Без кислорода. Вторая книга (СИ) - Тесс Кира

Без кислорода. Вторая книга

Кира Тесс

Глава 1

Лера

Уже больше часа, подобно трансу, я сижу на полу и как на автомате повторяю одно и тоже движение — по поверхности табурета раскатываю ладонью мяч. Не сразу, а спустя почти месяц, после роковых двадцати четырех часов, что навсегда изменили мою жизнь, я все же приступила к упражнениям, как и просил врач. И делаю я это не потому что так нужно для моего здоровья, а по причине того, что просто хочу себя занять чем-нибудь. Врач обещал, что, если регулярно разрабатывать кисть, раскатывая этот мяч, мышцы руки должны разработаться и мои онемевшие пальцы я снова почувствую. Только пальцы правой руки не слушаются, и вряд ли я смогу пошевелить ими в дальнейшем. Осколок повредил нерв, и чтобы полностью восставить чувствительность и подвижность пальцев нужна сложная операция. А пока мне просто наложили шов на запястье и сказали делать упражнения. Но и мне, и врачу известно, что в данной ситуации помогут не упражнения, а только дорогостоящая операция.

Когда правая кисть безжизненно висит, и ты ничего не можешь ей сделать — страшно. Это все равно, что у тебя нет правой руки. Я не могу ей держать кружку, чтобы выпить воду, не могу взять карандаш и что-либо написать. Приходиться заново учиться все делать одной левой рукой. Теперь поход на кухню заканчивается битой чашкой или кружкой. Принять душ или умыться — процедуры, которые занимают в трое больше времени, чем раньше. Спустя две недели упражнений с мячом, которые злясь и понимая, что это бесполезно, заставляю себя делать каждый день — не принесли никаких улучшений. В пальцах и ладони все тоже онемение, и я ничего не могу держать в руке.

С каждым ударом часов, на стене напротив, меня все больше раздражает этот мяч. Поэтому, как только ладонь в очередной раз скатывается с него, я хватаю мяч левой рукой и замахнувшись со всей силы, бросаю в стену. Ударившись о поверхность, мяч падает на пол и подкатывается к моим ногам. Как будто испытывает меня. Просит снова взять его в руку и продолжить упражнения. Но сжав зубы, я пинаю его и забравшись на кровать, отворачиваюсь к стене. Мне нужно успокоиться, иначе злость перерастет в очередной погром комнаты.

Здоровой рукой обхватываю запястье и приложив правую ладонь к стене, зажмурив глаза, стараюсь хоть что-то ощутить — орнамент обоев, прохладу поверхности, ее твердость. Но ничего не чувствую. Тогда напрягаю все тело, задержав дыхание и пытаюсь пошевелить хоть одним пальцем. И снова безуспешно. Закрыв глаза, накидываю одеяло с головой и пытаюсь уснуть, хоть и знаю, что это не удастся. Я хочу, чтобы этот день закончился как можно быстрее, но он, как и все прошлые будет тянуться невыносимо долго.

Не знаю сколько недель, а быть может месяцев прошло с похорон отца, но кажется будто этот день закончился только вчера. День, который я слабо помню, но возвращаясь в который, становится все так же больно. Было много незнакомых людей. Лиц, которые я не узнавала, потому как они сливались в одно серое мутное пятно. В день похорон наша квартира была похожа на проходной двор, в дверь постоянно звонили, потом ее и вовсе оставили открытой, потому что соседи бегали туда-сюда. Говор не смолкал, слышны были слова соболезнования и скорби. Каждый считал обязательным зайти в мою комнату, присесть на стул или рядом на кровать и погладить меня по голове или спине, бормоча при этом — «Крепись девочка» и «Мне так жаль». Я же не в силах пошевелиться и сказать хоть слово, чтобы попросить их оставить меня в покое, просто лежала и смотрела в стену. Я не могла уснуть, потому что как только закрывала глаза образ отца возникал передо мной, напоминая о том, что его больше нет.

Понятия не имею, как Стасу удалось организовать похороны отца. Где он достал деньги? Быть может украл у кого-то в очередной раз, а может занял или соседям и знакомым стало настолько жаль нас, что они решили финансово помочь нашему горю.

