Хелл - Лолита Пий

Лолита Пий

Хелл

Глава 1

Я потаскушка. Из тех, кого вы терпеть не можете: из самого отвратительного племени потаскушек — потаскушка из Шестнадцатого округа[1], в лучшем прикиде, чем любовница вашего шефа. Если вы официант в каком-нибудь модном заведении или продавец в роскошном бутике, вы наверняка желаете мне подохнуть, мне и таким, как я. Но ведь не режут курицу, которая несет золотые яйца. Поэтому такие, как я — наглое отродье, — живут и плодятся…

Я — неопровержимый символ противостояния марксизму, воплощения Привилегий, зловония Капитализма.

Как достойная наследница поколения светских женщин я большую часть времени провожу, лакируя свои ногти, наслаждаясь в «Салоне солнца», отсиживая в кресле задницу, пока Александр Зуари колдует над моей головой, глазею на витрины улицы Фобурж-Сент-Оноре, которые оформили вы, зарабатывая себе на хлеб насущный.

Я чистейший продукт поколения Think Pink, поколения «розового цвета»[2], мое кредо: всегда красива, всегда безупречна.

Вовлеченная в круговорот всевозможных показных искушений, я — муза бога Шик-Блеск, на алтарь которого каждый месяц весело швыряю столько, сколько вы не зарабатываете.

Когда-нибудь моя гардеробная взорвется от барахла.

Я француженка и парижанка, и это мое призвание, я принадлежу к единственному сообществу — очень космополитичному и очень спорному племени почитателей Гуччи — Прады. Фирменная монограмма — моя эмблема.

Я нарисовала немного карикатурный портрет. Признайтесь, вы принимаете меня за отпетую шлюшку с головы до ног в шмотках от Гуччи, с зазывной улыбкой и порхающими ресничками.

Вы напрасно недооцениваете меня, улыбка и ресницы — оружие грозное, благодаря ему я позднее заполучу мужа уж по крайней мере не беднее моего отца, с условием, sine qua non[3], что и дальнейшая моя жизнь будет такой же восхитительной и исключительно бессодержательной. Работа не значится в списке моих многочисленных талантов. Я буду поддерживать себя в форме, вот и все мои заботы. Как делали это до меня моя мать, моя бабушка. Известно, что уже десятилетия на брачном рынке высшего света конкуренция очень жестокая. Завидных женихов со всех сторон осаждает целая армия фотомоделей, секретарш и прочих амбициозных субреток, которые сверкают своими белоснежными зубами на приемах и не останавливаются ни перед чем, лишь бы ухватить кусок пожирнее. Пожирнее = апартаменты для приемов на правом берегу Сены + все по высшей категории + шкаф, набитый шмотками + двое детишек + пренебрежение своими менее удачливыми прежними подружками.

Да, на западе Парижа мы все красивые, все богатые.

Богатые? В это вы легко поверите, узнав, сколько стоит у нас квадратный метр жилья. Если бы мы не были богаты, мы бы там не жили. Красивые? Я чувствую, вы сомневаетесь. Но подумайте немного. В обществе, где взлет по социальной лестнице благодаря постели заставляет неистовствовать уже не одно поколение, некрасивые семьи улучшились в результате мезальянсов, ведь они, соединив богача, обрюзгшего, но зато с миллионами, и какую-нибудь гнусную карьеристку, производят на свет очаровательных детишек, потому что детишки унаследовали красоту матери и счет в банке папы. Конечно, не у всех супругов получается именно так, стоит только папиному доверенному лицу облапошить его, а маминым генам не сработать, и ребенок может родиться таким же уродливым, как папа, и бедным, как мама. Это называется «не повезло», но я не стану описывать вам жизнь бедняков и уродин: во-первых, я ее совсем не знаю, а во-вторых, не такой уж это занимательный сюжет.

Вы, конечно, знаете, мир разделен надвое: есть вы и есть мы. Почему так — понять трудно, не стану с вами спорить…

Сейчас я объясню свою мысль. У вас семья, работа, квартира, которую вы еще не оплатили сполна. По утрам пробки на дорогах, служба, где надо вкалывать, потом баиньки… Такова ваша доля. Это если вам повезло. А еще метро, ANPE[4], бессонница оттого, что проблема денег возникает из-за каждой ерунды. Ваше будущее сведется к повторению вашего настоящего. Ваши дети, если они отделятся от вас, будут жить на пятидесяти квадратных метрах, это самое большее, они покроют кожаные кресла привычными в семье оранжевыми покрывалами. Вы будете гордиться ими. Они будут привозить вам на каникулы своих малышей в дом, который вы, уже совсем обессилев и выйдя на пенсию, купите на юге Франции.

