Ундина - Фридрих Де Ла Мотт Фуке

Фридрих Де Ла Мотт Фуке

Ундина

Первая публикация текста появилась в 1811 г. в периодическом издании, которое выпускал Фуке: «Времена года. Ежеквартальник романтической поэзии», в «Весеннем выпуске» («Die Jahreszeiten. Vierteljahrsschrift fur romantische Dichtungen», «Fruhlings-Heft»). В том же году «Ундина» вышла отдельным изданием. Последнее прижизненное издание произведения Фуке относится к 1841 г.

Для настоящей книги текст взят по изданию: Fouques Werke. В.; Leipzig; Wien; Stuttgart, 1908.

Примечания Д. Л. Чавчанидзе

ПОСВЯЩЕНИЕ[1]

Ундина, с памятного дня,Когда заметил я недаромТвой чудный свет в преданье старом,О, как ты пела для меня.

Как часто, пав ко мне на грудь,Ты поверяла все обиды,Дитя проказливое с видуИ вместе робкое чуть-чуть.

И лира чуткая мояЗвучала, отзываясь сразуВослед печальному рассказу,Что от тебя услышал я.

И повесть о твоей судьбеПришлась читателям по нраву,Хоть ты причудница, но право,Расположила их к себе.

Ундиночка, не бойся, нет,Читатель хочет слово в словоУслышать эту повесть снова:Ступай же, не смущаясь, в свет.

Будь благонравна, господамДворянам поклонись смиренно,Твоих поклонниц неизменных —Приветствуй наших милых дам.

А спросят дамы обо мне,Скажи им так: «Мечом и лиройСредь бала, празднества, турнираВаш рыцарь служит вам вдвойне».

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Давным давно, должно быть, много сотен лет тому назад, жил на свете добрый старый рыбак; однажды вечером сидел он у своего порога и чинил сети. Хижина его стояла среди красивой приветливой местности. Поросшая сочной зеленой травой узкая коса вдавалась в большое озеро, ласково приникнув к прозрачной светло-голубой воде, а волны влюбленно простирали объятия навстречу цветущему лугу, колышащимся травам и свежей сени деревьев. Казалось, они пришли друг к другу в гости и потому и были так прекрасны. А вот людей здесь было не видать, кроме разве что рыбака и его домочадцев. Ибо к самой косе подступал дремучий лес, которого многие побаивались — уж очень он был темный и густой, да и водилась там всякая нечисть, которая выделывала невесть что; вот и лучше было не заглядывать туда без надобности. Но старый богобоязненный рыбак спокойно ходил через лес, когда ему случалось носить в город, что за лесом, вкусную рыбу, которую он ловил у себя на косе. Должно быть, потому ему так легко было идти там, что никаких дурных помыслов он не таил в душе, да и к тому же, каждый раз, вступая во мрак этого ославленного людьми места, он звонким голосом и от чистого сердца затягивал какую-нибудь духовную песню.

Но вот, в тот вечер, когда он, не ожидая ничего худого, сидел над своими сетями, на него вдруг напал необъяснимый страх — из лесного сумрака донесся неясный шум, он все близился и становился все слышнее, словно всадник ехал на коне. Все, что мерещилось старику ненастными ночами, все тайны зловещего леса сразу воскресли в его памяти, и прежде всего — гигантская фигура загадочного белого человека, непрестанно кивавшего головой. Да что говорить — когда он глянул в сторону леса, ему явственно почудилось, будто за сплетением листвы стоит этот кивающий головой человек. Однако вскоре он совладал с собой, рассудив, что до сих пор и в самом лесу с ним не случалось ничего худого, а уж на открытом-то месте нечистая сила и вовсе не сможет взять над ним верх. Он тут же громко, в полный голос и от чистого сердца произнес стих из священного писания, это вселило в него мужество, и ему самому стало смешно, как это он мог так обознаться: кивающий головой человек внезапно обернулся давно знакомым лесным ручьем, который стремил свои пенистые воды в озеро. Ну а шум, как оказалось, произвел нарядно одетый рыцарь на коне, выехавший из-под деревьев и приближавшийся к хижине. Его пурпурный плащ был накинут поверх голубого расшитого золотом камзола, с золотистого берета ниспадали пунцовые и голубые перья; на золотой перевязи сверкал богато изукрашенный редкой работы меч; белый жеребец под ним выглядел стройнее обычных боевых коней и так легко ступал по траве, что на пестро-зеленом ковре и следов не оставалось. Старому рыбаку было все еще как-то не по себе, хоть он уже и смекнул, что такое прекрасное явление не сулит никакой опасности; он учтиво снял шапку перед подъехавшим всадником и продолжал спокойно чинить свои сети. Рыцарь остановился и спросил, не может ли он со своим конем найти здесь приют на ночь.

