Кремлевский туз - Алексей Макеев

Николай Иванович Леонов

Алексей Викторович Макеев

Кремлевский туз

– Итак, полагаю, теперь мы все обговорили… – морща лоб и озабоченно вглядываясь в лицо собеседника, произнес лысый. – Все детали… По крайней мере, мне кажется, все ясно… Или, может быть, у вас еще остались вопросы?

Несмотря на поздний час, стояла невыносимая духота, пронизанная едва уловимым дымным запахом, который проникал в комнату с улиц. Даже плотно запечатанные окна не помогали. Лысый без конца отирал мокрый блестящий череп носовым платком, и эта манипуляция уже начинала раздражать Германа.

Однако многолетняя привычка скрывать любые чувства не изменила ему и на этот раз. Герман терпеливо выслушал тревожную скороговорку лысого и сказал без всяких эмоций:

– Все совершенно ясно. Осталось воплотить ваш план в реальность. Сюрпризы в такого рода делах не редкость, но пока я не вижу, что могло бы нам помешать. По крайней мере, на данный момент. Разве что ваш человек…

– Наш человек не подведет! – сердито вскинулся лысый. – Это никак не в его интересах! Да и не столь сложна его миссия, верно? Указать вам объект.

– У некоторых, поверьте, и на меньшее не хватает духу, – Герман растянул губы в презрительной усмешке. – Например, вы могли бы уже сейчас указать мне объект, но вы предпочитаете переложить это на чужие плечи.

– В этом нет никакого смысла! – горячась, воскликнул лысый. – Объект вам укажут на месте. Это исключит возможную ошибку. И вообще…

– Собственно, это ваше дело, – равнодушно заметил Герман. – Я просто хотел напомнить, что чем больше звеньев, тем слабее цепь. За себя я отвечаю, а остальное – ваша забота.

– С нашей стороны тоже не будет никаких неожиданностей, – успокаиваясь, сказал лысый. – Причин волноваться никаких… Итак, давайте расходиться? Не нужно, чтобы нас видели вместе. Вы пойдете первым.

– Я сумею поймать сейчас такси? – слегка поморщившись, спросил Герман.

– Такси? – удивленно повторил лысый, будто впервые слыша это слово. – Н-не знаю… Но, кажется, где-то рядом станция метро. Оно еще не закрылось. А вы приехали сюда в такси?

– Да, но я сошел за два квартала, не волнуйтесь.

– Нет, я не об этом, – сказал лысый. – Просто к слову пришлось. И как вам Москва?

– Тоже к слову? – недовольно буркнул Герман. – Если мне удастся сейчас благополучно уехать, я буду в восторге от вашей столицы. Кстати, могли бы назначить встречу в каком-нибудь месте поприличнее.

– Руководство решило, что это будет самый безопасный вариант, – значительно произнес лысый. – Мы должны были исключить малейшую возможность прокола. Кажется, это нам удалось.

– Да, вас можно поздравить, – сказал Герман и посмотрел на часы. – А мне нужно торопиться. Ваше метро закрывается, по-моему, в час ночи.

– Возможно, вам еще удастся поймать такси, – обнадежил его лысый, но тут же добавил: – Только не ловите его прямо у дома – это опасно!

– Не беспокойтесь, – ответил Герман, направляясь к двери. – Я сам не любитель рисковать.

Дверь захлопнулась с мягким щелчком. Герман постоял немного на лестничной площадке, вслушиваясь в тишину ночи. Несколькими этажами выше тускло светилась единственная в подъезде лампочка. Все вокруг было погружено в таинственный полумрак. То ли здесь всегда так было, то ли кто-то специально поработал перед встречей – Герман не смог догадаться. Здесь все возможно.

Москва Герману совсем не нравилась. Ему приходилось бывать здесь и прежде – еще при старом режиме, – и следовало признать, что с тех пор в этом городе многое изменилось. Он стал ярче и цивилизованнее, приобрел почти европейский лоск. Но сущность его оставалась прежней – в нем было неудобно жить. Здесь очень специфическая, требующая неусыпной осторожности среда обитания. Даже воздух был насыщен агрессией. С подобным Герману не приходилось сталкиваться ни в одной европейской столице. И в Нью-Йорке было иначе. И даже в Пекине. Пожалуй, это постоянное чувство опасности больше всего напоминало Герману Африку. Сходство это усиливалось еще и оттого, что Москва встретила его необычайной жарой. Где-то за Кольцевой дорогой горели торфяники, по вечерам небо над столицей приобретало мутно-багровый оттенок и становилось трудно дышать. Нет, Герману совсем не нравилась Москва. Жить здесь он не стал бы ни за какие коврижки. При его работе требуется покой.

