Четыре эссе - Алексей Цветков

Алексей Цветков

Четыре эссе

Контент и его носители[1]

Давным-давно, еще на заре интернета, когда я работал на радио «Свобода» в Праге, мы с моим коллегой Александром Генисом поспорили в эфире о будущем искусства чтения, а попутно и письма, в эпоху персональных компьютеров и всемирной паутины. С тех пор история нас отчасти рассудила: мы оба оказались неправы, хотя я, как ни прискорбно это признавать, — в большей степени.

Содержание разговора было вкратце таково. Генис утверждал, что чтение с компьютерного экрана имеет большое будущее, и особый интерес у него вызывал возникший тогда новый способ художественного письма, специально приспособленный для чтения в браузере: сюжеты с ответвлениями по гиперссылкам, где можно наугад выбирать и дальнейший ход действия, и развязку. Он даже приводил имена некоторых авторов, чьи произведения я объективности ради просмотрел, но особого энтузиазма они у меня не вызвали. А с тех пор я довольно регулярно читаю книжные рецензии и вижу, что эта гиперлитература особенно высоко не взлетела.

Что касается меня в этом споре, я выступил ретроградом и утверждал, что чтение с монитора (то есть увесистого растрового чемодана образца второй половины 90-х) совершенно непрактично, утомляет глаза и годится только для коротких новостных сюжетов, а обещания цифровых чернил и электронной бумаги вилами по воде писаны. О том, насколько я посрамлен, распространяться излишне, но самое комичное в этой истории то, что уже вскоре после этой дискуссии я приобрел себе Palm Pilot, один из первых примитивных карманных компьютеров, с экраном болотного цвета и буквами из какого-нибудь десятка пикселей, и стал пытаться читать с него. А с тех пор уже не оглядываюсь и всегда предпочту электронную версию бумажной, если есть выбор.

Вспомнил же я эту давнюю историю потому, что прочитал в статье прозаика Пола Ла Фарджа о том, что открытый в те времена Генисом жанр не умер, хотя сегодня он числится скорее в категории игр, а не литературы. Но это не главная тема статьи, она — об эволюции чтения и о тщете нынешних сетований на то, что электроника отучает нас воспринимать длинные тексты и вообще отупляет — имеются в виду в первую очередь идеи известного критика интернета Николаса Карра.

Эволюция, конечно же, никак не предназначала нас для чтения, она всего лишь слепая сила, лишенная предвидения. Чтение мы изобрели сами и на протяжении всей истории грамотности меняли не только носители, но и сам способ восприятия информации, так что ничего канонического в бумажной книге нет. В периоды серьезных перемен всегда находились ворчуны, сетовавшие на утрату замечательных навыков, связанных с той или иной технологией, и наиболее радикальным был Сократ, который ополчался на письменность как таковую в связи с тем, что она якобы вредна для человеческой памяти. Сократ был человеком последовательным и ничего за всю жизнь не написал, вся его философия была сугубо устной.

Римляне не знали пунктуации, но, по крайней мере, разделяли слова — точками по центру интервала. К концу II века н. э. они почему-то забросили эту практику и стали писать сплошной строкой, а интервалы стали возвращаться лишь в Средние века. Читали в те времена непременно вслух, и в IV веке н. э. Августин упоминал о своем наставнике, миланском епископе Амвросии, как о редчайшем исключении: «Когда [он] читал, его глаза скользили по странице, а сердце выискивало смысл, но его голос безмолвствовал, а язык был неподвижен». Но общей практикой немое чтение стало лишь на излете Средневековья — Ла Фардж считает, что это коренным образом изменило эффективность процесса и способствовало обострению читательского внимания. Это, конечно, всего лишь догадка, но каждый может испытать на себе: чтение вслух оттягивает внимание со смысла на звук.

Ла Фардж приводит мнение немецкого историка Рольфа Энгельзинга, согласно которому следующая важнейшая перемена в способе чтения не совпала с эпохой Гутенберга, а произошла ближе к концу XVIII столетия, когда концентрация контента стала критической, и, вместо того чтобы перечитывать одно и то же, например Библию, многие стали читать непрерывно, переходя от одного источника информации к другому. Это было первым сигналом о перенасыщении информацией, на что жалуются сегодня критики интернета вроде Карра. А с началом выпуска газет крупными тиражами, рассчитанными на массового читателя, критики, причисляющие себя к элите, ополчились на немытые толпы, поглощающие бульварную информацию.

