Наш испорченный герой. Встреча с братом - Мун Ли

Ли Мун Ёль

ПОВЕСТИ

От переводчика

Ли Мун Ёль (род. в 1948 г.) — один из самых известных современных южнокорейских прозаиков. Со времени его дебюта в конце 1970-х годов и вплоть до сегодняшнего дня его книги встречают теплый приём и у критики, и у широкого круга читателей на его родине, а в последнее десятилетие — и далеко за её пределами. В настоящее время произведения Ли Мун Ёля переведены на восемь европейских и азиатских языков, он лауреат многочисленных премий. Однако счастье далеко не всегда улыбалось этому человеку. Автобиографическая повесть «Встреча с братом», помещённая в этот сборник, рассказывает о тяжёлом детстве и безрадостной юности, которые выпали на долю будущего писателя. Когда его отец, убеждённый коммунист, после Корейской войны бежал на Север, в КНДР, всей семье и самому Мун Ёлю пришлось вытерпеть не только нищету и голод, но и остракизм общества, и полицейские преследования. Сейчас Ли Мун Ёль — автор шестнадцати романов, некоторые из которых были изданы миллионными тиражами и быстро распроданы, и более чем пятидесяти повестей и рассказов. Кроме того, он издал два сборника публицистики, а также много занимается переводами классической китайской литературы. Круг его тем очень широк: он пишет о соотношении западной и восточной культур, о смысле истории, даёт сатирические зарисовки современных нравов. Писатель часто пользуется аллегорическим методом: так, за перипетиями школьной истории в повести «Наш испорченный герой», опубликованной в этом сборнике, читатель легко различит другую, вечную историю борьбы демократии и авторитаризма.

Для первого в России сборника переводов сам автор выбрал те повести, по которым российский читатель сможет многое узнать о быте, нравах и истории далёкой страны.

Наш испорченный герой

Прошло уже почти тридцать лет с тех пор, как я окончил школу, но всякий раз, когда я вспоминаю ту битву, которую вел школьником в одиночку целых полгода, меня охватывает всё то же мрачное отчаяние, что и тогда, в детстве. Мне иногда кажется, что мы всю жизнь ведём подобные битвы — по крайней мере, я чувствую, что для меня она ещё не закончена.

В тот год, в середине марта, когда правительство, сформированное Либеральной партией, держалось у власти последние дни, я должен был оставить отличную школу в Сеуле, которой гордился, и перейти в её жалкое подобие в маленьком провинциальном городишке. Нашей семье пришлось переехать туда из-за того, что мой отец, государственный служащий, запутался в интригах в своём департаменте и потерял место. Мне было двенадцать лет, и я только что перешёл в пятый класс[1].

Когда мама впервые привела меня в эту школу, я сразу понял, что это совсем не то, что было раньше. Я привык к новеньким школьным зданиям, которые окружали трехэтажный главный корпус из красного кирпича, а тут был старый, обшарпанный дом, построенный в японском стиле во времена оккупации, с отштукатуренным фасадом и обшарпанными просмолёнными классными досками. Всё это ввергло меня в какое-то мелодраматическое разочарование, я чувствовал себя принцем в изгнании. Да что там говорить о высоте и красоте домов. Достаточно сказать, что в сеульской школе на каждой ступени было 16 параллельных классов, а тут только шесть — одно это заставляло меня свысока смотреть на новое место. К тому же у нас мальчики и девочки учились вместе, а тут они были строго разделены — совсем по-деревенски.

Настроение у меня окончательно испортилось, когда я заглянул в учительскую. В моей старой школе, одной из лучших в Сеуле, учительская была огромная, сияющая, а учителя — все как один хорошо одетые и жизнерадостные. А тут она была размером с классную комнату, а вместо учителей в ней сидели квёлые, потрёпанные деревенские дяденьки, дымившие, как паровозы.

Мой будущий классный руководитель, увидев нас с мамой, подошёл познакомиться. Он меня тоже разочаровал. Уж если не судьба, чтобы меня учила красивая и добрая женщина, то хоть бы это был деликатный, элегантный учитель с мягким голосом… А у этого я увидел на рукаве пиджака белое пятно от рисовой водки — и сразу понял, что он такое. Волосы у него торчали в разные стороны: он их не причёсывал, а только смазывал маслом. И было не очень понятно, умывался он сегодня утром или нет. Был он рассеянный и то, что говорила ему моя мама, судя по всему, совсем не слушал. Да, знать, что вот такой дядя будет твоим учителем, — это разочарование трудно описать. Уже тогда у меня зародилось предчувствие всех тех неприятностей, которых мне пришлось вдоволь нахлебаться в следующем году.

