Езерский - Александр Пушкин

Александр Сергеевич Пушкин

ЕЗЕРСКИЙ

* * *

I

    Над омраченным ПетроградомОсенний ветер тучи гнал,Дышало небо влажным хладом,Нева шумела. Бился валО пристань набережной стройной,Как челобитчик беспокойныйОб дверь судейской. Дождь в окноСтучал печально. Уж темноВсе становилось. В это времяИван Езерский, мой сосед,Вошел в свой тесный кабинет...Однако ж род его, и племя,И чин, и службу, и годаВам знать не худо, господа.

II

    Начнем ab ovo:[1] мой ЕзерскийПроисходил от тех вождей,Чей дух воинственный и зверскийБыл древле ужасом морей.Одульф, его начальник рода,Вельми бе грозен воевода,Гласит Софийский хронограф.При Ольге сын его ВарлафПриял крещенье в ЦареградеС рукою греческой княжны;От них два сына рождены:Якуб и Дорофей. В засадеУбит Якуб; а ДорофейРодил двенадцать сыновей.

III

    Ондрей, по прозвищу Езерский,Родил Ивана да Илью.Он в лавре схимился Печерской.Отсель фамилию своюВедут Езерские. При КалкеОдин из них был схвачен в свалке,А там раздавлен, как комар,Задами тяжкими татар;Зато со славой, хоть с уроном,Другой Езерский, Елизар,Упился кровию татарМежду Непрядвою и Доном,Ударя с тыла в табор ихС дружиной суздальцев своих.

IV

    В века старинной нашей славы,Как и в худые времена,Крамол и смуты в дни кровавы,Блестят Езерских имена.Они и в войске и в совете,На воеводстве и в ответеСлужили князям и царям.Из них Езерский ВарлаамГордыней славился боярской:За спор то с тем он, то с другимС большим бесчестьем выводимБывал из-за трапезы царской,Но снова шел под страшный гнев,И умер, Сицких пересев.

V

    Когда ж от Думы величавойПриял Романов свой венец,Когда под мирною державойРусь отдохнула наконец,А наши вороги смирились,Тогда Езерские явилисьВ великой силе при дворе.При императоре Петре...Но извините: статься может,Читатель, я вам досадил:Наш век вас верно просветил,Вас спесь дворянская не гложет,И нужды нет вам никакойДо вашей книги родовой...

VI

    Кто б ни был ваш родоначальник,Мстислав Удалый, иль Ермак,Или Митюшка целовальник,Вам все равно — конечно так,Вы презираете отцами,Их древней славою, правамиВеликодушно и умно,Вы отреклись от них давно,Прямого просвещенья ради,Гордясь, как общей пользы друг,Ценою собственных заслуг,Звездой двоюродного дяди,Иль приглашением на балТуда, где дед ваш не бывал.

VII

    Я сам — хоть в книжках и словесноСобратья надо мной трунят —Я мещанин, как вам известно,И в этом смысле демократ.Но каюсь: новый Ходаковский[2].Люблю от бабушки московскойЯ слушать толки о родне,Об отдаленной старине.Могучих предков правнук бедный,Люблю встречать их именаВ двух-трех строках Карамзина.От этой слабости безвредной,Как ни старался, — видит бог, —Отвыкнуть я никак не мог.

VIII

    Мне жаль, что сих родов боярскихБледнеет блеск и никнет дух.Мне жаль, что нет князей Пожарских,Что о других пропал и слух,Что их поносит шут Фиглярин[3],Что русский ветреный бояринТеряет грамоты царей,Как старый сбор календарей,Что исторические звукиНам стали чужды, хоть спростаИз бар мы лезем в tiers-etat[4],Хоть нищи будут наши внуки,И что спасибо нам за тоНе скажет, кажется, никто.

IX

    Мне жаль, что мы, руке наемнойДозволя грабить свой доход,С трудом ярем заботы темнойВлачим в столице круглый год,Что не живем семьею дружнойВ довольстве, в тишине досужной,Старея близ могил родныхВ своих поместьях родовых,Где в нашем тереме забытомРастет пустынная трава;Что геральдического льваДемократическим копытомУ нас лягает и осел:Дух века вот куда зашел!

