Колесо Фортуны (СИ) - Лука Каримова

Колесо Фортуны

Глава 1

Шут

' O Fortuna velut luna statu variabilis,

semper crescis aut decrescis;

vita detestabilis nunc obdurate et tunc curat ludo mentis aciem,

egestatem, potestatem dissolvit ut glaciem '[1]. (Cármĭna Burána — O Fortuna!)

«Вы — дитя Вселенной и открыты для всего нового, что предоставляет вам жизнь. Будьте готовы использовать момент»[2].

Когда-то давно в деревеньку за стенами замка лорда Урсуса заглянула Смерть. Пришла она за душами для госпожи Фортуны, чтобы устлать дорогу новыми костями: старые давно превратились в прах под копытами хозяйки судеб. А ей так нравилось с хрустом объезжать свои бескрайние владения.

Смерть хорошо поработала и решила посетить один из тех трактиров, где, по словам смертных, подавали отменное вино, холодное с вишневым вкусом или горячее с яблочными, грушевыми нотками, посыпанное лимонной или апельсиновой цедрой.

Но вот незадача! В тот вечер почти все столы и лавки были заняты: яблоку негде упасть. Приуныла Смерть: не возвращаться же в чертоги Фортуны, как следует не напившись. В жизни и так мало радостей: только и делай, что целыми днями шляйся по миру, души собирай, а потом складывай их кости в мозаику, да чтобы всегда разная получалась, а то госпожа заскучает.

— Путник! Да-да, ты, в балахоне и с косой! — крикнул один из людей и помахал Смерти рукой. Разодет этот смельчак был в двухцветную одежду: одна половина черная, как глазницы Смерти, а другая светлая, как локоны Фортуны.

«Он меня видит», — Смерть приятно удивилась. Давненько она не встречала всевидящего. Таких Фортуна с рождения наделяла особенным зрением, и они замечали в людях плохое и хорошее, а в остальных — истину. Как и сейчас «черно-белый» узрел в Смерти ее истинный лик и не испугался ни пустых глазниц, ни костлявого обличия. Разве что взглянул на собственное отражение в лезвии косы, и то чтобы поковыряться в зубах и вытащить застрявшую зелень.

— Кружечку лучшего вина для моего знакомого! — воскликнул он, освободив место рядом.

Смерть с хрустом опустилась за столик у окна и вскоре получила заветный напиток, осушив кружку наполовину и довольно жмурясь.

— Я пришла за тобой, но решила немного передохнуть, — поделилась Смерть.

— Вот как? И сколько же мне отмерено минут? Успею ли я еще напиться? — ничуть не удивился молодой человек с шапкой пепельных, почти седых волос и с турмалиновыми глазами.

— Пожалуй, я задержусь на час, если ты еще раз угостишь меня выпивкой, — подумав, ответила Смерть.

— Тогда у меня есть время рассказать о себе, мы ведь должны познакомиться поближе, — вдохновился юноша.

— Что ж, почему бы и нет, — Смерть приложилась к кружке, медленно обведя присутствующих взглядом.

Никто не обращал на них внимания: все видели местного дурачка, сидящего в углу у окошка и болтающего с самим собой. Перед ним стояли две кружки, и завсегдатаи знали: парень давно рехнулся. Временами его поколачивали, но чаще всего игнорировали. Сидит, пьет, никого не трогает, да и Фортуна с ним! И без того обделила парня умом, так хотя бы не лишила таланта выступать на ярмарках.

А юноша все рассказывал о своей жизни, хотя Смерть и так знала, что в детстве мальца нашли в капусте. Чей он был, никому неизвестно. Снесли его в дом для сирот, откуда он выбрался пятилетним мальчуганом и сбежал на ярмарку к местным лицедеям, а затем стал путешествовать с ними по Фейту, исколесив королевство вдоль и поперек, разве что за море побоялся сунуться. Он вернулся обратно в родную деревню, где стал выступать как шутник и танцор-жонглер, даже показывал гимнастические трюки и гадал на картах. Шут был открытым и добрым, слова плохого от него не слышали, даже когда пинали. О таких говорили: «Подставит вторую щеку, еще и поблагодарит». Кроме как Шутом, его иначе не называли: при рождении имени ему не дали. Сироты — это просто сироты. Зачем им имена?

Речь Шута лилась плавно и почти усыпила захмелевшую Смерть, но юноша тронул ее за плечо и осторожно потряс.

— Пойдем ко мне, вижу, ты, путник, пришел налегке. Готов поделиться и крышей над головой, и подстилкой с соломой, не обессудь: иных роскошеств нет.

Взглянула Смерть на Шута, но не увидела в его глазах и намека на насмешку. Сидящий перед ней был чист и искренен в своих помыслах. Таких, как он, нельзя предавать праху, а с госпожой она объяснится.

— А знаешь, пожалуй, нам сегодня с тобой не по пути. Ты угостил меня, и я отплачу за твою редкую для мира людей доброту. Отныне ты сможешь увидеть будущее тех, кто будет так же приветлив с тобой, как ты со мной этим вечером, и обратится за помощью.

Шут пожал плечами:

— Но ведь когда-нибудь ты заберешь меня, и я смогу узреть, как своими тонкими нежными пальцами наша великая госпожа перебирает нити судьбы и прядет людские жизни.

Смерти были приятны его слова о хозяйке, как и открытость, забота Шута, угостившего незнакомца вином и не потребовавшего ничего взамен, хотя он знал, кто перед ним.

— Когда ты доживешь до седин, и твои пальцы утратят былую ловкость, а карты покажутся тяжелыми, тогда мы встретимся вновь, будь уверен.

— Позволь же проводить тебя?

Смерть кивнула, и они вместе покинули таверну. На столе сами собой появились монеты, и трактирщик удивленно сгреб их в карман пожелтевшего передника. Весь долг Шута за еду, напитки и постой был оплачен, да еще на год вперед.

Шут проводил Смерть до конца деревни. За воротами они распрощались, и Смерть махнула ему костлявой дланью. Порыв ветра всколыхнул черный плащ, а в пустых глазницах сверкнули кровавые огоньки. Смерть пошла по дорожке, исчезнув в сгущающемся тумане. На миг Шут увидел устланную человеческими костями дорогу, зажмурился, а, когда распахнул глаза, все было как прежде.

В тот вечер он вернулся в трактир, поднялся на второй этаж. Жалкий тюфяк в его комнате сменился добротным матрасом, появилась и подушка с теплым шерстяным одеялом, а в давно нетопленом камине весело потрескивали дрова. В столе обнаружился запас белоснежных свечей, а в кувшине — свежая колодезная вода, а не тухлая, которую ради экономии набирали для бедных клиентов в дождевой бочке.

Шут расспросил трактирщика, но тот удивленно вскинул брови. Если бы у него и завалялись лишние постельные принадлежности и уж тем более свечи, он бы не стал вручать их Шуту. Этого еще не хватало!

Через год,