Миноносцы выходят в океан - Валентин Пикуль

Пикуль Валентин

Миноносцы выходят в океан

1

Я живу в Ленинграде, на Крестовском острове. Если смотреть из окна моей квартиры, то вдалеке видна сизая полоска воды. Это море, которое я люблю больше всего на свете.

Вот и сейчас я сижу за столом, часы отбивают полночь, и горизонт, почти невидимый во мгле промозглой осенней ночи, колеблется светлыми искрами далеких огней.

Это торговые корабли уходят в плавание к южным широтам, чтобы весной снова вернуться к знакомым причалам.

Невольно завидуя тем, кто раскачивается сейчас на скользких палубах, я вспоминаю свою юность. Она была у меня тревожной, как первый порыв ветра, ударивший в откинутое крыло паруса.

Я вспоминаю такую же ночь, только море было другим - совсем не мирное, и смотрел я на него не из окна квартиры, а с высоты мостика миноносца. Суровый полярный океан вздымал тогда свои тяжелые гребни студеных валов, среди которых нельзя было разглядеть ни одной искры, ни одного огонька.

Война!..

Эскадренный миноносец "Грозный", на котором я плавал рулевым, встречал 27-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции на узком рейде полярной гавани, стиснутой каменистыми островами.

До этого мы восемь суток качались возле берегов Новой Земли. Нам разрешалось во время сна только ослабить ремни, мылись мы забортной водой, кормились зачастую всухомятку, и даже наши юнги казались седыми от засохшей в волосах морской соли. И вот, наконец, из штаба передали по радио "добро" на отдых. В умывальники и души включили пресную воду. Любители поесть уж толпились в дверях камбуза, угадывая по кухонным ароматам меню предстоящего обеда, - все было несколько шумно, весело, оживленно.

Готовясь к торжественному митингу, матросы переодевались во все чистое, радостно скидывая с себя жесткие, заскорузлые от морской соли парусиновые голландки.

И мы собрались.

На середину заполненного до отказа кубрика вышли командир и комиссар корабля. Но вместо праздничных слов приветствия, мы услыхали чеканные слова приказа: "Митинг отменяется! Все выходы в открытое море блокированы подводными лодками противника! Нам предстоит прорваться через это кольцо, чтобы уйти с рейда на выполнение боевого задания. Боцман! Команде стоять по местам, с якорей сниматься".

2

Крутые корабельные трапы тряслись и грохотали под тяжелым матросским шагом. На верхней палубе нас встречал пронизывающий до костей ветер, а колючие брызги, взлетающие из-за борта, смерзались на лету, больно хлеща нас по лицам. В сплошной темени полярной ночи мы разбегались по боевым постам, подгоняя один другого на трапах и в глубоких люках.

Я взбежал на мостик и прошел в ходовую рубку, броня которой сверкала холодным инеем. Через толстые промерзшие стекла смотровых окон мне удалось разглядеть взбаламученный простор рейда, на котором плавно качались корабли нашего дивизиона - "Дерзновенный" и "Сокрушающий".

Ко мне подошел штурман, взволнованный, в распахнутом меховом костюме.

- Проверь рулевое управление, - сказал он и строго добавил: - На выходе в океан волна будет нас бить в правую "скулу". Ты учти это на поворотах и. будь как можно внимательней!

Если кто из вас хочет увидеть меня в этот момент стоящим за громадным колесом штурвала и глядящим в диск магнитного компаса, тот глубоко ошибется. Штурвалы остались только на старых "коробках" да на татуировках людей, которые, может быть, и моря-то никогда не видели.

Нет, я стоял в рубке, окруженный множеством приборов, которые стучали на разные лады, сверкали стрелками циферблатов, дружески подмигивали мне разноцветными вспышками, словно хотели ободрить: "Не бойся, мы тебя не подведем, верь нам". И мои ладони стискивали сейчас не рукояти штурвала, а две массивные ручки электроманипуляторов. Одно мое движение - и в корме заревут моторы, руль станет послушным и легким.

- Есть, учту, товарищ лейтенант, - ответил я штурману, и в этот момент палуба вздрогнула подо мною, в уши ударило звонким грохотом - это начали выбирать якоря.

Командир уже стоял возле машинного телеграфа и, видно, не успев одеться в каюте, торопливо защелкивал на своих ногах медные застежки громадных штормовых сапог. Матрос-акустик, приоткрыв дверь своей тесной рубочки, окликнул меня и, сдвинув наушники на виски, приятельски сообщил:

- Я слышу, на "Дерзновенном" уже запустили машины. Он пойдет, наверное, передовым, а потом - мы.

С полубака донесся приглушенный воем ветра голос боцмана:

- Чи-ист яко-орь!