Х

    Вот почему, архивы роя,Я разобрал в досужный часВсю родословную героя,О ком затеял свой рассказ,И здесь потомству заповедал.Езерский сам же твердо ведал,Что дед его, великий муж,Имел пятнадцать тысяч душ.Из них отцу его досталасьОсьмая часть — и та сполнаБыла сперва заложена,Потом в ломбарде продавалась...А сам он жалованьем жилИ регистратором служил.

XI

    Допросом музу беспокоя,С усмешкой скажет критик мой:«Куда завидного герояИзбрали вы! Кто ваш герой?»— А что? Коллежский регистратор.Какой вы строгий литератор!Его пою — зачем же нет?Он мой приятель и сосед.Державин двух своих соседовИ смерть Мещерского воспел;Певец Фелицы быть умелПевцом их свадеб, их обедовИ похорон, сменивших пир,Хоть этим не смущался мир.

XII

    Заметят мне, что есть же разностьМежду Державиным и мной,Что красота и безобразностьРазделены чертой одной,Что князь Мещерский был сенатор,А не коллежский регистратор —Что лучше, ежели поэтВозьмет возвышенный предмет,Что нет, к тому же, переводаПрямым героям; что ониСовсем не чудо в наши дни;Иль я не этого прихода?Иль разве меж моих друзейДвух, трех великих нет людей?

ХIII

    Зачем крутится ветр в овраге,Подъемлет лист и пыль несет,Когда корабль в недвижной влагеЕго дыханья жадно ждет?Зачем от гор и мимо башенЛетит орел, тяжел и страшен,На черный пень? Спроси его.Зачем арапа своегоМладая любит Дездемона,Как месяц любит ночи мглу?Затем, что ветру и орлуИ сердцу девы нет закона.Гордись: таков и ты, поэт,И для тебя условий нет.

XIV

    Исполнен мыслями златыми,Не понимаемый никем,Перед распутьями земнымиПроходишь ты, уныл и нем.С толпой не делишь ты ни гнева,Ни нужд, ни хохота, ни рева,Ни удивленья, ни труда.Глупец кричит: куда? куда?Дорога здесь. Но ты не слышишь,Идешь, куда тебя влекутМечтанья тайные; твой трудТебе награда; им ты дышишь,А плод его бросаешь тыТолпе, рабыне суеты.

XV

    Скажите: экой вздор, иль bravo,Иль не скажите ничего —Я в том стою — имел я правоИзбрать соседа моегоВ герои повести смиренной,Хоть человек он не военный,Не второклассный Дон-Жуан,Не демон — даже не цыган,А просто гражданин столичный,Каких встречаем всюду тьму,Ни по лицу, ни по умуОт нашей братьи не отличный,Довольно смирный и простой,А впрочем, малый деловой.

1832

Из ранних редакций

Варианты начальных строф романа

Над Петербургом омраченнымОсенний ветер тучи гнал;Нева в теченье возмущенном,Шумя, неслась. Упрямый вал,Как бы проситель беспокойный,Плескал в гранит ограды стройнойЕе широких берегов.Среди бегущих облаковВечерних звезд не видно было —Огонь светился в фонарях,По улицам взвивался прахИ буйный вихорь выл уныло,Клубя капоты дев ночныхИ заглушая часовых.

*

В своем роскошном кабинетеВ то время Рулин молодойСидел один при бледном светеОдной лампады; ветра вой,Волненье города глухоеДа бой дождя в окно двойное,—Всё мысли усыпляло в нем.Согретый дремлющим огнем,Он у чугунного каминаДремал —          Видений сонных перед нимМенялась тусклая картина...

*

Вбежав по ступеням отлогимГранитной лестницы своей,В то время Волин с видом строгимЗвонил у запертых дверейИ трёс замком нетерпеливо.Дверь отворилась, он бранчивоАндрею выговор прочелИ в кабинет, ворча, пошел.Андрей принес ему две свечи.Цербер, по долгу своемуЗалаяв, прибежал к немуИ положил ему на плечиСвои две лапы — и потомУлегся тихо под столом.

*

Порой сей поздней и печальной(В том доме, где стоял и я)Один при свете свечки сальнойВ конурке пятого жилья[5]Писал чиновник — скоро, смелоПеро привычное скрыпело —Как видно, малый был делец —Работу кончив наконец,Он стал тихонько раздеваться,Задул огарок — лег в постельПод заслуженную шинель —И стал мечтать...          Но может статьсяЗахочет знать читатель мой,Кто сей чиновник молодой.