Вы средний буржуа, вы умеете починить телик, а ваша жена — прекрасная кулинарка. Счастье для нее, если вы не бросите ее ради такой же, как она, но помоложе, потому что уже двадцать лет ее вид вызывает у вас приступ мигрени. Последний раз вы коснулись ее на недавнем матче Франция — Италия, когда лихорадочно сжали ее руку, потому что за тридцать секунд до окончания матча Франция забила гол. «Извини, дорогая».

Сейчас вы многим озабочены: надо починить стиральную машину, Женифье перекрасила волосы в красный цвет и страстно увлечена пирсингом, а не катехизисом, Кевин перенял в предместьях самое отвратительное произношение. Оба они посредственности да еще некрасивы. Это, должно быть, у них наследственное. Ваша неудовлетворенная жена то и дело подкладывает вам на письменный стол номера журнала «Здоровье мужчины». Вы ловите себя на том, что вам снится ваша секретарша в стрингах, ваша племянница в стрингах, целый сонм женщин в стрингах. Ваша жизнь больше не удовлетворяет вас.

Но ведь могло быть и хуже. Вы могли бы жить в предместье в трех комнатках с кухонькой без телевизора и посудомоечной машины. Правда, с теликом было бы еще хуже, потому что ваши шестеро детей постоянно запускали бы его на всю катушку, особенно во время прямых передач.

Вы могли бы быть бездомным.

Вы могли бы быть одним из нас…

Но кто мы?

Мы просто наследники патрициев античного Рима, сюзеренов Средних веков, знатной шпаги Ренессанса, крупных воротил XIX века, ничтожная горстка привилегированных, которые держат в своих украшенных драгоценностями от Картье хищных когтях половину достояния Франции.

Собственность — порождение неравенства среди людей. Но мы по этому поводу не скорбим.

Да, мы можем делать все, что нам заблагорассудится, все иметь, потому что мы можем все купить. Рожденные с серебряной ложечкой в наших VIP-ротиках, мы нарушаем все правила, потому что закон более богатых всегда лучший.

Неприятно кичиться нашим упадочным изобилием под носом у безденежной и добродетельной бедности, и вот Прада участвует в празднике коммунистической партии, Ж.-М. Мессье, «сам-хозяин-мира», выставляет на всеобщее обозрение свои дырявые носки, Гальяно для создания коллекции 2000 года вдохновляется в Булонском лесу клошарами… Мы этого не делаем. А тем, кого мы делаем богатыми, надоело быть богатыми. Гуччи появляется в свете с напульсниками на запястьях, «титулованные сыновья» ходят небритые, «тузы» шатаются по авеню Монтень, Хельмут Ланг заляпывает краской грязные джинсы и продает их за тысячу двести монет…

Со скоростью двести в час мы гоняем по улицам Парижа, там не стоит прогуливаться, когда мы за рулем, мы смешиваем алкоголь с кокаином, кокс с экстази, парни стоя и не предохраняясь совокупляются с путанами, а затем наслаждаются с подружками их младших сестер, которые с вечера до утра устраивают оргии на все лады. Мы в исступленном восторге, захваченные безудержным вихрем достойной Гаргантюа ненасытности, избытком сладострастия. Мы принимаем прозак, как вы принимаете долипран[5], нам каждый раз хочется покончить с собой при виде банковского счета, потому что и правда становится стыдно, когда думаешь о других, ведь есть умирающие с голоду дети, а мы обжираемся так, что у нас из носа лезет. Бремя несправедливости лежит на наших хрупких плечах бывших нежных детишек. А вы, вы просто ее жертвы, но вы в этом не виноваты.

Но все же, все же, что бы мы ни делали, это постыдно.

Да, мы поливаем пляжи Помпелона прямо из двухлитровой бутыли марочным вином из лучших сортов винограда. Ну и что? Разве вы за него платили? К тому же прошлым летом я заметила, что общественные пляжи в окрестностях Вуаль-Руж не пустовали. Вы как ни в чем не бывало нежились на солнышке, а когда проезжала какая-нибудь дорогая машина, «порше» или даже банальный «бокстер» (в своем кругу мы называем «бокстер» «порше» для бедных, ведь он стоит не больше трехсот тысяч), вы впадали в раж, вы просто теряли голову, вы бросали свои булочки или пирожки, выключали плейеры, они даже падали из ваших рук, у вас перехватывало дыхание, и ваши «Ох!» и ваши «Ах!» перекрывали шум мотора… Какая-нибудь «феррари» тогда могла вызвать кучу инфарктов. Не надо отрицать, я сидела в машине, я прекрасно вас видела… Ваши глаза горели, вы размахивали руками… От зависти вы покрывались испариной, вы наваливались на невысокое ограждение, чтобы выхватить глазом стринги, мелькнувший профиль звезды и вдохнуть мимолетный аромат «Дом Периньон» восемьдесят пятого года от уже высыхающего купальника от Эреса и от кожи, позолоченной с помощью спрея для загара… Вы все на свете отдали бы за то, чтобы оказаться на нашем месте.