Трапеза Господня - Протопресвитер Николай Афанасьев

Трапеза Господня

Предисловие.

Установленная Христом на Тайной вечери, Церковь актуализировалась на день Пятидесятницы, когда учениками была совершена первая Евхаристия. Первому творению Богом в Сыне и через Сына соответствует новое творение «во Христе» в Духе и через Духа. Ветхозаветному ожиданию учеников мессианского царства Христос противопоставил ожидание «обетования Духа» (Деян. I, 4). Со дня Пятидесятницы началось творческое действие Духа. Дух уже в действии, а поэтому царство не только наступит, но уже наступило, т. к. Дух есть залог этого царства. В Духе и через Духа начала существовать Церковь. В день Пятидесятницы ученики были напоены Духом «в одно тело» (I Кор. XII, 13), которым они стали в Евхаристии, совершаемой в Духе и через Духа. Она есть «духовная жертва», которая приносится в «духовном доме» (I Пт. II, 5). Она — «pneumatich» (духовная), т. к. сама Церковь принадлежит к новому зону.

Народ Божий, который Бог образовал для Себя в Новом Завете, собирается Богом в теле Христовом. Становление крещенных в «одно тело» происходит на Евхаристии. Поэтому Евхаристия есть, по выражению псевдо–Ареопагита, таинство собрания, но собрание народа Божьего «во Христе» есть Церковь.

Участие в «таинстве собрания» есть выявление жизни Церкви и жизни в Церкви. Евхаристия есть центр, к которому все стремится и в котором все сходится. «Сие есть тело Мое», но тело осуществляется в Евхаристии. Где тело, там и Христос. Но и обратно: где Христос, там и Его тело. В Духе совершается пришествие Христа на Евхаристии, которая есть не только собрание, но и трапеза Господня. Он приидет, т. к. Он прославлен Богом и уже царствует в Церкви в Духе. Он приидет, потому что Он приходит в Церкви, когда верные собраны на «трапезу Господню».

«Когда вы собираетесь в Церковь…». Евхаристия есть собрание народа Божьего во Христе, но собрание включает в себе идею сослужения. Народ Божий собирается в Церковь для служения Богу, где каждый служит совместно с другими под предстоятельством одного. Нет собрания в Церкви без сослужения, но и нет сослужения без собрания. Нет трапезы без ее участников, но и нет участников трапезы без ее возглавителя.

Есть темы, которые возникают одновременно в разных кругах. Такой темой является вопрос о сослужении. О ней много говорится среди православных. В этом нет ничего удивительного, т. к. сослужение в специальном смысле является одной из особенностей православного богослужения. Более удивительно, что тема о сослужелии ставится в католической церкви, которая почти не знает сослужения. Не имеет значения, что тема сослужения ставится неодинаково в православной и католической церкви. Важно, что одна и та же тема является предметом дискуссии.

Вопрос о сослужении есть исключительно вопрос о сослужении при совершении Евхаристии. Мы не ставим вопроса, как лучше совершать Евхаристию: с сослужением или без сослужения. Мы говорим не о том, что лучше, а о том, насколько сослужение соответствует природе Евхаристии и может ли быть Евхаристия без сослужения. Поэтому вопрос о сослужении нельзя рассматривать, как вопрос техники богослужения. За вопросом о сослужении стоит вопрос о Церкви, т. к. Евхаристия неотделима от Церкви. Нельзя строить учение о Церкви независимо от учения об Евхаристии, как нельзя понять Евхаристию вне и помимо Церкви.

Предлагаемая работа есть попытка выяснить некоторые принципы евхаристической эклезиологии, которые находят свое выражение в литургической жизни и которые в свою очередь определяют ее. Я хочу надеяться, что выяснение этих принципов даст необходимую базу для определения подлинного смысла и места сослужения в нашей литургической жизни, а также того, что содержит в себе самой идея сослужения. В силу этого чисто принципиальное задание приобретает глубоко жизненное значение, т. к. оно имеет прямое отношение к нашей современной литургической жизни и к ее актуальным задачам

