Девочка с пальчик - Мишель Серр

Мишель Серр

Девочка с пальчик

Посвящается Элен, которая учила тех, кто учит Девочку с пальчик, и слушала тех, кто слушает Девочку с пальчик и ее друзей.

Посвящается Жаку, поэту, который учит их петь.

Серия Minima

Michel Serres

Petite poucette

Le Pommier

Данное издание осуществлено в рамках совместной издательской программы Музея современного искусства «Гараж» и ООО «Ад Маргинем Пресс»

Данное издание осуществлено в рамках Программ содействия издательскому делу при поддержке Французского института Cet ouvrage a bénéficié du soutien des Programmes d’aide à la publication de l’Institut français

Перевод – Александра Соколинская

Редактор – Алексей Шестаков

Оформление серии – ABCdesign

Original edition: Petite Poucette

© Éditions Le Pommier – Paris, 2012

© Александра Соколинская, перевод, 2016

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2016

© Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС»/IRIS Foundation, 2016

I. Девочка с пальчик

Прежде чем кого-то чему-то учить, надо узнать свою аудиторию. Так кто же сегодня учится в школе, коллеже, лицее и университете?

1. Новшества

Учащийся нового поколения ни разу в жизни не видел теленка, коровы, свиньи или выводка цыплят. В 1900 году большинство людей по всему миру пахало землю и пасло животных. В 2011 году во Франции, как и в других развитых странах, крестьяне составляют небольшой процент. Безусловно, в этом следует усмотреть один из значительнейших исторических сдвигов со времен неолита. Наша культура, прежде связанная с земледелием, внезапно изменилась. Мы лишь питаемся продуктами земледелия, это единственный рудимент прошлого.

Та или тот, кого я хочу вам представить, больше не живет в окружении животных, не обитает на прежней земле и иначе, чем прежде, относится к миру. Она или он восхищается только аркадской, идиллической природой, открывающейся взору туриста или праздного курортника.

Он живет в городе. Его прямые предки более чем в половине случаев бродили по полям. Чувствительный к окружающей среде, он будет бережнее относиться к природе – из осмотрительности и почтения, – чем мы, взрослые, неразумные и самовлюбленные.

Его мир – иной физически и численно: в течение жизни одного поколения население планеты выросло от двух до семи миллиардов человек. Он живет в переполненном мире.

И рассчитывает прожить лет восемьдесят. Когда его прадедушка и прабабушка в день свадьбы клялись хранить верность друг другу, они едва ли заглядывали более чем на десять лет вперед. Если тот и та, о которых я говорю, решат жить вместе, дадут ли они клятву верности на шестьдесят пять лет? Их родители получили наследство тридцатилетними, а им придется ждать старости. Возрастные рубежи, брак, даже порядок передачи имущества – все для них изменилось.

С энтузиазмом отправляясь на войну, их родители были готовы отдать свои короткие жизни родине. Смогут ли поступить так же они, которым обещано шесть десятилетий?

За последние шестьдесят лет – уникальный в западной истории период – ни он, ни она не ведали войн, как не ведало их уже и большинство тех, кто ими управляет и их учит.

Благодаря достижениям медицины и, в частности, фармацевтики с ее анальгетиками и анестетиками им, говоря статистически, выпало меньше боли, чем предкам. Знают ли они, что такое голод? А ведь любая мораль, религиозная или светская, выражалась в практиках, которые помогали вынести неизбежные будничные страдания: болезнь, голод, жестокость мира.

Их тело и поведение – не те, что прежде, и никто из взрослых не в состоянии внушить им подходящую для них мораль.

Родители были зачаты случайно – а их рождение запланировано. С тех пор как средний возраст матери первенца увеличился на десять-пятнадцать лет, родители отстоят от детей на два поколения. И более чем в половине случаев они разведены. Есть ли у них еще свои дети?

У моих героя с героиней – другая генеалогия.

Их предки собирались в культурно однородных классах и аудиториях, а они учатся в коллективах, где сосуществуют различные религии, языки, корни и обычаи. Для них как и для их учителей мультикультурализм является нормой. Как долго еще во Франции можно будет петь о «нечистой крови» чужаков[1]?

Как их большой мир стал иным, так изменился и их малый – человеческий – мир. Они растут в окружении детей приезжих из менее богатых стран, с жизненным опытом, абсолютно непохожим на их собственный.

