Письмо из Солигалича в Оксфорд - Сергей Яковлев

Яковлев Сергей

Письмо из Солигалича в Оксфорд

СЕРГЕЙ ЯКОВЛЕВ

ПИСЬМО ИЗ СОЛИГАЛИЧА В ОКСФОРД

Между бумагами вашими находится рекомендательное письмо англичанина Коока к приятелю своему Марриоту, в Лондон, в коем он пишет, что вы едете в Англию для исследования нравственных причин благоденствия того края, дабы ввести оные, буде возможно, в России. Кто таков англичанин Коок и какие именно причины нравственного благоденствия предполагали вы исследовать в Англии? Из допроса П. Я. Чаадаева по возвращении его из-за границы в 1826 году.

Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного.

Евангелие от Матфея.

Из своей комнаты в колледже я вышел утром в половине пятого, нагруженный чемоданом, большой наплечной сумкой, тяжелой связкой книг и рукописей, пакетом с чаем, пакетом с фруктами и сладостями и множеством свернутых в трубку толстых газет. Как поднял все это - не знаю. Если бы порвалась ручка наплечной сумки, за которую я особенно боялся, если бы лопнул один из перегруженных полиэтиленовых пакетов, я оказался бы в безвыходном положении. Времени до вылета оставалось в обрез. К счастью, ваши чайник, плитку и кастрюлю я успел упаковать накануне поздно вечером, пока ждал Алису с письмами, и, чтобы не тревожить вас, отнес все это вместе с прощальной запиской в привратницкую, написав на пакете: Dr. B. H., то есть вам. Там же (было уже за полночь) справился у дежурного привратника, как мне рано утром, когда все будут спать, распорядиться своими ключами. И действовал теперь в полном соответствии с указаниями этого пожилого краснощекого джентльмена: отпер изнутри тяжелую дубовую калитку, поставил свой чемодан так, чтоб она не захлопнулась, взбежал по каменным ступеням в дежурное помещение под большой башней и опустил ключи в ящик с прорезью. А затем вернулся к своим вещам, оглядел в последний раз темный двор колледжа, попрощался с одинокой утренней звездой над шпилем часовни и с тяжелым сердцем защелкнул за собой замок. Все. Russian professor, как звали меня в эти два месяца в колледже, покинул гостеприимный кров.

Вам приходилось лежать в больнице? Маешьс от безделья, скучаешь от бедной больничной пищи, тревожишься о близких, с нетерпением считаешь дни до выписки. И вот наконец прощаешься с соседями по палате, лихорадочно одеваешься в цивильный костюм, выходишь на свежий воздух, на улицу, дух захватывает от множества впечатлений... и тут же пронзает мысль, что этой обыкновенной жизни тебе теперь просто не вынести. Там, в тесной палате, рядом с кряхтящими и стонущими бедолагами, ты был огражден и защищен от всех напастей. Там, расслабляясь с утра до вечера и с вечера до утра в теплой постели, ты позволял себе роскошь прислушиваться к любым своим недомоганиям и предполагать болезни даже там, где их у тебя не бывало. Здесь, в торопливом уличном потоке, в транспортной давке, ты вновь - как один напряженный комок нервов, и уже не уловить, какие смертные процессы идут сейчас в твоем организме, не до того...

Влажная каменна мостовая отсвечивала под редкими фонарями. Я был еще в Англии - и как бы уже не был. На полутемной посадочной платформе стояла по-русски длинна очередь, но спокойствие и неспешность ее были английскими. Автобус был тоже английским: руль справа, входная дверь слева, - но водитель чисто по-русски не желал отвечать на вопросы. Никто в очереди толком не знал, куда и когда он отправляется. Несмотря на это люди отдавали водителю свои чемоданы, и он забрасывал их в багажник. Меня одолевали свои проблемы: я думал, что из вещей отдать в багаж, что взять с собой в салон, - и не заметил, что водитель успел разобраться с теми, кто стоял впереди, и перешел к тем, кто сзади.

- Возьмите это! - напомнил я ему про свой чемодан.

Он не обратил на меня ни малейшего внимания. Мне стало страшно. Этот человек не понимал моего английского! До сих пор, все два месяца, меня здесь понимали и только интересовались иногда: where do you phone from? (так сказать, откуда вы фоните?). И вот теперь, когда я собрался возвращаться в ту страну, откуда я фонил, меня перестали слышать! Хмурые невыспавшиеся люди из очереди тоже, по-видимому, не понимали моего английского. Сейчас автобус уйдет, и я останусь на улице в чужой стране.

Почему вы не берете мой чемодан? - закричал я водителю, рябому парню с короткой спортивной стрижкой. - Почему не отвечаете на вопросы? Я опаздываю на самолет!

Шофер удостоил меня короткого взгляда и вдруг отбросил ногой усердно пододвигаемый к нему чемодан. Я почувствовал себя совсем как в России и сжал кулаки.

- Подождите, - спокойно сказала женщина позади меня. - Он вначале берет багаж у тех, кто едет дальше вас.

Ах, какое доброе было у нее лицо!

Мой английский еще понимали.

В чемодане лежали одежда, запасная обувь, белье, кое-какие личные предметы, бумаги - все то, что я брал с собой в двухмесячную поездку из Москвы. Было межсезонье, я не знал, какая погода стоит в Англии от октябр до Рождества, но лишнего с собой, кажется, ничего не взял. В наплечную сумку вошло два шотландских свитера, красивый клетчатый шерстяной плед, брюки и джинсы, две пары обуви, майки, носки, сувениры - все новое, купленное в Англии. Там же был ваш замечательный подарок моей жене.

Кстати, перед самым отъездом я зашел в Marks & Spenser (название, заслужившее множество изощренных шуток русских школяров в Оксфорде) - довольно дорогой универмаг, в который я по этой причине старалс не заглядывать, - нечаянно увидел на витрине этот самый предмет и пришел в замешательство от его цены. Вы предусмотрительно оборвали ярлычок с подарка - обычай, распространенный, как мне раньше думалось, только в бедной мнительной России. Многое из того, что мы делаем у себя с тайным смущением, принято, оказывается, повсюду...

В ту же сумку я поместил два дорогих словар оксфордского издания и кассету с рождественскими хоралами. Часами гляд на них в магазинах, я в конце концов справедливо рассудил, что таких словарей, равно как и такой музыки, в России не достанешь ни за какие деньги. О, сколь редко посещала меня в Англии эта разумная мысль, сколь многое я безвозвратно упустил, понапрасну экономя!

Сейчас странно вспоминать благоговейное чувство, которое я испытывал к маленьким увесистым фунтовым монетам и хрустящим банкнотам с портретом королевы, что лежали в моем кошельке. Странно думать, какие грандиозные надежды возлагались на сэкономленные в Англии гроши. Странно отдавать себе отчет, на что они в конце концов были потрачены.

В пластиковом пакете с фруктами лежали: ананас, пять больших апельсинов, два лимона, с десяток киви (впрочем, что я прикидываюсь: их было ровно одиннадцать штук, как раз на фунт - каждый киви стоил девять пенсов), шесть жирных авокадо и большая виноградная кисть. Это предназначалось для новогоднего стола. Там же в отдельном пакете находились две коробочки с конфетами и десять плиток шоколада.