Карибская эскапада - Андрей Бондаренко

Андрей Бондаренко

Карибская эскапада

Эрнесто Че Гевара

Во сне ко мне приходит,

Конечно же — не часто,

Лишь пару раз — за год.

На краюшек кровати

Садится и болтает

Со мной — о всяком разном,

Те ночи — напролёт.

И я — с ним поболтаю,

И поделюсь — чем надо,

И анекдотов свежих

Ему — нарасскажу.

А он, вздохнув тихонько,

Ладонь свою положит

На лоб мне, и прошепчет:

— Крепись, братишка мой.

И я креплюсь, стараюсь,

И жизнь — течёт рекою.

А если — очень трудно

В паскудной суете,

С портрета, что на стенке

Висит — как себя помню —

Эрнесто Че Гевара

Подмигивает мне.

И мы — прорвёмся, братья!

И мы — прорвёмся, сёстры!

А пЭдорасты эти, конечно, не пройдут!

Всё потому — что где-то

Эрнесто Че Гевара

Сидит себе — на Облаке

И семечки грызёт.

Миттельшпиль

Погоня отстала, а, может, и не было её вовсе — испугались, засранцы, гранат, разбрасываемых мною во все стороны. Понятное дело: за столько то лет спокойной жизни избаловались, отвыкли от реальных боестолкновений. А тут — здрасти-приехали: штук пять, не меньше, жмуриков получили в односчастье, плюсом — гранаты в камышах разрываются регулярно. Приписали, естественно, отошли, затаились. И это, пацаны, только начало! То ли ещё будет! Пришло времечко за подлость и предательство расплачиваться — по полной программе!

Отошёл к югу километра на три, выждал ещё с часик. По логике военной — стоило бы ещё часа три-четыре выждать, да больно уж неуютно было в этих камышовых зарослях долбанных Сизых Болот: москиты, прочие мошки кровососущие местные одолели нешуточно, а накомарник и химия всякая, этих гадов отпугивающая, в Лагере остались. Да и к своим стоило поторопиться — как бы Мари, как женщина всякая — ждать долго не приученная, не учудила чего.

Подобрался к самому краешку камышей, осторожно выглянул, осмотрелся.

Визуально — всё спокойно на Индейском Нагорье, солнышко каменное плато освещает, вокруг — ни души. Вот только — те большие валуны, беспорядочно в отдалении разбросанные, внушают некоторые опасения. С одной стороны — далековато до них, около километра будет, а, с другой — именно там снайпера опытного, с карабином нарезным, оптикой хорошей оснащённым, я и расположил бы.

Полежал в камышах ещё минут десять, да и припустил по нагорью короткими зигзагами — где наша не пропадала.

Метров двадцать и пробежал всего — Взззз! Стрела индейская в правое плечо вошла, пробила его насквозь, с другой стороны наполовину древка высунувшись.

Больно то как! А, главное, обидно — так лохонуться: всё в даль смотрел, камушки всякие тщательно осматривая, а дозорный где-то в камышах засел, возможно, совсем рядом с моей последней лёжкой. И, ничего с этим не поделать: у нас одна логика, у этих индейцев — совсем другая, прямо противоположная.

Упал на левый бок, пытаясь автомат с раненного плеча сорвать, — не получается, в сторону перекатился, нож из ножен выхватил — поздно, прилетело по затылку чем-то тяжёлым, дальше — темнота, круги фиолетовые.

Пришёл, вроде, в себя, но глаза сразу открывать не стал, решил сперва к ощущениям организма прислушаться. Правая сторона тела вовсе не ощущается — будто и нет её, пальцы левой руки шевелятся, а вот ноги — похоже, связаны крепко и умело.

— Спокойно лежи, друг, — произнёс кто-то на ломаном испанском. Голос, похоже, подростку принадлежал, — Всё хорошо. Живым будешь.

Ладно, поверим. Открыл глаза — лежу, прислонённый к какой-то каменюге, под головой мягкое что-то. Надо же, кто-то заботливый такой попался — первым делом по затылку чем-то тяжёлым приложил, а потом под эту гематому подложил мяконькое — чтобы не больно было. Гуманист, однако. Оказалось, что я голый по пояс, правое плечо туго перевязано плотной белой тканью, так, что и рука правая оказалась плотно примотанной к туловищу. Профессионально, ничего не скажешь, и стрелу из раны, очевидно, вытащили. Ноги у щиколоток туго перехвачены крепким кожаным ремнём, ботинки предусмотрительно сняты — босиком по местным каменным россыпям не очень то и побегаешь.

Ну, и кто же здесь — такой хваткий?

Господи — стыдно то как!

Напротив меня, метрах в пяти, сидела на корточках индианка, несомненно — чиго. Молоденькая совсем, лет двадцать, хотя у индейцев этот возраст считается уже весьма почётным — как у нас сороковник.

Девчонка невозмутимо смотрела на меня своими чёрными глазами и молчала.

Да без вопросов, мы ребята тоже неразговорчивые, в молчанку играть — не впервой.

После нескольких минут тишины, индианка всё же спросила, тыкая в меня тоненьким указательным пальчиком:

— Как зовут Того, Кто живёт на твоём плече?

Хороший вопрос. Совсем не сразу до меня дошло, что это она про татуировку на моём забинтованном плече спрашивает.

Его зовут, — отвечаю, стараясь говорить неторопливо и внятно, так как и мой испанский совершенством не отличается, — Эрнесто Че Гевара.

— Правильно, — девица отвечает, головой кивая. Мимолётно улыбнулась даже.

Ещё помолчали.

Чувствую, что с таким темпом разговора можно тут целую вечность просидеть, беру инициативу на себя:

— Почему ты меня не добила? — Спрашиваю.

На этот раз индианка ответила почти сразу, и минуты не прошло:

— Полное Солнца назад один белый Человек спас меня, моего отца, моего брата, других чиго — многих. У этого человека на плече тоже Че Гевара жил. Чиго — должники того Человека. У тебя — Че Гевара на плече. Значит, ты — брат тому Человеку. Значит — наш друг. Плохие gringos за тебя много денег обещали. Но, ты — наш друг. Чиго — твои должники. Ты — будешь жить!

Глава первая

Через Атлантику — играючи

Яхта называлась — «Кошка», хотя на борту ничего и не было написано.

Тем не менее — «Кошка», и всё тут.

Я в этих судах морских: каравеллах, пароходах, бригантинах, клиперах всяких — совсем ничего не понимаю.

Но, эта яхта была — просто красавицей.

Длинная — метров семнадцать, узкая, низко посаженная, с мачтой — пропорционально невысокой.

Борта — белые, с редкими синими полосами. Верхняя половина мачты — сиреневая.

Та ещё штучка — эстетичная — до совершенства.

А как ей название её собственное подходило — словами не передать.

Смотришь на неё со стороны — и что-то такое грациозное, по-настоящему — кошачье, ощущаешь.

А, когда под всеми парусами, да при работающем, вдобавок, дизеле, волны зелёные рассекает — так и кажется: ещё немного — и прыгнет — в погоне за добычей невидимой.