Девушка из Моря Кортеса - Питер Бенчли

Питер Бенчли

Девушка из Моря Кортеса

Посвящается Кейт Медине

1

Охваченная страхом, девушка лежала на поверхности моря, глядя в толщу воды сквозь маску.

Этот страх — настоящий, глубокий страх, почти паника — был неожиданностью для нее самой, поскольку вот уже много лет ничто в глубине моря не могло напугать ее.

До сих пор обитатели моря ни разу не проявляли агрессивности по отношению к ней. Случалось, что они делали резкие движения в ее сторону или кружили возле нее, голодные и любопытные. Но всякий раз, чувствуя ее силу и уверенность, они предпочитали поискать более подходящую жертву.

Однако с этим представителем подводного царства дело обстояло иначе. Вряд ли животное стало бы кусать или пытаться съесть девушку, однако создавалось такое ощущение, что оно способно напасть и пронзить ее насквозь своим клювом.

Животное появилось в поле зрения с невероятной быстротой. Еще секунду назад девушка спокойно обозревала голубую пустоту — и вдруг из ниоткуда возник острый костяной клюв, подрагивающий в метре от ее груди. Клюв расширялся у основания и заканчивался между двух холодно-черных глаз, каждый размером с устрицу.

В отличие от многих похожих рыб у этой не было спинных плавников. Вместо этого почти вся ее хребтина была покрыта чем-то вроде паруса. Рыба то складывала этот «парус» вдоль спины, так что он становился почти невидим, то гордо поднимала его.

Сейчас рыба была явно возбуждена: «парус» пульсировал вверх и вниз, подобно голове змеи, гипнотизирующей кролика.

Хвост рыбы напоминал заточенную косу. Рыба вдруг дернула этим хвостом, движение передалось по телу и заставило клюв тоже дернуться, напугав девушку.

Она не знала, что ей предпринять и как вести себя. Попытка просто уплыть не решила бы проблемы, так как не было похоже, что рыба претендует на эту территорию. Видимо, она просто странствовала по морским глубинам и не искала себе постоянного пристанища.

Бесполезно было бы также начать наступать и пытаться отпугнуть рыбу — та, несомненно, чувствовала свое превосходство над девушкой в силе, быстроте и проворстве, наверное, потому и подплыла к ней столь беззастенчиво.

Оставаться на месте тоже было опасно: девушка чем-то раздражала рыбу, и та покачивала головой, с заметной силой разрезая воду клювом.

Рыба и в самом деле могла нанизать девушку на свой клюв: она уже опустила боковые плавники, и все ее тело было как взведенная пружина, готовая в любой момент выстрелить, словно по нажатию спускового крючка.

Но почему?

Может, это была простая злость? Но отец говорил ей, что злость чужда животным. Животное может быть голодным, разъяренным, напуганным, раненым, больным, усталым, недоверчивым; оно может защищаться или защищать, а может просто беззаботно заигрывать с человеком. В любом из этих состояний оно может стать агрессивным и начать выказывать дурной нрав. Однако никогда оно не испытывает ничем не объяснимую злость.

Что же тогда? Что нужно этой твари?

Рыба опять мотнула головой, полоснув клювом по воде.

Девушка прикинула, успеет ли она добраться до своей лодки прежде, чем рыбе вдруг вздумается напасть. Она стала незаметно пошевеливать пальцами рук и ног, надеясь постепенно, дюйм за дюймом, продвинуться назад, в сторону лодки.

Девушка не знала, далеко ли находится лодка, поэтому она слегка повернула голову и бросила взгляд через плечо. Заприметив лодку, она тут же повернулась лицом к рыбе.

Но рыба куда-то исчезла.

Девушка даже не услышала и не почувствовала, как это случилось. Все, что она видела сейчас перед собой, — это бесконечная морская голубизна.

2

На острове не было электричества, а если зажечь керосиновую лампу, она начинала источать густую тошнотворную копоть. Поэтому комната, в которой сидели девушка и старик, освещалась лишь светом, просачивающимся сквозь шторы на окнах. Старик намеренно завешивал окна, иначе резкие лучи предзакатного солнца окрашивали комнату в столь яркие цвета, что было больно глазам и мысли шли вразброд. Оба его глаза были поражены катарактой, и внезапные вспышки света вызывали приступы головной боли.

Старика звали Франциско, однако все называли его Виехо — «старик», даже ребятишки, которые вполне могли бы звать его дедушкой или еще каким-нибудь ласкательным именем. Но имя Виехо было знаком уважения, титулом столь же значительным, как «ваше сиятельство» или «генерал». Дожить до преклонного возраста считалось на острове настоящим достижением.

Девушку звали Палома, что означало «голубка» — утренняя птица, что воркует ранним утром свою прелюдию петушиному пению. Паломе было шестнадцать лет.

— Ты не понимаешь, Виехо, — сказала Палома, — ничего подобного со мной прежде не случалось.

— Ты просто не встречала злобных морских животных, а теперь встретила. Рано или поздно это должно было случиться.

— Но, Виехо, — нерешительно возразила Палома, — отец всегда говорил, что не бывает злых животных.

— Твой отец Хобим был... странным человеком. — Говоря о своем зяте, Виехо подыскивал слова повежливее, стараясь не использовать те, что первыми приходили на ум. — Злые животные есть, так же как есть злые люди. Остается только радоваться, что рыба, которую ты сегодня повстречала, не оказалась по-настоящему свирепой, а то бы она попросту насадила тебя на свой клюв. И такое случалось. Однажды, за много лет до того, как ты родилась...

Палома перебила дедовы воспоминания:

— Я не понимаю, зачем Бог создал злых животных. Это бессмысленно.

Виехо плотно сжал губы, из чего Палома поняла, что самолюбие его задето. Виехо прекрасно рассказывал всяческие истории, это было одним из немногих удовольствий, оставшихся у него в жизни.

— А с чего ты взяла, что все в этом мире должно иметь смысл? — сказал он. — По-моему, все попытки человека вникнуть в деяния Господа — пустая трата времени.

Палома решила отступить:

— Я не имела в виду...

— Одно верно: в мире есть плохое и хорошее. — Виехо немного помолчал. — Мне сказали, что на днях ты опять досаждала рыбакам.

— Нет-нет! Я только...

— Мне сказали, что ты что-то громко кричала и вообще вела себя недостойно.

— Пускай они думают все, что им заблагорассудится. Я всего лишь просила, чтобы Хо и Индио с их компанией проявляли больше осмотрительности. Они ловят все, что ловится, и приносят домой рыбу, с которой ничего нельзя сделать. Я же вижу, что они убивают рыбу не только для пропитания. Но если они будут продолжать так поступать, в море скоро ничего не останется.

— Ты не права. Море вечно. И человек может охотиться на все, на что пожелает, — имея на то причину или нет. Это ему решать, какую рыбу оставить в живых, а какую поймать и убить. Пеламида, тунец или морской окунь хороши в любом виде: живые, они кормят других животных; мертвые, они кормят людей да и других животных, полезных животных. Дурные же твари, вроде морских змей, бородавчаток или скорпионов, приносят только боль и смерть. Есть животные, которые и плохи, и хороши, например барракуда, которая может или накормить человека с лихвой, или отравить его. Или акула — она приносит достаток и пропитание, но зачастую нападает на людей.