Каждый из нас, конечно, по своему в разной степени и с разной силою ощущает некоторую неудовлетворенность нашей современной литургической практикой. Последняя есть результат длительного исторического процесса, в котором многое отпало, что было раньше, и многое появилось того, чего не было раньше. Моя задача заключается в том, чтобы попытаться отделить то, что составляет неизменную основу нашей литургической жизни от того, что случайно в нее проникло. По существу моей задачи я далек от мысли о каких–либо коренных реформах нашей литургической практики. Прежде, чем решаться на какие бы то ни было реформы, надо понять и осмыслить, что содержит Церковь. Большею частью наша неудовлетворенность определяется не столько дефектами нашей литургической практики, сколько тем, что мы утеряли смысл того, что совершается Церковью. Мы ставим больше ударение на том, что менее существенно, чем на том, что составляет основы нашей литургической жизни. Мы должны сделать (metanoia) в самих себе, прежде чем делать какие–либо перестановки в литургическом обиходе. Евхаристия есть выражение нашей жизни в Церкви, а потому мы должны ее принять, как жизнь н делание. Наша жизнь есть общая жизнь и наше делание есть «общее дело», и это есть то, что мы утеряли, и это есть то, что, прежде всего, и раньше всего мы должны вернуть.

Я знаю, что моя задача неблагодарна. Всякий сдвиг с установившейся позиции всегда неприятен. Наша теперешняя позиция есть позиция крайнего индивидуализма. Древнее церковное сознание знало, что надо быть всегда вместе (coinh pantez), собранными на одно и тоже (Epi to auto). Мы сейчас почти никогда не бываем все вместе, но каждый за себя и для себя. Преодолеть эту замкнутость не всегда просто и легко, а особенно нелегко выйти на вселенские просторы церковной жизни. Но не будем обманываться: подлинные вселенские просторы открываются только в Церкви, а не вне ее. А если в Церкви, то тогда, когда мы «все вместе» собраны на одно и тоже, т. е. когда мы собираемся в Церковь.

Глава 1. «Когда вы собираетесь в церковь…»

I. «Всегда все и всегда вместе» [1].

1. «В так называемый день солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам или селам…» [2]. В половине второго века Евхаристия именовалась собранием. Это наименование прочно держалось в продолжение многих веков. Даже в конце V–гo или в начале VI–го века автор «О церковной иерархии» продолжал называть Евхаристию «таинством собрания и приобщения». Во время Иустина римские христиане собирались на Евхаристическое собрание в одно место в день солнца. Это первый день планетной недели, соответствующий нашему воскресенью. «В первый день после субботы…» (Мт. XXVIII, I). Для первых христиан воскресенье было первым днем недели. Оно было началом нового творения Божьего во Христе через Его воскресение. Так было и в Римской церкви: день солнца был по планетной неделе «первый день после дня Сатурна». Самая значительная церковь того времени имела только одно Евхаристическое собрание. Мы не имеем никаких сведений, что в ней происходили одновременно в «день солнца» другие Евхаристические собрания. Христианское сознание второго века еще исключало возможность устройства Евхаристического собрания для отдельной группы членов местной церкви. Всегда все и всегда на «одно и тоже» «epi to auto», т. е. на Евхаристическое собрание. Термин «epi to auto» стал обозначением самого Евхаристического собрания.

«Господь ежедневно прилагал спасаемых к одному и тому же (epi to auto)» (Деян. II, 47) [3]. Иустин Мученик употребил тот же термин, чтобы показать о каком собрании в день солнца идет речь.

Так с первых дней после Пятидесятницы быть или состоять в Церкви означало участвовать в ее Евхаристическом собрании. Где Евхаристическое собрание, там Церковь, и где Церковь, там и Евхаристическое собрание. Позднее идея греко–римского «города» (poliz — civitas), проникшая в церковное сознание, изменила это основное положение первоначальной евхаристической эклезиологии. В пределах городской церкви епископа появился ряд Евхаристических собраний, в которых пресвитерами совершалась Евхаристия, независимо и отдельно от Евхаристии, совершаемой епископом. Вместо единого евхаристического собрания, как принципа единства местной церкви, появляется новый принцип: греко–римский город, определяющий единство местной церкви, возглавляемся епископом. В столкновении этих принципов «город» преодолевает и отстраняет евхаристический принцип. В эпоху Иустина Мученика принцип города был совершенно неизвестен. «У нас бывает собрание в одно место всех живущих по городам или селам».

Всегда все и всегда вместе собирались римские христиане, чтобы всем вместе праздновать день воскресения Христа. Под наблюдением полиции, под страхом наказания и часто под угрозой смерти тянулись они к одному центру — к источнику церковной жизни — и близко, и далеко живущие. Многие из них за исповедание, что Христос есть Господь (Kurioz) отдавали свою жизнь, принося свои тела в жертву Богу, но и своей жизнью они показывали, что у них один Господь–Христос. Одна трапеза Господня, и все едины на ней и каждый вместе с другими.