Начались эти неприятности очень скоро — как только меня ввели в класс.

— К нам перевели нового ученика. Его зовут Хан Пёнг Тэ. Надеюсь, вы с ним поладите.

Вот и всё представление. Сказав эту фразу, учитель указал мне на свободное место в последнем ряду и сразу приступил к уроку. Я с горечью вспомнил, как вежливо и долго сеульские учителя представляли классу новых учеников, расписывая все их достоинства — так, что даже вгоняли их в краску. Он не обязан был давать мне подробную характеристику, но он мог, по крайней мере, рассказать ребятам хоть что-то из того, что он обо мне знал. На первых порах это помогло бы мне наладить с ними отношения.

А ведь было кое-что достойное упоминания. Во-первых, успеваемость. Я, может быть, и не так часто бывал первым, но всё-таки в сильной сеульской школе я входил в число пяти лучших в своём классе. И я этим гордился, там это было важно и для учителей, и для учеников. А ещё я очень хорошо рисовал. Ну, не так хорошо, чтобы выиграть национальный конкурс детского рисунка, но достаточно хорошо: я получил награды на нескольких сеульских конкурсах. Мама рассказала учителю и об отметках, и о таланте художника, но он всё пропустил мимо ушей. Ну и, конечно, важно было сказать про моего отца. Отец хоть и потерпел фиаско в Сеуле, да ещё такое, что пришлось переехать аж сюда, но всё-таки оставался в числе самых высоких чиновников в этом городке.

Увы, ученики были здесь под стать учителям. В Сеуле, если появлялся новенький, на первой же перемене все его окружали и начинали расспрашивать обо всём на свете: как ты учишься, силён ли ты, богатые ли у тебя родители — и так далее, в общем, то, что называется, прощупывали новичка. Но мои новые одноклассники, как и учитель, ничем этим не интересовались. Первое время они стояли поодаль, поглядывая на меня, и только на большой перемене, во время обеда, кое-кто стал подходить, и то только для того, чтобы спросить: «А ты катался на трамвае?», «А ты видел Южные Ворота?» — и всё такое. Единственное, чему они завидовали, — это были мои школьные принадлежности: ни у кого больше не было таких отличных вещей.

Прошло уже почти тридцать лет, я многое забыл, но одна картина так и стоит перед моими глазами — это первая встреча с Ом Сок Дэ.

— А ну-ка, разойдись!

Ребята как раз окружили меня, задавая те самые вопросы про трамвай, когда позади них раздался этот негромкий голос. Голос был совсем взрослый, так что я подумал: не вернулся ли учитель? Они вздрогнули и быстро расступились. Я в сильном удивлении повернулся и увидел парня, основательно усевшегося на последней парте в среднем ряду. Он смотрел на нас довольно миролюбиво.

В классе мы провели только час, но этого парня я уже заметил. Когда учитель вошёл, он крикнул: «Внимание! Встать!» — так что я понял, что он здесь староста. Но почему я сразу отличил его от всех ребят в классе — а их было не меньше шестидесяти, — это потому, что он был на целую голову выше остальных. И ещё глаза у него горели так, что просто прожигали тебя насквозь.

— Как, говоришь, тебя зовут? Хан Пёнг Тэ? Ну-ка, подойди сюда.

Говорил он негромко, но очень уверенно. И этого было достаточно: он не пошевельнул и пальцем, а я почувствовал, что какая-то сила поднимает меня вверх, так странно действовали на меня его глаза. Но я сдержался и не стал подниматься: сказалась сообразительность сеульца. Вот мой первый бой, подумал я и, поняв это, сразу решил держаться до конца. Если я с самого начала покажу, что я — лёгкая добыча, то жизнь здесь станет нелёгкой. А то, что все ему так безоговорочно подчинились, подсказывало мне, что вести себя надо вызывающе.

— Чего тебе? — дерзко спросил я, подтягивая свой животик.

Он только презрительно усмехнулся.

— Хочу тебя кое о чём спросить, — ответил он.

— Хочешь спросить — иди сюда сам.

— Чего? — Он даже прищурился от удивления, словно впервые такое слышал. Потом снова презрительно усмехнулся, но ничего больше не сказал, а только спокойно смотрел на меня.