Миа (СИ) - Твист Оливер

Хьюстон и Птица. Часть вторая. Миа

Глава 1 Ее звали Миа

Ее звали Миа, и она была девушкой особенной. Не в том плане, что с ней было что-то не так, с внешностью или там со здоровьем. Нет, с этим как раз все было в полном порядке, о чем довольно красноречиво говорил ее весьма цветущий и привлекательный вид. А в том смысле, что держалась она всегда особняком, зная себе цену. На факультете отношение к ней тоже было особенным, как к звезде или наследной принцессе. Впрочем, она такой и была. Ее родители — владельцы собственной строительной империи, одни из самых влиятельных людей в нашей сфере. И, угадайте, кто за свой счет оборудовал лабораторию промышленного дизайна и сделал еще много-много всего для нашего института. Странно, что их портреты, как почетных благотворителей еще не висели где-нибудь на стене в зале славы факультета или кабинете декана.

Но если быть совсем справедливым, то Миа свои оценки зарабатывала не только громкой фамилией. Училась она неплохо, не блестяще, но и не так, чтобы посредственно. Могла бы и лучше, если бы не почти демонстративное безразличие к учебе. Например, нередко опаздывала на пары, а то и вовсе пропускала, или сидела на лекциях в наушниках, наслаждаясь музыкой. Что она и делала сейчас, пока я распинался перед аудиторией со своим докладом по особенностям архитектуры эпохи Возрождения. Впрочем, явление это было таким естественным и привычным, как листопад осенью или снег зимой. За те три года, что мы проучились на одном факультете, она ни разу не проявила ко мне какого-либо интереса. Также, как и к основной массе сокурсников, общаясь только с избранным кругом, что в общем никак не сказывалось на жизни в целом. Поэтому гораздо больший шок я испытал, когда, подняв в очередной раз от конспекта с тезисами глаза и машинально пробежав ими по лицам, вдруг напоролся на ее пристальный и будто удивленный взгляд. Я даже слегка забеспокоился, заподозрив что допустил какой-то глобальный ляп или у меня что-то не так с одеждой. Однако, взгляды остальных слушателей хранили прежнее, немного сонное выражение. Поэтому я успокоился, и закончив доклад, отправился на свое место.

По дороге заметил, что она проводила меня взглядом и даже убрала куда-то наушники. Это была последняя пара, и после звонка толпа, высыпав в коридор, устремилась к гардеробу. Я немного замешкался у окна, привычно пережидая пока схлынет основная масса самых нетерпеливых, и начал рыться в рюкзаке, пытаясь нашарить свой номерок, имевший дурную привычку заваливаться на самое дно или прятаться между толстыми тетрадями с конспектами и институтскими учебниками, так что приходилось порой немало повозиться, прежде чем удавалось нащупать его в недрах, забитого до отказа «Челледжера». Я уже почти настиг этот капризный кусок толстого гладкого пластика, когда над ухом раздалось:

— Привет!

Поднял голову и увидел стоявшую передо мной Миа, которая вертела на пальце плоское серебристое кольцо с ключами и брелоком — миниатюрной эйфелевой башней, по виду — золотой. Она улыбнулась вполне дружелюбно, и я невольно обернулся, чтобы посмотреть, не стоит ли за моей спиной кто-нибудь из ее знакомых. Но за спиной никто не стоял, и она смотрела прямо на меня, так что мне ничего не оставалось только как ответить:

— Привет.

Прозвучало это как-то неуверенно, и я смущенно закашлял. Уголки ее ярких губ снова слегка приподнялись, обозначив улыбку, и она спросила, надменно вздернув подбородок:

— Тебя, кажется, зовут Эрик? Я — Миа.

Я ошарашено посмотрел на нее, потом сказал:

— Я знаю.

Она перестала звенеть ключами, поправила на плече лямку своего рюкзачка, скользнула по мне, как будто небрежным, но в тоже время, оценивающим взглядом и сказала:

— Отличное было выступление. Ну, пока, Эрик.

Мое имя она произнесла чуть нараспев, то ли с насмешкой, то ли с издевкой, я признаться не понял, так был обескуражен ее внезапным вниманием. Потом она довольно усмехнулась и пошла, едва не задев меня плечом и на мгновение обдав нереально вкусным ароматом духов, видимо очень дорогих.

— Спасибо, — пробормотал я ей вслед. — Пока.