Подведем предварительный итог. Какая литература, какая история будет понятна этим счастливчикам, не знающим, что такое деревня, домашний скот, сбор урожая, не пережившим мясорубки войн, не видевшим убитых, раненых, голодных, не представляющим себе, что значит родина, обагренное кровью знамя, памятники погибшим… – не испытавшим через страдание жизненной потребности в морали?

2. Свои новшества телу, свои – познанию

Предки моих героев создавали свою культуру, когда прошлое насчитывало несколько тысячелетий, размеченных вехами греко-римской Античности, еврейской Библии, глиняных табличек с клинописью и краткого доисторического периода. А для них временной горизонт простирается на миллиарды лет: от времени Планка[2] и далее, через образование Земли, эволюцию видов и охватывающую миллионы лет палеоантропологию.

Они живут в ином времени и в иной истории.

Они сформированы массмедиа, которыми заправляют взрослые, планомерно уничтожившие их способность к вниманию, сведя продолжительность показа изображений к семи секундам, а время ответа на вопросы – к пятнадцати. Это официальные данные. Самое употребительное слово в массмедиа – «смерть», а самый распространенный образ – труп. Стараниями взрослых мои герои с двенадцати лет повидали более двадцати тысяч мертвецов.

Они сформированы рекламой. Как обучить их грамотно говорить и писать на родном языке, если язык рекламы переполнен англицизмами? Как обучить их метрической системе, если все авиакомпании – что может быть глупее… – начисляют в качестве вознаграждения мили?

Мы, взрослые, передали педагогическую функцию нашему обществу спектакля, царящая в котором изнурительная, гордая своей дикостью конкуренция оттолкнула на задний план школу и университет. Манящие и престижные массмедиа, поглощающие бóльшую часть ресурсов зрения и слуха, давно уже присвоили себе образовательную функцию.

Голос преподавателей – критикуемых, презираемых, нищих и безропотных, а потому смешиваемых с грязью, будь они хоть рекордсменами по числу Нобелевских и Филдсовских премий в пропорции к численности населения, – почти не слышен за самодовольным гвалтом новых, богатых учителей.

Дети живут в виртуальной реальности. Судя по данным когнитивных наук, хождение по всемирной паутине, чтение или набивание сообщений, поиск в Википедии или Фейсбуке активизируют другие нейроны и зоны коры головного мозга, чем книга, грифельная доска или тетрадь. Дети способны обращаться одновременно к нескольким источникам информации. Они познают, интегрируют, синтезируют не так, как мы, их предшественники.

У них другая голова.

Благодаря мобильному телефону им доступен любой человек, благодаря GPS – любое место, благодаря интернету – любое знание. Их пространство – топологическое, где всё соседствует со всем, тогда как мы жили в метрическом пространстве, измеряемом расстояниями.

Они живут в ином пространстве.

Незаметно для нас за короткий период, прошедший с 1970-х годов, возник новый человек.

У него (и у нее) другое тело, другой горизонт жизни, они иначе общаются, видят перед собой иной мир, живут в иной природе и в ином пространстве.

Те, чье рождение было запланированным и безболезненным для матери, которой сделали эпидуральную анестезию, по-другому – поддерживаемые всякого рода паллиативами – боятся смерти.

У них не такая голова, как у родителей, они иначе познают.

И иначе пишут. Восхищенно глядя на то, как быстро они набирают двумя большими пальцами смс – у меня с моими корявыми пальцами так никогда не получится, – я и прозвал их (с нежностью, какую только способен проявить дед к своим внукам) Девочками и Мальчиками с пальчик. Это имя куда красивее, чем старое канцелярское «машинистка»[3].

Они говорят на другом языке. Со времен Ришелье наша Академия примерно раз в двадцать лет выпускает для справочных нужд словарь французского языка. В предыдущие века различие между каждыми двумя изданиями колебалось в пределах четырех-пяти тысяч слов. Различие между последним изданием и тем, что готовится ныне, составит около тридцати пяти тысячи слов.

Такими темпами наши потомки, надо полагать, довольно быстро уйдут от нынешнего языка так же далеко, как мы ушли от старофранцузского, на котором изъяснялись Кретьен де Труа или Жуанвиль. Эта градация почти фотографически отображает описываемые мною сдвиги.