*

Порой сей поздней и печальнойВ том доме, где стоял и я,Неся огарок свечки сальной,В конурку пятого жильяВошел один чиновник бедный,Задумчивый, худой и бледный.Вздохнув, свой осмотрел чулан,Постелю, пыльный чемодан,И стол, бумагами покрытый,И шкап со всем его добром;Нашел в порядке все; потом,Дымком своей сигарки сытый,Разделся сам и лег в постельПод заслуженную шинель.

Строфы, не вошедшие в последнюю редакцию (строфы IV и след.) *

Во время смуты безначальной,Когда то лях, то гордый шведОдолевал наш край печальный,И гибла Русь от разных бед,Когда в Москве сидели воры,А с крулем вел переговорыПредатель умный Салтыков,И средь озлобленных враговПосольство русское гадало,И за Москву стоял одинНижегородский мещанин, —В те дни Езерские немалоСменили мнений и друзейДля пользы общей (и своей).

*

Когда средь Думы величавойПриял Романов свой венецИ под отеческой державойРусь отдохнула наконец,А наши вороги смирились,Тогда Езерские явилисьОпять в чинах и при дворе.При императоре ПетреОдин из них был четвертованЗа связь с царевичем, другой,Его племянник молодой,Прощен и милостью окован,Он на голландке был женатИ умер знатен и богат.

*

Царя не стало; государствоШаталось, будто под грозой,И усмиренное боярствоЕго железною рукойМятежной предалось надежде:«Пусть будет вновь, что было прежде,Долой кафтан кургузый. Нет!Примером нам да будет швед».Не тут-то было. Тень ПетроваСтояла грозно средь бояр.Бессилен немощный удар,Что было, не восстало снова;Россию двинули впередВетрила те ж, средь тех же вод.

*

И тут Езерские возилисьВ связи то с этим, то с другим,На счастье Меншикова злились,Шептали с хитрым Трубецким,И Бирон, деспот непреклонный,Смирял их род неугомонный,И Долгорукие князьяБывали втайне им друзья.Матвей Арсеньевич Езерский,Случайный, знатный человек,Был очень славен в прошлый векСвоим умом и злобой зверской.Имел он сына одного(Отца героя моего).

Варианты строф VI—IX (о дворянстве) *[6]

К тому же это подражаньеПоэту Байрону: наш лорд(Как говорит о нем преданье)Не только был отменно гордВысоким даром песнопенья,Но и [...] рожденья [...] Ламартин(Я слышал) также дворянин,Юго — не знаю В России же мы все дворяне,Все, кроме двух иль трех, затоМы их не ставим ни во что.

*

Мне жаль, что домы наши новы,Что выставляют стены ихНе льва c мечом, не щит гербовый,А ряд лишь вывесок цветных,Что наши бабушки и дедыДля назидательной беседыС жезлами, с розами, в звездах,В роброндах, в латах, парикахУ нас не блещут в старых рамахВ простенках светлых галерей;Мне жаль, что шайка торгашейЛягает в плоских эпиграммахСвятую нашу старину

Другая редакция конца строфы:

Что мы в свободе беспечальнойНе знаем жизни феодальнойВ своих поместьях родовыхСреди подручников своих,Мне жаль, что мы, руке наемнойВверяя чистый свой доход,С трудом в столице круглый годВлачим ярмо неволи темной,И что спасибо нам за тоНе скажет, кажется, никто.

Варианты продолжения романа в черновых рукописях *

Он одевался нерадиво,На нем сидело все не так,Всегда бывал застегнут кривоЕго зеленый узкий фрак.Но надо знать, что мой чиновникБыл сочинитель и любовник,Не только малый деловой...

*

Во фраке очень устареломОн молча, сидя у бюро,До трех часов в раздумье зреломЧинил и пробовал перо.Вам должно знать, что мой чиновникБыл сочинитель и любовник;Свои статьи печатал онВ «Соревнователе». ВлюбленОн был в Коломне по соседствуВ одну лифляндочку. ОнаС своею матерью однаЖила в домишке, по наследствуДоставшемся недавно ейОт дяди Франца. Дядя сей...

Но от мещанской родословнойЯ вас избавлю — и займусьМоею повестью любовной,Покамест вновь не занесусь.

Комментарий