— Что до коня, господин мой, — ответил рыбак, — то для него у меня нет лучшей конюшни, чем эта защищенная деревьями лужайка, и лучшего корма, чем трава, что растет на ней. Вам же я с радостью предлагаю разделить со мной ужин и ночлег, какие мне самому послал господь.

Рыцарь был вполне доволен этим, он спешился, с помощью рыбака расседлал и разнуздал коня и, пустив его свободно пастись на цветущей лужайке, сказал хозяину:

— Если бы ты и оказался менее радушным и приветливым, славный старик, тебе бы все равно сегодня от меня не избавиться; ведь перед нами — большое озеро, а пускаться на ночь глядя в обратный путь через этот лес с его диковинами — боже нас спаси и помилуй!

— Лучше и толковать об этом не будем! — сказал рыбак и повел гостя в хижину.

Там у очага, освещавшего скудным отблеском огня полутемную опрятную горницу, сидела в высоком кресле старуха — жена рыбака. При виде знатного гостя она встала и приветливо поклонилась ему, но затем снова заняла свое почетное место, не предложив его пришельцу, на что рыбак с улыбкой заметил:

— Не взыщите, молодой господин, что она не уступила вам самого лучшего сиденья в доме; таков уж обычай у нас бедных людей, самое удобное место отведено старикам.

— Э, муженек, — молвила со спокойной улыбкой жена. — Что это тебе в голову взбрело? Ведь гость наш не какой-нибудь нехристь, так неужто захочет он согнать с места старого человека? Садитесь, — продолжала она, обращаясь к рыцарю, — вон там есть еще один стул, вполне пригодный, только глядите, не ерзайте и не слишком сильно двигайте его, а то у него одна ножка не очень прочно держится.

Рыцарь осторожно придвинул стул, с улыбкой опустился на него, и на душе у него стало вдруг так легко, словно он давно уже свой в этом маленьком домике и сейчас только воротился сюда издалека.

Между этими тремя славными людьми завязался дружеский разговор. Правда, о лесе, о котором рыцарь все норовил побольше расспросить, старик не очень-то хотел рассказывать, и уж меньше всего сейчас, на ночь глядя; ну, а о своем хозяйстве и прочих делах супруги толковали весьма охотно и с любопытством слушали рассказы рыцаря о его странствиях и о том, что у него замок у истоков Дуная, и что зовут его господин Хульдбранд фон Рингштеттен[2]. Во время беседы гостю не раз слышалось что-то вроде плеска у низкого окошка, словно кто-то брызгал в него водой. Старик при этом звуке всякий раз недовольно хмурился; а когда, наконец, в стекло ударила целая струя, и брызги сквозь плохо пригнанную раму попали в горницу, он сердито встал и угрожающе крикнул в сторону окна:

— Ундина! Кончишь ли ты когда-нибудь озорничать? Да к тому же сегодня у нас в доме гость.

Снаружи все смолкло, потом послышался чей-то тихий смешок, и рыбак сказал, возвращаясь на место:

— Вы уж извините ее, достопочтенный гость, может, она еще какую штуку выкинет, но это без злого умысла. Это наша приемная дочка Ундина; все никак не может отвыкнуть от ребяческих замашек, хоть и пошел ей осьмнадцатый год. Но сердце у нее доброе — это уж верно вам говорю!

— Да, хорошо тебе говорить! — возразила, покачав головой старуха. — Ты-то вернешься с рыбной ловли или там из города и тебе кажутся милыми ее шутки. А вот когда она день-деньской вертится перед носом, да ни одного путного слова от нее но услышишь, и в хозяйстве помощи никакой — в мои-то годы! — да еще боишься все время, как бы не погубила она нас своими глупостями — это уж совсем другое дело, тут и святой не вытерпит!

— Ну ладно, ладно, — усмехнулся хозяин. — У тебя Ундина, у меня озеро. Ведь и оно порой рвет мои сети и пробивает верши, а все равно я люблю его, а ты — несмотря на всю маету — любишь эту милую девчушку. Не так ли?

— И то правда, по-настоящему на нее и сердиться-то нельзя, — отвечала старуха, с улыбкой кивнув головой.

В эту минуту дверь отворилась и белокурая девушка поразительной красоты со смехом скользнула в комнату.