Наш эсминец тронулся на выход в океан вслед за "Дерзновенным". Тут я вспомнил, что на мне вместо обычной походной одежды праздничная фланелевка и брюки клеш по первому сроку. И не только я один - вся комавда одета во все чистое, словно собралась гулять на берег. Получилось так, что мы, не сговариваясь, исполнили тем самым старинную традицию русского флота: идти в бой с врагом одетыми в самое лучшее, в самое чистое.

- Помощник, - приказал командир, - играйте боевую тревогу!..

"Как, - подумалось мне, - ведь мы еще не вышли с рейда? Неужели обстановка настолько рискованна?.."

А по всему кораблю, начиная от сырых придонных отсеков и кончая рубками дальномерщиков, уже заливисто грохотали "колокола громкого боя" мертвый, казалось, и тот проснется от этой призывной "музыки"!

Завращались раструбы торпедных аппаратов, орудийные стволы, вздрогнув, сначала точно нехотя, поползли вдаль черной кромки морского горизонта. И по всему кораблю задраивались тяжелые водонепроницаемые двери, люки и горловины, звенели телефоны, гудели ревуны, сигналили лампы.

3

- Кажется, пошли, - сказал мне акустик и захлопнул дверцу своей рубки, чтобы теперь ничто не мешало ему прослушивать толщи океанских глубин.

- Пошли, - отозвался сигнальщик.

- Идем, - почти весело сообщил мне штурман, снова пришедший в рубку. Держи пока в кильватер "Дерзновенного", потом дивизион будет перестраиваться для отбития атак.

- Лево на борт! - приказали мне.

Острый нос корабля поплыл влево, в смотровое окно сразу плеснуло соленой горечью, и мимо нашего борта незаметно проскользнул небольшой скалистый островок. Отныне вся моя сила ушла в пальцы рук, обхватившие манипуляторы, все внимание, весь разум, все существо сосредоточилось на командах и на приборах.

И вот первая океанская волна грубо и могуче толкнула эсминец в правую скулу. Корабль подмял ее под себя, разломил на две части, словно краюху мягкого хлеба, и, окутавшись тучей брызг, взлетел на другой гребень. Высокие шеренги водяных валов, перевитые барашками белой пены, теперь шли и шли на нас, наступая с севера ровным гудящим строем.

Приближался выход в открытый океан.

4

Где-то в стылой, тяжелой воде таятся сейчас невидимками хищные стальные тела вражеских подлодок. Для них не существует нашего праздника дня Революции. В глухую штормовую ночь им еще лучше разбойничать, и они ползают на глубине, контролируя выходы с нашего рейда.

Мы готовимся встретить их, они - нас.

Там, в душной атмосфере отсеков, что отравлена испарениями аккумуляторов, люди другого мира тоже ожидают сражения. Матросы в черных свитерах с белыми орлами на груди, давно не бритые и усталые, сидят у приборов, наспех дожевывают шоколад и галеты, тихо играют, наверное, на губных гармошках, чтобы убить страшное молчание ледяной пучины; и вестовой, наверное, подносит командиру чашечку крепкого кофе перед боем; гитлеровский офицер, не отходя от перископов, выпивает ее и, может быть, думает: а вдруг эта чашечка последняя в его жизни?..

Не оборачиваясь, я услышал, как командир подошел к акустику, спросил его:

- Ну как? Пока все спокойно?..

- Пока да, - ответил акустик. - На "Сокрушающем" вот, видать, лопасть винта погнута, режет воду со свистом. Косяк рыбы прошел под нами, а больше ничего не слышно, товарищ командир.

И вдруг весь корабль зазвенел от сильного подводного удара. Я видел, как вдалеке перед нами выросло два столба воды, поднятых взрывами к небу, и в этот же момент сигнальщик доложил:

- На "Дерзновенном" нащупали подводную лодку противника! Флагман приказывает начать контрольное бомбометание!

Но он еще не успел докончить начатой фразы, как акустик толчком выбил дверь своей рубки и закричал:

- Подводная лодка!.. Дистанция. курсовой угол. Идет от берега со скоростью пять узлов.

- Право руля! - скомандовали мне. Я развернул корабль и откинул смотровые окна. Теперь прямо в мое лицо летели клочья соленой пены, ветер перебивал дыхание, но зато мне было все видно.

Эсминец, завершив поворот, выходил на бомбометание. Сейчас на корме матросы катили тяжелые бочки глубинных бомб, чтобы сбросить их за борт. Все море грохотало и кипело от взрывов. Но это было еще не самое страшное, и я, как и все, был спокоен, пока сигнальщик не крикнул снова: