Семь грехов - Денис Шаповаленко

Шаповаленко Денис

Семь грехов

Денис ШАПОВАЛЕНКО

СЕМЬ ГРЕХОВ

гордость

|

алчность | / страсть

| /

| /

злость ------- * ------- зависть

/ -

/

лень / обжорство

БЫЛА СОЗДАНА ЗЕМЛЯ И БЫЛИ СОЗДАНЫ ЛЮДИ. БЫЛО ДОБРО И БЫЛО ЗЛО. И БЫЛА БИТВА МЕЖДУ ДОБРОМ И ЗЛОМ. И НИКТО НЕ ОДЕРЖАЛ ПОБЕДЫ, НО НИКТО И НЕ ПРОИГРАЛ. И БЫЛО РЕШЕНО ДАТЬ ЛЮДЯМ ПРАВО РЕШАТЬ ЗА КЕМ ПОБЕДА. И БЫЛИ ДАНЫ ЛЮДЯМ ПРАВДА И НЕПРАВДА. И БЫЛА ДАНА ИМ СВОБОДА ВЫБОРА. И ЛЮДИ ВЫБИРАЛИ.

ЗЛОСТЬ

Было уже темно и пахло мокрыми листьями. В этом году осень выдалась на редкость влажной. Дождь не прекращая лил весь день, а холода неумолимо подступали все ближе. Метеорологи каждый день безустанно обещали 'временное потепление', но каждый день ошибались. Я стоял здесь уже с 19:45. Сейчас было 21:53. В подъезде было мрачно и вечно накурено. Из открытого окна доносился легкий запах уходящей осени. Клиента до сих пор не было. Впрочем, подобные люди не редко оставались выпить пива или перекинуться в картишки с друзьями после работы. Сегодня была суббота. Он, вероятно, заглянул к кому нибудь в гости и решил, что вернуться домой немного позже обычного никак не помешает ему. В этом он ошибался. Я находился сразу за шахтой лифта и густая тень от мусоропровода служила мне прекрасной защитой. В одной руке у меня была зажата пятикопеечная монета, в другой - кастет. Страшно хотелось курить, но я не мог себе этого позволить. Дым мог выдать мое присутствие и провалить все дело. Этого никак нельзя было допустить. Наконец дверь подъезда медленно и со скрипом отворилась и послышались неспешные шаги клиента. Да, это был он. Я чувствовал его присутствие. Я твердо знал, кто был сейчас этажом ниже меня, беспечно поднимаясь вверх по лестнице. В уме я мог себе представить маленького грузного человечка, издающего сопящие звуки во время ходьбы. Безусловно, он больше привык к сидячему образу жизни. Он был почти лыс и носил бороду. Большие темные очки удачно скрывали маленькие карие глазки, непрерывно бегающие из стороны в сторону. Он был богат, хотя искусно умел скрывать это. Жил в старом пятиэтажном доме на окраине города, носил изношенное пальто и пыльные ботинки. На его руке были древние, еще советских времен заводные часы Стрела. Он не ходил по ресторанам, не тратил своих денег понапрасну. Он их не тратил вообще. Иногда мне кажется, что ему просто доставляет удовольствие чувство хранения своего капитала. Он не был женат. Жил в однокомнатной квартире. Ездил на работу на метро. Со стороны могло выглядеть, что это - просто заурядный бухгалтер, копящий годами на новый телевизор. Но все ошибались. Все, кроме меня. Но теперь все должно было измениться. Я знал, что этим вечером все будет иначе. Клиент поднялся до перехода на вторую лестничную клетку и теперь неторопливо проверял свой почтовый ящик. Там ничего не было - я уже это проверил. В общем, я проверял это каждый день уже в течении недели и ничего полезного там никогда не находил. Послышался звук захлопывающегося ящика и клиент продолжил свой путь наверх. Он жил на втором этаже. Я стоял на переходе к третьему. У него в руках были ключи от квартиры - я мог отчетливо слышать их заманчивый звон. Наконец он преодолел переход и теперь находился на площадке лестничной клетки второго этажа. Послышался лязг перебираемой в руках связки. Наконец нужный ключ был найден и клиент принялся открывать свою дверь. Послышался поворот ключа в замочной скважине и дверь начала открываться. Дверь была хорошей. Снаружи она выглядела как все обычные, но стоило ее приоткрыть, как можно было увидеть бронированную внутреннюю поверхность и три достаточно крепких замка. Никто об этом не знал. Никто, кроме меня. Настало время действовать. Медленно выделясь из тени, я тихо направился в его сторону. Он меня еще не увидел. И не услышал. Все было правильно. Каучуковые подошвы не издают звуков. Клиент вынул ключ из скважины и положил к себе в карман. Я подобрался еще ближе. Он вздохнул и сделал шаг в квартиру. Я находился не более чем в пяти сантиметров от него. Мое дыхание могло обжечь его шею, но я не дышал. Пора. Зажав монету между двумя пальцами, я быстро швырнул ее на лестничную клетку. Звон заставил клиента судорожно обернуться. "Кто здесь?". Через секунду он уже закрывал за собой дверь. Но секунды было более чем достаточно и я уже был внутри. Дверь захлопнулась и теперь в коридоре были только мы вдвоем. Было темно и я слышал все его движения. Вот он повернулся налево. Потянулся к выключателю. Щелк - зажегся свет. Он повернулся ко мне. Зрачки медленно расширились, рот раскрылся. Этого вполне хватило. Моя рука с кастетом просвистела в воздухе и обрушилась на его челюсть. Кровь брызнула на обои, несколько зубов вывалилось на пол (не стоило раскрывать рот). Глаза помутнели, закрываясь. Тело грузно упало на паркет. Вынув из кармана скотч (купленный за два рубля в киоске), я связал ему руки. Затем рот. Взяв его тело на руки (тащить было бы слишком громко), я направился на кухню. Расположение его квартиры я уже знал наизусть. Снятая напротив его окна квартира открывала необычайный вид в его апартаменты. На кухне было два стула. Я усадил его на один из них, примотав ноги к его ножкам, а руки закинув за спинку и крепко привязал их там. Теперь пора было поговорить. Налив в пустую кастрюлю холодной воды из крана, я выплеснул ее на голову клиента. Кровавая маска на лице слегка посветлела, но он все еще не шевелился. Я ударил его по почкам. Из груди послышался слабый стон. Один глаз приоткрылся. Второй залепила пелена запекающейся крови. Его зрачок медленно уменьшался, обретая четкость. Наконец он пришел в себя и резко отпрянул от меня, попытавшись встать со стула. Но скотч держал крепко. Я стоял у стены и смотрел. Я улыбался. Мне было невыразимо смешно наблюдать за этой корчащейся и кровоточащей фигурой. Я был пауком, а он - мухой, запутавшейся в моей паутине. Теперь уже нет выхода. Теперь я буду пить кровь. А ты будешь сопротивляться. Ведь от этого кровь еще слаще, правда? Ты ведь знаешь... Когда-то и ты был пауком. Наконец бросив свои усилия, он воззрился на меня своим единственным глазом. В нем было все. Все, что мне нужно. Там был мрак. Страх, смешанный с ненавистью, боль, тоска, злость, месть. Это тоже было его кровью. И я уже начинал ее пить. Я отошел от стены и начал медленно подходить к нему. Одна рука зажата в кулак, другая - за спиной. На его лице теперь особенно выделялся страх. Я улыбался. Он принялся что-то говорить, но скотч на его рту глушил все его слова, превращая их в однотонный гул. Муха. Муха, жужжащая в паутине. И паук, подступающий все ближе. Страх становился все сильнее, медленно превращаясь в ужас. Его бессилие доставляло мне невиданное удовольствие. Боль. Должна быть боль. Тогда будет кровь. Подойдя вплотную, я приблизил свое лицо вплотную к его. Он видел меня, видел мою улыбку, и его выражение изменилось. Теперь там была безнадежность. Он перестал говорить. Он понял. Я видел все что он чувствовал. Его единственный карий глаз был поистине зеркалом его души. И отражение было смертью. Но не той смертью, которой бояться, а той, которую ждут. Той, которую жаждут. Той, которую молят. Той, которую принимают с удовольствием как спасение. Спасение от того, что хуже смерти. Спасение от Паука. Но, увы, я не собирался доставлять ему такое удовольствие (во всяком случае так скоро). Вынув из-за спины руку, я показал ему ножницы. Они были старыми, но всегда верно служили свою службу. Это было моим жалом. Какой же паук без жала? Скоро будет кровь. Моя пища. Я знал это, а он чувствовал. Безнадежность превратилась в обреченность. Страх достиг своих пределов. Ужас угасал, уступая место тому, что хуже его в тысячу раз. Это могло свести с ума. Но я никак не мог этого позволить. Боль заменит все эти чувства. Боль не даст сойти с ума. Она будет так же осязаема, как материя и так же тяжела, как жизнь. Она заполнит и переполнит мозг. Она переломит тонкую грань между страхом и обреченностью. И я вонзил ножницы в его видящий глаз. Маленькое стальное лезвие без особых усилий вспороло веко его левого глаза и прорезало глазное яблоко с омерзительным треском. Кровавая вязкая жидкость начала быстро сочиться наружу. Он кричал. Кричал на грани своих легких. Но я его не слышал. И никто не слышал. В нем была боль. Он был болью. Она бешено скакала и трепыхалась в нем, изливаясь наружу липким потоком крови. Теперь он не думал. Не мог думать. Боль завладела им полностью. Он был лишь ее материальной оболочкой. Теперь не было страха, не было ужаса, не было надежды. Зеркало было разбито, а осколки потеряны. Душа рвалась наружу, но была безнадежно прикована к телу. Ему было плохо. Он извивался в своих путах, пытаясь освободиться, но все его попытки терпели поражение. Не было даже обреченности. Была лишь Боль. Я стоял и беззвучно хохотал. Мне было необыкновенно весело. Кровь, бившая потоком из его глазного отверстия, окрасила мое лицо и волосы в темно-красный цвет. Я получал свою пищу. Но я еще не был сыт. Мой аппетит был лишь легко затронут, как первый выстрел перед главным сражением. Мне предстояло совершить еще множество отвратительных вещей. И я их совершу. Совершу только потому, что мне это приятно. Мне это нужно. Как нужны человеку еда и вода, как нужна жизни смерть.