Ссылаясь на некоторые недавние исследования, Ла Фардж переворачивает тезис Карра с головы на ноги, утверждая, что мы вовсе не иссушаем себе мозг сетевой информацией, а, напротив, приспосабливаем сеть к собственным потребностям. Гиперссылки в тексте на самом деле улучшают усвоение школьниками материала. И хотя новости мы пробегаем наискосок, но, если дать школьникам специальное задание читать внимательно, усвоение содержания ничуть не хуже, чем с бумаги.

Впрочем, это лишь часть стремительной эволюции всех средств массовой информации, за которой нынешним элитарным ретроградам просто не поспеть. Кризис бумажной прессы замечен давно, и число газет в Соединенных Штатах резко сокращается под давлением интернета. Даже реформаторы порой продвигаются в будущее несколько задом: сетевой портал газеты «New York Times» — имитация макета бумажной первой полосы, где расположение новости дает представление о том значении, которое ей приписывает редакция, хотя на самом деле это, конечно, дань ностальгии по бумаге: с реальной первой полосы мы чтение начинали, а здесь только заголовок с парой предложений, по которому надо щелкнуть.

А вот пример уже совершенно молниеносной эволюции жанра, возникшего фактически вчера и уже клонящегося к закату. Электронная почта, ставшая по-настоящему массовой к концу 90-х, выросла на костях тысячелетней традиции личной переписки, последние годы которой я еще застал. Мы успели ее полюбить, а затем и возненавидеть за обилие спама. И вот теперь, когда спам фактически побежден, этот способ коммуникации, судя по всему, выходит из употребления, хотя еще удерживает позиции в корпоративном мире. Электронная почта была открытой системой, в которой, зная адрес, любой мог написать любому, хоть кошка — королю. Сегодня значительная часть аудитории, особенно молодежь, уходит в изолированные группы вроде Snapchat или Instagram, а Facebook, где уже можно общаться визуально и передавать друг другу деньги, обещает в самом ближайшем будущем вывести из употребления телефонные номера. Тут даже не знаешь, что и с какой стороны начать критиковать — все равно не успеешь развить мысль. Бывают дни, когда сам я попросту забываю проверить электронную почту: не так давно приобретенный рефлекс начинает отмирать.

Список потерь и находок будет неполным, если мы упустим из виду электронные способы вещания, развившиеся в XX веке. В свое время, когда стало распространяться коммерческое телевидение, многие предсказывали угасание радио, но оно никуда не делось, хотя отчасти и переселилось в интернет. А вот телевидение, которому пророчили неизбежную победу, явно сдает позиции. Недавно стало известно, что новостной канал «Al Jazeera America», созданный менее трех лет назад и успевший себя зарекомендовать как один из лучших в этом жанре в США, в апреле закроется, поскольку не может себе наладить рентабельное существование. И проблема не только у новостей — многие начинают вообще отказываться от подписки на наборы кабельных каналов, предпочитая сетевые службы вроде «Netflix», «Amazon» или «Hulu Plus», где вместо готовых программ каждый составляет себе свою, по вкусу, и эти службы постепенно становятся не только перекупщиками контента, но и его производителями.

Даже с учетом опыта и понимания вредности поспешных выводов, полученных хотя бы в споре с Генисом, нельзя удержаться от некоторого злорадства в связи с явной победой интернета над фиксированными электронными каналами. И радио, и телевидение в их традиционном виде обладают свойством навязчивости. Это хорошо понимали тоталитарные пропагандисты, вполне себе пионеры технологии. В нацистской Германии был очень быстро налажен выпуск крайне дешевых радиоприемников с намеренно узким диапазоном и слабой чувствительностью. Такой приемник, «Volksempfänger», был в то время практически в каждом немецком доме, в результате чего Германия опередила по радиофикации все ведущие страны Запада, включая США, и геббельсовская пропаганда проникала в мозги граждан с минимальными препятствиями. А потом этот опыт быстро переняло советское вещание с его вездесущими радиоточками, которые хрипели в каждой квартире все мое детство, а в некоторых местах принудительного содержания вообще редко выключались. Сегодня эстафету у радиоточек переняло путинское телевидение — его повышенный наркотический эффект даже снимает нужду в принудительности.