Вообще-то Герман привык к страху. Опять же при его работе страх становится чем-то вроде профессиональной вредности. Совсем избавиться от него невозможно, но, если сохранять ясную голову и соблюдать профилактику, вреда от него не будет. Страх даже помогает, не дает совершать ошибок. Сверхъестественное чутье Германа – это оборотная сторона страха.

Благодаря чутью он и в этот раз сумел обмануть ищеек из Интерпола. Они потеряли его во Франции. В Чехии, он уверен, их уже не оказалось. То есть были, конечно, но никому из них не было дела до Германа. След его потерян. А в Москве его и подавно никто не знал. С теми документами, которыми его снабдила Организация, здесь можно ни о чем не беспокоиться. В России, конечно, непросто, но полиция здесь бывает весьма снисходительной, и любые проблемы удается уладить, если у тебя водятся доллары.

У Германа доллары водились. И за новую работу он должен был получить от Организации неплохие комиссионные. Это тем более приятно, что задание не казалось Герману ни сложнее, ни опаснее любого другого – по крайней мере пока.

Лысый, кажется, считает иначе. Все эти строгие напутствия, нервные взгляды, выбор грязной окраины в качестве места встречи… Но лысому и прочим можно сделать скидку – сдавать своих всегда страшно. Страшно и противно, хотя нет в мире ничего более обыденного, чем предательство, – исходя из своего опыта, Герман мог судить об этом с полной категоричностью.

Он начал спускаться по лестнице. Рука по привычке потянулась к перилам – но здесь перила были сорваны напрочь, и Герман, коснувшись пальцами шершавого металла, тут же их отдернул. Настоящее гетто! Исцарапанные стены, наспех выкрашенные косяки, заплеванные полы… И кой черт дернул лысого притащиться сюда?

Скорее всего, расчет был единственный и, надо сказать, не лишенный остроумия – кто бы поверил, что такие высокие шишки могут почтить вниманием такие трущобы? Да никто! Лысый и костюмчик натянул соответственный, попроще – Диором там, конечно, и не пахло, – зато на этих закоулках такой костюм не бросался в глаза. И приехал сюда лысый наверняка не в "Мерседесе", а на каком-нибудь зачуханном "москвичонке". Конечно, этот тип не самая важная персона, но и кого попало в такое дело посвящать не станут, это аксиома. Назвался-то он, как и полагается, Иваном Ивановичем, но Герману на это было наплевать – пусть хоть Папой Римским назовется – главное, чтобы билеты и документы, которыми он снабдил Германа, были абсолютно чистыми. А это, похоже, так и есть.

Герман толкнул скрипучую дверь подъезда, вышел на крыльцо. Сквозь черную листву высаженных перед фасадом лип пробивался косой луч ночного фонаря. Герман поднес к глазам часы. Ему следовало поторопиться – метро через двадцать пять минут закрывалось, а в существование такси на этих окраинах Герману не очень-то верилось.

Оглянувшись по сторонам, он спустился по ступенькам и быстро зашагал по узкой полоске асфальта, ведущей к проходу между домами. Большинство окон вокруг были темны, в воздухе висел горьковатый торфяной запах. Откуда-то издалека доносился то ли смех, то ли чьи-то истерические выкрики.

Герман вышел в переулок и опять оглянулся. На его взгляд, здесь было чересчур мрачновато. Пяток лишних фонарей и патрульная машина совсем бы не помешали. Истерические крики, которые слышал Герман, сейчас стихли, но веселее от этого не стало. Атмосфера этой улицы была наполнена тревогой – Герман такие вещи шкурой чувствовал.

Лысый преувеличивал, когда говорил о станции подземки за углом. Чтобы добраться до метро, нужно было пройти три квартала – Герман это точно помнил. Прежде чем приехать сюда, он внимательно изучил карту и запомнил все ходы и выходы.

Теперь он намеревался дойти до угла и воспользоваться проходным двором, чтобы выиграть время. При других обстоятельствах этого бы делать не следовало, но Герман опасался, что, опоздав на метро, он обречет себя на более продолжительные скитания по малознакомым темным окраинам.

Стук каблуков отчетливо раздавался в тишине ночного переулка. Но это был не единственный звук, который достигал слуха Германа. Его чуткое ухо улавливало и какой-то неясный тревожный шум поблизости – то ли шаги, то ли шелест деревьев. Но кроны деревьев, росших вдоль тротуаров, были неподвижны – тяжелые листья казались вылепленными из пластилина.

Герман дошагал до угла, пересек улицу и вошел под арку шестиэтажного дома. Во дворе было темно – хоть глаз коли, и лишь далеко впереди был виден светящийся прямоугольник – выход на соседнюю улицу. И еще Герман увидел метрах в десяти от себя тлеющие огоньки сигарет. А потом раздался резкий свист, и все вокруг пришло в движение.