Поговорим, малыш, о... - Андрей Борецкий

Поговорим, малыш, о…

Не буду останавливаться на своем детстве, до определенной поры я не представлял из себя никакого интереса. Как все рос, учился, пошел работать. Имел склонность к оседлому образу жизни, а потом как-то неожиданно все изменилось. Мне и самому было непонятно, что двигает мной. Я стал менять места работы, хаотично, без какой-либо системы. Куда-то и зачем-то завербовывался, надолго уезжал, возвращался… и уезжал снова. И совсем уж вдруг, взял и поступил в один из московских вузов.

И вот теперь я работаю… впрочем, не уточняю где и кем. Достаточно сказать, что мне частенько приходится иметь дело с командировками. Посещаю определенные заводы, институты…

Значит, разъезжаю. Кое-что знаю. Нет, не подумайте, сейчас не об этом. Что еще? Женат. Есть дети — двойняшки. Валерий и Валерия. Дети растут, запросы тоже. Обычно не балуем. Живем не бедно, а цену деньгам знать необходимо. Но нынче не сдержался: купил подарок — подарище. Давно просили, а тут день рождения подоспел.

На день рождения не успел. Только-только с аэропорта. Решил подготовить сюрприз. Едва до дому добрался — быстренько все устроил, затем уж позавтракал, почитал газеты; сижу, жду именинников из школы. Жена никогда не приходит с работы днем, поэтому, когда раздался звонок, я был уверен: прибыло младшее поколение фамилии. Осмотрел последний раз комнату, прислушался — ничего не слышно — и пошел открывать дверь.

Но это не Валерий и не Валерия. Богдан. Самый лучший, самый близкий друг. Мой. Ему я рад всегда. Следовательно, сегодня тоже.

— С приездом! — Он крепко пожимает мне руку.

Как всегда, весь лучится благодушием. Стопроцентный сангвиник. Близко к сердцу ничего не принимает и, к тому же, убежденный холостяк. Моей жене Лене последнее очень не нравится. Она уверена, что у него имеются скрытые пороки и при каждом удобном случае пытается вывести его на чистую воду. Но у него нет скрытых пороков. Я-то великолепно его знаю. Почти, как себя. Мы с ним друзья целую вечность.

Интересно, откуда он узнал, что я дома?

Очевидно, Богдан читает мысли, потому что незамедлительно поясняет:

— Валек в автобусе встретил. Их класс сегодня в краеведческий музей отправился. На экскурсию. Велели передать, что вернутся часа в три.

— Что ж ты не проходишь? — спохватываюсь я. — Завтракал? Может чайку цейлонского хочешь?

— Благодарю, не стоит. — Он с гордым видом вытягивает из внутреннего кармана пиджака небольшую плоскую бутылочку с экзотической этикеткой. — Нектар богов — маде ин Париж. — Грациозно вырулив в зал, ставит бутылочку на журнальный столик и располагается в моем любимом кресле. — Ну, мой славный Ричард, как съездил? — И тут же: — Лимончика не найдется?

Я достаю из холодильника лимон, нарезаю; похищаю из запасов Вальки-дочери шоколадку. Затем устраиваюсь напротив Богдана и через наполненную рюмку изучаю обстановку комнаты. Чудесно!

Разговор о работе глохнет на корню. По молчаливому соглашению Богдан не задает мне на этот счет наводящих вопросов. Он примерно догадывается о специфике моего положения. Сам он в отпуске и потому предпочитает порассуждать о свободном времяпрепровождении. Вначале о рыбалке, затем, естественно, следует переключение на темы, связанные с прекрасной половиной. Мы мелем языками без опаски быть услышанными. Ему есть о чем порассказать: он — любимец женщин. Немудрено: высокий, спортивная фигура, блондин, как и положено, с голубыми глазами. Только голубизна та — на уровне мировых стандартов. Не ниже. При всем при том, здорово смахивает на Редфорда — звезду американского кино. В общем, друг мой — картинка. Мне с ним не тягаться. Но я ему не завидую, Мне даже немного смешно. Как был мальчишкой, так и остался. А ведь нам, слава богу, под сорок. Он это тоже понимает и в отношении моих семейных уз ведет себя с подобающим уважением.

Мы продолжаем болтать, но ни с того, ни с сего я ловлю себя на том, что ощущаю беспокойство. Скрытый страх. Пытаюсь заняться самоанализом — не помогает. Почти явственно чувствую, как повышается содержание адреналина в крови. Из-за коньяка?

Внезапно взгляд Богдана останавливается на стопке газет. Он замолкает. Берет одну из них в руки, разворачивает. Показывает мне.

— Читал? — спрашивает он.

— Да, — отвечаю я. — Довольно любопытная статейка.

— И каково твое мнение по данному вопросу? Или ты его не имеешь?

— Не надо обо мне так плохо думать, — в моем голосе звучит упрек. — У меня давным-давно имеется личное мнение. Конечно, если принять на веру показания очевидцев. Но вначале мне хотелось бы выслушать твои соображения.

Богдан надувает щеки и медленно, сложив губы трубочкой, выпускает воздух дымом несуществующей сигареты. Таким образом он обдумывает мировые проблемы. Я давно это заметил.

— Нет, — решительно заявляет он, — нет во мне веры в НЛО. Ничего не скажешь, было бы заманчиво допустить, что там кто-то крутится. Но нужно смотреть трезво. На чудеса наш мир скуповат. Чудес тю-тю. Дефицит. А исходя из этого, делаю вывод: девяносто процентов свидетельств очевидцев — ложь, остальные десять — что-то такое, чего хоть мы пока и не знаем, но все равно наше, земное. Как нынче говорят: аномально-атмосферное. Читай, старик, Шкловского. Мы во Вселенной о-ди-но-ки. — Последнее слово он с видимым удовольствием произносит по слогам. Возникает впечатление, что Богдан ужасно рад одиночеству. Человечества в целом.

— Эгоцентрист несчастный, — выговариваю я, — Когда одна из аномально-атмосферных тарелочек утащит тебя на Марс, похихикаю от души.

Он жизнерадостно хмыкает и доверительно шепчет в полный голос:

— Страсть хочу познакомиться с зелененькой женщиной. — Мечтательно жмурится и тут же обеспокоенно спрашивает: — Должны же у них быть женщины, как считаешь?

Удивительная непоследовательность: категоричное отрицание инопланетян и нежелание отринуть инопланетянок.

— Почкованием размножаются только на Тау Кита, — успокаиваю его. — А что касается Марса, то тамошние принцессы для твоих целей вполне пригодны и даже могут откладывать от смешанного брака яйца. Как ты смотришь на то, чтобы подобно Джону Картеру[1] вывести свое потомство в инкубаторе?

Он надувает щеки и отрицательно качает головой.

— Нет, Риччи, это не для меня. Я передумал. Расскажи-ка лучше, что ты там сообразил по поводу этой штуки. — Он подтолкнул газету в мою сторону.

— Раз вы так настаиваете, достопочтенный синьор, не могу не поделиться с вами плодами моих умозаключений. Так вот… То, что время от времени попадается на глаза массовому наблюдателю, вовсе не является летательным аппаратом какого-либо вида. Вместе с тем, я не склонен списывать все наблюдаемые феномены на аномально-атмосферные дела. Для меня истина очевидна. Это не может быть ни что иное, как… — Я выдержал эффектную паузу, но, не заметив в глазах собеседника бескорыстного научного азарта, заключил голосом поскучневшим и назидательным: — проекция. Голограмма.