Красная звезда, орбита зимы - Уильям Гибсон

Гибсон Уильям & Стерлинг Брюс

Красная звезда, орбита зимы

Брюс Стерлинг, Уильям Гибсон

Красная звезда, орбита зимы

Перевод А. Комаринец, 1996

Полковник Королев тяжело ворочался в ремнях спального места, ему снились зима и гравитация. Вновь молоденький курсант, он погоняет коня по заснеженной казахстанской степи куда-то в сухую рыжую перспективу марсианского заката.

"Что-то здесь не так", - подумал он...

И проснулся - в "Музее Советских Достижений в Космосе" - под звуки, производимые Романенко и женой кагэбэшника. Они опять занимались любовью за экраном в кормовой части "Салюта". Ритмично поскрипывают ремни и обитые войлоком переборки, слышны глухие удары... Подковы на снегу.

Высвободившись из ремней, Королев привычным натренированным движением оттолкнулся от стены, что крутануло его прямо в кабинку туалета. Он выпутался из потертого комбинезона, защелкнул вокруг чресел стульчак и стер со стального зеркала сконденсировавшуюся влагу. Во сне артритные руки снова отекли; запястье из-за потери кальция напоминало птичью лапку. С тех пор как он в последний раз испытывал силу тяготения, прошло двадцать лет, он состарился на орбите.

Он побрился вакуумной бритвой, хотя с годами это причиняло все больше хлопот. Левую щеку и висок покрывала сетка лопнувших сосудов - еще одно наследство оставившей его инвалидом декомпрессии.

Выйдя, он обнаружил, что прелюбодеи уже закончили. Романенко оправлял форму. Жена политрука Валентина закатала рукава коричневого комбинезона. Ее белые руки блестели от пота. Пепельно-русые волосы развевал ветерок от вентилятора. Близко посаженные глаза были чистейшего василькового цвета, и выражение их сейчас было отчасти извиняющееся, отчасти заговорщическое.

- Взгляните, что мы принесли вам, полковник... Она протягивала ему крохотную бутылочку коньяка. Королев, ошеломленно моргая, взглянул на пластмассовую крышку: "Эр Франс".

- Это привезли на последнем "Союзе". Муж сказал, в огурцах. Валентина захихикала. - Он подарил ее мне.

- Мы решили, что она достанется вам, полковник, - ухмыляясь до ушей, сказал Романенко. - В конце концов, мы ведь всегда можем слетать в отпуск.

Королев проигнорировал взгляд, который мальчишка бросил на его усохшие ноги и бледные обвисшие ступни.

Он открыл бутылочку, и от богатого аромата к его щекам прихлынула кровь. Осторожно подняв бутылочку ко рту, Королев сделал несколько крохотных глотков. Алкоголь жег, как кислота.

- Господи, - выдохнул он, - сколько лет! Я совсем тут окаменел! добавил он смеясь. Слезы застилали ему глаза.

- Отец рассказывал, в былые времена вы, полковник, пили просто геройски.

- Да, - Королев отхлебнул еще глоток. - Пил.

Коньяк жидким золотом растекался по телу. Старик недолюбливал Романенко. И отца парня он никогда не любил - вкрадчивый партийный функционер, давно уже подыскавший себе синекуру в виде лекционных туров; дача на Черном море, американские ликеры, французские костюмы, итальянская обувь... Мальчишка похож на отца, те же ясные серые глаза, не омраченные никаким сомнением.

Алкоголь волнами прокатывался по телу, будоража жидкую кровь.

- Вы слишком щедры, - сказал Королев. Он мягко оттолкнулся от стены и проплыл к пульту. - Возьмите-ка самиздаты (1). Американское кабельное вещание, свежий перехват. Пикантные пленки! Просто грех тратить это на старую развалину вроде меня. - Он вставил чистую кассету и набрал код материала.

- Отдам ее расчету, - ухмыльнулся Романенко. - Смогут прокрутить на мониторах наведения в арсенале.

"Арсеналом" традиционно называли станцию управления протонным лучом дезинтегратора. Обслуживающие ее солдаты всегда были падки на подобные пленки. Королев запустил вторую копию для Валентины.

- Это порнуха? - Вид у красавицы был встревоженный и заинтригованный. - Можно, мы еще придем, полковник? Во вторник в полночь?

Королев ответил ей улыбкой. До того как ее отобрали для космической программы, она была простой фабричной работницей. Красота сделала Валентину полезной для пропагандистских целей, превратив ее в модель для пролетариата.

Теперь, когда в крови циркулировал коньяк, полковнику было жаль женщину; показалось невозможным отказать ей в небольшом счастье.

- Полуночное свидание в музее, Валентина? Как романтично! Качнувшись в невесомости, она поцеловала его в щечку.

- Благодарю вас, мой полковник!

- Вы - просто властитель душ, полковник, - сказал Романенко, как можно мягче хлопнув Королева по хрупкому плечу. После бесконечных часов в качалке руки у мальчишки были как у кузнеца.

Старик глядел, как любовники осторожно пробираются в центральную стыковочную сферу, к перекрестку трех ветшающих "Салютов" и еще двух коридоров. Романенко свернул в "северный" коридор, к арсеналу, Валентина направилась в противоположную сторону - к следующей стыковочной сфере и "Салюту", где мирно спал ее муж.

В "Космограде" таких стыковочных сфер было пять, к каждой из них было пристыковано по три "Салюта". На противоположных концах комплекса располагались военные отсеки и установки для запуска спутников. Станция непрерывно постукивала, потрескивала, дышала с присвистом, так что казалось, что находишься в метро или в трюме грузового парохода.

Королев снова приложился к бутылке, теперь уже наполовину пустой. Он спрятал ее в одном из экспонатов музея, фотокамере НАСА системы "Хассельблад", найденной на месте посадки "Аполлона". Ему не случалось выпивать с той самой увольнительной на Землю перед декомпрессией. Голова кружилась болезненно приятной пьяной ностальгией.

Проплыв назад к своему пульту, он вошел в ту секцию памяти, откуда когда-то стер тайком собрание речей Алексея Косыгина, чтобы освободить место для своей личной коллекции самиздата: оцифрованных записей поп-музыки, той самой, которую он так любил в детстве, в восьмидесятые годы. Тут были английские группы, записанные с западногерманского радио, хеви-металл стран Варшавского Договора, американский импорт с черного рынка. Надев наушники, он набрал код ченстоховского регги-бэнда "Бригада Кризис".

После всех этих лег он уже не столько слушал саму музыку, сколько всматривался в образы, мучительно отчетливо наплывавшие из глубины памяти. В восьмидесятые он был длинноволосым парнишкой, отпрыском советской элиты. Положение отца надежно защищало его от московской милиции. Он вспоминал, как выл усиленный динамиками реверс в жаркой темноте подвального клуба, видел перед собой шахматную толпу в джинсе и с перекрашенными волосами. Он курил тогда "Мальборо", смешанный с перетертым афганским хашем. Помнил губы дочери американского дипломата на заднем сиденье черного "линкольна". Имена и лица возвращались, накатывали на Королева в горячей дымке коньяка. Вот Нина, восточная немка, показывает ему размноженные на мимеографе переводы из польских диссидентских информ-листков...