Для меня удивительно то, что брат до сих пор находится рядом и не пропал. Каждое утро он куда-то уходит, а вечером возвращается. Ночует, занимается домом, заботится о том, чтобы продукты были. Подозреваю, что он, как нормальный человек, все же устроился на работу. И нет, меня совершенно не волнует все то, что касается его жизни. Снова связался с наркотиками — пускай, мне плевать. Как бы жутко это не прозвучало, но больше всего я хочу, чтобы в один из дней он ушел и больше не вернулся. Если Стаса не было рядом, когда он был больше всего мне нужен, то сейчас он является последним человеком, помощь и поддержка которого мне нужна. Пусть оставит меня в покое, а не спрашивает каждый божий день о моем самочувствии. Никогда не замечала за братом, что он способен проявлять заботу и интересоваться чьей-либо жизнью помимо своей. Все, что он делает — раздражает.

Внезапно тишину квартиры нарушает звук открываемого замка. Время доходит восемь вечера, а это значит вернулся брат. Его действия, что последуют дальше мне известны, изо дня в день маршрут не меняется. Разувается в прихожей и идет на кухню. Шурша пакетами, достает продукты и раскладывает их на стол и в холодильник. Затем набирает в чайник воду и ставит его. Зашумел. Гремит тарелками, раскладывает готовую еду из супермаркета и ставит ее в микроволновку. Загудела. Сам готовить не умеет, но покушать любит, поэтому и берет столько еды. Больше, чем нужно двоим. И хоть я не выхожу ужинать с ним, он все равно зовет меня. Три, два, один.

— Лера, пошли ужинать, — кричит он.

И тишина. Прислушивается к моим шагам, в надежде, что я все же выйду на кухню. Только я не пойду. Это уже традиция, которую не собираюсь нарушать, и я дождусь, когда же Стасу все это надоест. Он упертый, я это знаю, но не переплюнет в этом меня. Странно видеть брата на месте себя. Если он пытается своими вниманием и заботой, которая является лишь излишней навязчивостью, компенсировать свое разгильдяйское отношение к близким и тем самым заполучить звание «Брат года» — то зря старается.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍У меня нет аппетита. Пью много воды, а вот кусок хлеба в горло не лезет. Ближе к обеду, когда сильно затошнит, заставляю себя съесть что-нибудь, будь то бутерброд, яблоко или котлета, оставленная для меня с вечера. Или же поздно ночью, когда не могу уснуть и желудок дает о себе знать урча, заставляю себя сходить на кухню и чем-нибудь перекусить. Без аппетита, через силу, потому что так надо, ведь организм требует.

За прошедшие недели, кажется я сильно похудела. Домашние шорты или треники висят на мне как на вешалке, так и норовя сползти с бедер. На днях, умываясь, заметила свое отражение в зеркале и ужаснулась. На осунувшемся бледном лице, были видные темные круги под глазами. Теперь же, зная свое жалкое состояние — увидеть еще раз свое отражение я боюсь. Отсутствие аппетита и постоянное недосыпание отразились на моем состоянии и внешности, но меня это не волнует. Впрочем, как и все остальное.

Каждый раз просыпаясь от кошмаров, глубокой ночью или утром, я понимаю, что задыхаюсь в этих четырех стенах, но одновременно с этим чувствую себя в безопасности. Моя комната подобна клетке, в которой я мечусь из угла в угол, не находя себе места. Кровать, стул, полка с книгами. И как бы эта обстановка не угнетала, не способствовала еще большей затяжной депрессии — ничего с этим поделать не могу. Не жизнь, а замкнутый круг, наполненный ужасом при одной только мысли, чтобы оставить это место и жить полной жизнью. Самое важное, что на двери моей клетки нет замка и я могу быть свободна. Строить планы на будущее, продолжить работу и учебу, двигать дальше. Только не могу. Апатия, страх и боль утраты размывают любые картины моего будущего. Я отдаю себе отчет в том, что так больше продолжаться не может, но как не пыталась — не могу себя заставить сделать шаг из этого тупика. Нужно всего лишь попытаться заставить себя выйти на улицу и вдохнуть свежий воздух. Окунуться в повседневные хлопоты и забыться в них. Позвонить в офис и попроситься на работу, заверив, что больше прогулов не будет. Узнать у кого-нибудь из сокурсников не отчислили ли меня из института, а если это так восстановиться. Только вот зачет все это? Ради чего или кого? Разве на выпускном со мной рядом будет отец? Скажет, что он гордится своей дочерью, которая закончила обучение? Нет. Нужна ли мне очередная зарплата, если заботить мне теперь не о ком? Нет. Последняя надежда, на то, что с нашей семьей все будет в порядке, умерла вместе с отцом. Теперь, когда ты остался один в этом мире и никому стал не нужен — ничего больше не важно! Семьи больше нет. Ради которой, с грузом проблем, бороться с испытаниями, что подкидывала судьба, было сложно, но я бралась за них с оптимизмом и верой в лучшее.