Мотя - Тимур Литовченко

Литовченко Тимур

Мотя

Тимур Литовченко

Мотя

(новогодний мидраш)

Когда наступает "еврейский Новый Год", а если точнее - праздник Рош га-Шана (может на идиш, а может на ашкеназите это звучит несколько по-иному - "Рашашонем"), по традиции в синагогах читают окончание главы "Ваера" книги "Брейшит", которые христиане называют 21 и 22 главами "Бытия". Среди прочих событий, речь в основном здесь идет о рождении Ицхака и о том, как Абрахам, по слову Всемогущего, едва не принес в жертву любимого своего сына, который чудесным образом появился на свет у четы прародителей нашего народа.

Знаю, какую бурю возмущенного протеста вызывает у многих данный эпизод. Мол, вот до чего кровожадный Бог у этих иудеев: человеческого жертвоприношения потребовал, окаянный! И лишь в последнюю секунду ухмыльнулся в бороду да и подбросил поближе к жертвеннику ягненка - того самого, который запутался в кустах... Тоже еще любитель пощекотать свои и чужие нервишки выискался! И ведь бездействовал же Он в массе других случаев: например, когда десятки тысяч евреев за какие-то два-три дня были зверски умерщвлены в Бабьем Яру, когда сотни тысяч погибали в концлагерях и дымом вылетали в трубы крематориев... Почему же Всемогущий Бог и пальцем не двинул для спасения этих людей?!

Поди растолкуй другим, в чем тут дело, где тут логика? Объясни все это хотя бы самому себе...

Не нужно объяснений. Расскажу-ка лучше мидраш. Ведь мидраш - вещь интересная: хочешь верь, не хочешь - как хочешь. Сказка - ложь, да в ней намек...

Да, всего этого не было.

А если было - то не так.

Но все-таки было!

Хотя знать этого я не могу: меня-то еще на свете не было...

В общем, послушайте, что приключилось однажды с еврейским мальчонкой по имени Мотя.

* * *

Был он, что называется, примерным, послушным ребенком, а если шалил, то лишь иногда и совсем чуть-чуть. Жил Мотя на Подоле. Перед самой войной успел окончить первый класс одной из киевских школ, слушался папу Веню и бабу Дору. Папа учителем был в той самой школе, первый класс которой Мотя закончить успел, а бабуле Дора дома сидела, за Мотей приглядывала, когда он из школы после занятий возвращался. А мамы у Моти не было: умерла его мамеле давным-давно, когда он еще совсем-совсем маленьким был. Доктором она работала, взрослые говорили, поехала как-то "на эпидемию", там заразилась и умерла, там и похоронена - далеко где-то, в одной из азиатских советских республик. Такая вот история.

Еще помнил Мотя дедушку Ицика. Он также умер, но уже позже - примерно за год до войны. Дедушка Ицик тоже дома сидел, но с Мотей разговаривал редко, в основном с бабой Дорой. А вот с папой Веней вообще не ладил: в школе папа был на хорошем счету, и кроме того (а может, наоборот - потому что) был очень "идейным". Этого Мотя как раз решительно не понимал, несмотря на свои успехи в школе: что значит "на хорошем счету" и что такое "идейный"? Когда говорили "на счету", он представлял огромный щит, на котором несли домой погибших спартанских героев. Но папу Веню не приносили домой ни на каком щите - он сам приходил и всякие вещи да еду приносил.

А что такое "идейный"?.. Мотя знал, что дедушка каждую субботу, которую он называл "шабас", ходит в синагогу Розенберга, что на улице Щекавицкой, а папа из-за этого всегда страшно ругался. Папа даже много раз громогласно, раскатывая слова, произносил такой стих:

- Плюнем на Бога,

Закроем синагогу!

За что дедушка Ицик на него страшно сердился, громко кричал и даже ногами топал.

- Да поймите же, папа! - кричал тогда папа Веня дедушке Ицику (хотя последний на самом деле доводился ему не отцом, а тестем). - Да поймите же, наконец: из-за вас мне в завучи никогда не продвинуться! Ну, что это такое, в самом деле?! Что у вас за привычки старорежимные?! Прекратите, пожалуйста! Наука давно доказала, что никакого Бога нет, а вы...

- Веня! Тебя не двинут в завучи не потому, что я в синагогу хожу, а потому, что ты а'ид! И к тому же идейный дурак, раз говоришь такие вещи! отругивался дедушка Ицик и дальше переходил на идиш, которого Мотя и вовсе не понимал, за исключением нескольких усвоенных от бабуле Доры выражений.

Вот так они и жили, пока дедушка Ицик не умер. А тогда втроем остались: Мотя, идейный учитель папа Веня, который в школе на хорошем счету был, но в завучи все еще не продвинулся, да бабуле Дора.

А потом началась война...

* * *

Первой умерла бабуле Дора. Но она не ушла в Бабий Яр, как вы могли бы подумать - нет. Душным августовским днем старушка тихо-мирно уснула на продавленном диванчике, да так и не проснулась. Вообще удивительно, как она столько продержалась после смерти мужа: как дедушки Ицика не стало, бабуле очень сдала, хромать на правую ногу начала, поплакивала тайком, чтоб никто не видел. А после 22 июня все повторяла, как заведенная:

- Ицик, Ицик! Не зря говорил ты: "Погодите, аукнется вам, идейным!.." Ицик, Ицик, ты ушел, а меня зачем оставил?! Ицик, забери меня к себе...

Когда бабуле уснула днем и не проснулась, соседка их, тетя Клава, так и сказала, перекрестившись: "Все, отмучалась! Ушла к мужу". На что папа вспылил и обозвал ее богомольной дурой.

В общем, схоронили бабушку, и встал вопрос: а кто же будет теперь за Мотей приглядывать? Папу Веню в армию не забрали - что-то там у него с легкими было хроническое. (Он ведь и с мамой, которую Мотя не помнил даже, в свое время в больнице познакомился.) Так что не ушел папа в армию, а в Киеве остался, в школе своей. Да только его все время мобилизовывали то на рытье окопов, то на прочие оборонные работы. Правда, старуха-соседка, та самая "богомольная дура" тетя Клава, согласна была помочь, да только папа не очень-то этого хотел...

Но вскоре все решилось само собой: закончился август, немцы, в конце концов, не только обошли Киев стороной, все стремительнее продвигаясь дальше, но и замкнули кольцо окружения. С каждым днем становилось все более очевидно: трагический финал близок. Тогда и работы прекратились, советские войска начали стремительно покидать город, чтобы с боями прорываться на восток, на соединение с основными силами. Кое-кто из штатских предпринимал отчаянные попытки бежать... но только не папа Веня: он ведь идейным был, и раз ему велели остаться в школе, значит, здесь его учительское место! И никуда удирать не нужно.

Так Мотя и папа Веня встретили 20 сентября: в этот день в Киев вошли немцы.

* * *

Как уже было сказано, бабуле Дора незадолго до смерти частенько восклицала: "Ицик, Ицик, зачем ты меня оставил?!"

Мотя был еще слишком мал, чтобы по-настоящему глубоко задаваться вопросами о цели и смысле жизни. Нет, разумеется, он был любознательным мальчиком, и призрачные тени подобных мыслей уже начали возникать в его кудрявой головке. Но возникать-то они возникали, однако не волновали Мотю по-настоящему. Тем более, что он, как и положено послушному мальчику, задавал возникавшие вопросы старшим. Тогда бабуле Дора (пока жива была и не плакала за дедушкой Ициком) подхватывала его на руки, обнимала, тискала, целовала и отвечала: "А вот для тебя и живу, а'мейдл кецеле!.."