеи и налитыми кровью глазами посмотрел в мои ничего не выражающие холодные глаза.

Литра полтора, по моим подсчетам, он успел высосать – очень уж был голодный, да и давление в резервуаре поспособствовало. Чтобы не вылился остаток, я прижал сонную артерию в известном месте, склеив стенки.

– Напился? – холодно спросил я, поднимаясь с кресла.

– Кто ты? – он с изумлением смотрел на меня, но не двигался. Вот и хорошо – чем позже шевельнется, тем лучше. Там ведь не одно масло, и пока присадка из азотнокислого серебра подействует, обездвиживая его… следовало потянуть время. Я опасался, что с ним будет тяжеловато справиться – вон какой крупный, а вампиры обычно и очень сильны.

– Кто я? Боевой робот для уничтожения вампиров и остальной нечисти, – отчеканил я. – Сокращённо – Броб Дувион. Так меня зовут. Пришёл твой конец, кровоупийца. Довольно попил человеческой кровушки. Тысячу лет, говоришь? Хватит!

Он попытался засмеяться, но как-то неуверенно. Его скрюченные лапы с кривыми когтями судорожно задвигались.

– Нет, я так просто не сдамся! – прошипел он. – Ты ещё не знаешь, на что я способен!

– Мой создатель вложил в меня массу сведений о вампирах, упырях, кадаврах, вурдалаках, вервольфах, призраках… и о прочей нечисти. Не знаю, – печально покачал я головой, – можешь ли ты сообщить мне что-либо новое? – И, чтобы у него не осталось ни малейшего сомнения в предопределенности того, что сейчас произойдёт, я, скрестив перед собой кисти рук и освободив застёжки, снял защитный слой кожи, словно перчатки.

Блеснула сталь. О, как они нравятся мне, сверкающие стилеты, которые появляются в этот момент вместо пальцев! Острые тонкие лезвия, блестящие полированным металлом – я буквально влюблен в них. В такие моменты меня охватывает особенное чувство: я не просто машина, не просто орудие мщения, инструмент, подобный ножу хирурга, но сам хирург, причём высшей квалификации: Творец, Мыслитель, Боец! С этого момента для обнаруженной нечисти начинается обратный отсчёт времени, и её паскудное существование неизбежно пресечётся в точке "ноль".