Радость – в награду - Мария Барская

Мария Барская

Радость – в награду

Глава 1

Старое кладбище утопало в снегу. Огромные медлительные пушистые снежинки заполнили город мертвых от земли до шинельно-серого неба и продолжали кружиться и падать. Толстым белым покрывалом они легли на могилы, соткали саваны на ветвях деревьев и окутали округу глухой, непроницаемой тишиной.

Ника шла по знакомой дорожке. Снег под ногами слегка поскрипывал, и это был единственный звук, вторгавшийся в полное до неправдоподобности беззвучие. Вокруг, кроме нее, ни души, хотя дорожку кто-то почистил. Впрочем, вскоре Нике пришлось свернуть в сторону и, по щиколотку утопая в снегу, пробираться сквозь узкий проход между оградами.

Она остановилась возле одной из них, раскидала сапогами снег и, с трудом отворив калитку, шагнула внутрь, к высокому надгробию из серого мрамора. Метель успела основательно потрудиться, и Нике пришлось как следует поработать детской лопаткой. Очистив наконец плиту, она развернула газету и разложила алые розы. Они полыхнули кроваво-красным на сером мраморе.

Ника сбросила лопаткой снег со скамейки и села, расстелив газету, в которой принесла цветы. Теперь ее взгляд был прикован к фотографии на камне. Четыре любимых лица. Папа и мама ушли из жизни полтора года назад, и, как Нике ни было горько, она уже успела смириться с утратой. Умерли они не очень старыми, но все-таки людьми пожилыми. Если и не душой, то умом такое принять можно. К тому же у Ники тогда были муж и сын. Не одна на свете оставалась.

Но ведь теперь-то и Севочка, и Андрей тут лежат, под могильной плитой. И с этим она никак смириться не может. Как смириться со смертью шестилетнего мальчика! Севочка этой осенью только должен был пойти в первый класс. Андрей и не смог. И теперь лежит рядом с сыном. А она, Ника, здесь. Одна. Совсем-совсем одна.

Не сломайся Андрей, она, возможно, и выдержала бы. Смогла принять удар судьбы. И, может быть, в конце концов поняла бы, зачем Бог послал им с мужем столь страшное испытание. Но без Андрея жизнь окончательно потеряла смысл. Не для кого и незачем больше бороться. Да она и не хочет. Ни сил, ни желания нет. И главное, никакого смысла. Все четверо, составлявшие смысл ее жизни, покоятся здесь. Так зачем же тогда ей оставаться среди живых? Жизнь кончилась, пора ставить точку. Именно сегодня она это и сделает.

Только вот прежде попрощается с ними. Попрощается здесь в надежде на скорую встречу там. Хотя кто знает, что ждет ее там после того, что она собирается сделать? Да и ждет ли вообще что-нибудь? Но лучше даже небытие, чем тоска, снедающая ее на земле. Тоска безысходная; ей нет и не может быть конца, ибо счастье, которое было у Ники, ушло навсегда вместе с дорогими людьми.

Раньше Ника даже не понимала, что была счастлива. Счастье было естественным состоянием ее жизни. Она просто жила как дышала. Поздний ребенок, единственный и желанный. Родители обожали ее. Ника для них была всем. Самым главным, для чего они жили. Она купалась в любви.

Утром ее будил ласковый голос матери:

– Никуля, вставай, звездочка моя. Поднимайся, моя красавица. В детский сад пора.

Несмотря на родительскую любовь и на то, что ей все позволяли, она была на удивление не избалованной, а ласковой и покладистой девочкой. И хотя в детский сад ей идти хотелось не всегда, Ника знала, что это ее работа. Ведь папа и мама каждый день ходят на службу. А им тоже не всегда этого хочется. Но они должны, потому что там зарабатывают деньги, на которые потом можно купить много-много интересного и вкусного. Значит, и Ника должна ходить в детский сад, чтобы папа с мамой могли ходить на свои работы. Они же не могут оставлять ее дома одну.

И папа вел Нику за руку в детский сад и, чтобы ей не было скучно, каждое утро рассказывал сказки про дружное семейство бобров. Каждый день по новой истории, которые были замечательны тем, что их хватало ровно на время пути – от подъезда их дома до крылечка детского сада.

Вечерами Нику забирала мама. Она ничего не рассказывала, наоборот, слушала дочь, а та взахлеб делилась впечатлениями, ибо за день в детском саду успевало произойти множество всего потрясающего.

Зато по выходным родители поступали в полное Никино распоряжение. Позавтракав, папа бросал на дочку взгляд с хитрецой и нарочито медленно, словно раздумывая, произносил:

– Ну, Никочка, куда мы с тобой сегодня пойдем? Что нам с тобой больше всего хотелось бы увидеть?

Ника, замерев от предчувствия чего-то необыкновенного, смотрела на него. Папа лез в карман полосатой пижамы и, изобразив удивление, восклицал:

– Что у меня тут лежит? Кто мне туда что-то положил? Надя, – поворачивался он к жене. – Твоя работа?

– Ничего, Леня, не знаю, – скороговоркой отзывалась она.

– Значит, домовой. Посмотрим, что он на этот раз нам подкинул.

И «домовой» никогда не обманывал Никиных ожиданий. То это был билет в детский театр, то в цирк на Цветном бульваре, а в Новый год – приглашение на елку у папы или у мамы на работе, а когда Ника немного подросла, елки уже бывали в Кремле, Лужниках, Дворце пионеров на Ленинских горах… Ника везде побывала. На всех детских спектаклях, во всех театрах Москвы, в обоих московских цирках. А уж про кино и зоопарк вообще говорить не приходится.

Когда она подросла, пошла в школу и перестала верить в существование домовых, их «домовой» все равно продолжал приносить каждые выходные билеты в самые разные, но неизменно удивительно интересные места. Теперь Ника ходила на выставки, на концерты, модные спектакли. И уже отнюдь не всегда с мамой и с папой, а часто с какой-нибудь из подружек, которых у веселой, компанейской и доброжелательной Ники было великое множество. В классе ее тоже любили – и ребята, и учителя. Большая, между прочим, редкость. Как правило, любят либо те, либо другие. Однако Ника умела к себе расположить. Вероятно, потому, что никому никогда не завидовала, а когда могла, с удовольствием старалась помочь. Ей это было не в тягость. Просто казалось естественным. Наверное, потому, что именно так всегда поступали ее мама и папа.

Чем Ника только не занималась в детстве! И на фигурное катание ходила, и в танцевальную студию, и в кружок кройки и шитья. Причем шитье было тесно связано с танцами. Сперва костюмы для танцев Нике шила мама. Очень красивые. Настолько красивые, что Нике захотелось самой научиться шить. Вот и пошла осваивать премудрости кройки и шитья.

Вообще папа и мама никогда не заставляли ее что-то делать насильно. И хотя считали ее самой лучшей девочкой на свете, никогда не стремились, подобно иным любящим родителям, сделать из нее гения. Мол, мы в тебя столько вкладывали, и ты обязательно должна оправдать наши усилия. Любовь их к дочери отличалась полным бескорыстием. Они были счастливы, что она у них есть, и по мере возможности стремились обеспечить ей радостное и безмятежное детство.