Она шла, покачивая стройными, округлыми бедрами, которые мягко облегала узкая темно-бордовая юбка. Эти ритмичные движения завораживали и казались почему-то чуть нарочитыми. Длинные, очень светлые волосы, ровной, блестящей волной как шелковая накидка струились с головы на плечи и спину, отчетливо выделяясь на угольно-черном фоне джемпера. Через несколько метров Миа внезапно обернулась, я не успел отвести взгляд и покраснел как мальчишка, которого застали за чем-то нехорошим. Мы встретились глазами и, мне почудилось, что она подмигнула. Хотя вероятнее всего, она просто сморгнула соринку. Когда Миа ушла, свернула по коридору на лестницу, ведущую вниз, к гардеробу, я, плюнув про себя, постарался выкинуть из головы это не поддающееся разумному объяснению происшествие, списав его на странности женской природы, выкрутасы которой порой ставили меня в изрядный тупик. Но дело на этом не закончилось.

Она не проявляла ко мне откровенного интереса, иногда едва заметно кивала при встрече и улыбалась как бы случайной, рассеянной улыбкой, непонятно к кому обращенной и почти неуловимой. Однако, в те моменты, когда на мою долю выпадало сомнительное удовольствие публичного выступления, я часто ловил на себе ее пристальный, серьезный взгляд. И порой мне казалось, что она даже внимательно слушала то, что я говорил. Несколько раз Миа, проходя мимо негромко бросала: «привет». И мне каждый раз хотелось обернуться, чтобы убедиться, что этот привет не адресован кому-нибудь другому. Однажды она поинтересовалась какую тему я взял для курсовой и получив ответ, отошла, оставив меня гадать, зачем ей было это надо. Не сказать, чтобы меня это особенно занимало. Мне в то время хватало своих забот, чтобы еще ломать голову над причудами небожителей.

Глава 2 Необычное предложение

На календаре был октябрь. Стояла сухая, не по сезону теплая погода. Днем температура держалась на нуле, словно не знала куда ей качнуться в плюс или в минус, а ночью легкий морозец красил инеем пожухлую, но все еще зеленую траву, так что утром она влажно блестела, отогреваясь на солнце. В этом году уродилось необыкновенно много рябины. Молодые деревца в городском сквере, выгибали дугой тонкие темно-коричневые ветки, истекающие гроздьями ягод, сочных и свежих, с легким серебристым налетом поверх ярко-оранжевой, как зарево закатного пожара, поверхности. Этот закатный отблеск ложился и на перистые листья, окрашивая остатки еще недавно кудрявой, пышной зелени в совершенно невероятные по красоте цвета. После занятий я любил гулять в одиночестве в этом тихом малолюдном уголке, любуясь осенним буйством красок. Бродил по дорожкам среди пламеневших рябин, берез, до самых макушек, обсыпанных ярким червонным золотом, которое неизбежно скоро стряхнет беспечный озорник-ветер на землю, а там заботливо приберет это призрачное сокровище старуха-зима под свой снежный подол, где суждено ему безвозвратно поблекнуть и истлеть. В лицо мне, словно письма из прошлого, летели желтые листья, застревая в карманах куртки, складках рюкзака. Я шел и думал, вот опять пришла осень, вновь завершился в природе привычный и неизменный цикл рождения, цветения, приношения плодов и увядания. Все повторяется раз за разом, таков закон этого мира. Все повторяется, но ничего нельзя вернуть. Нельзя вернуть ушедшее как бы не хотелось. Осень вновь была со мной, а Птица очень далеко, и, вернее всего, уже забыла о своем нелепом, неуклюжем друге, так и не сумевшем сказать ей как много она для него значит. Я думал об этом каждый год. Каждую осень воспоминания одолевали меня с новой силой, память пробуждалась и лишала покоя, вызывая к жизни призраков прошлого. Память — то единственное, что осталось мне от Птицы, то что еще связывало меня с ней.

Когда было время я приходил сюда с этюдником, устраивался в стороне от торных троп, по которым сновали люди, и старался воссоздать на бумаге окружающую меня гармонию, пока от холода и пронзительного ветра не начинали коченеть руки, и мазки получались слишком небрежными. И почти каждый день выбирался в этот уютный сквер на пробежку. Я полюбил бег не сразу, постепенно вошел во вкус, уже не задыхался, чувствуя себя китом, выброшенным на берег. Когда перестало обморочно темнеть в глазах после очередного километра и в движениях появилась долгожданная легкость, начал получать настоящее удовольствие, впитывая на бегу красоту окружающей меня природы, которая менялась от сезона к сезону, заставляя проживать эти изменения вместе с ней.