Голос мой услышь - Александра Антоновна Котенкова

Александра Котенкова

Голос мой услышь

«Мы приникаем к прекрасным и благородным явлениям жизни, чтобы примириться с ужасами и бедой, поражающими нас напрямую, через родных и друзей, или же через газеты и телевидение». (С) Рэй Брэдбери

Лежу на подушке… В который раз закрываю глаза и в который раз не могу понять, как усмирить страшный вой в голове — вой мыслей, подхватывающих друг друга, как по цепи. Мне не под силу отвлечься от них, словно не они сидят во мне, а я — в них. Они шумят, сходят и сводят с ума. А в ушах параллельно гремит сердце — быстрее, громче, бешенее. Я уже как минут десять лежу на подушке, но ощущение, словно я только-только закончила забег в пять километров, достигло и головы. В ней яркими вспышками мелькают картинки и тексты из новостей:

«У нас тут в "Крокусе" стреляют. Мама, папа, у нас стреляют в зале. У нас идёт стрельба, мы не знаем, кто стреляет…»

«Говорила шёпотом, но на заднем фоне отчётливо были слышны выстрелы и паника людей».

«Люди падали, по ним бежали…»

«Мы просто легли на пол между рядами на балконе, лежали с сестрой в разных рядах. На тот момент мне просто хотелось, чтобы этот пол провалился и меня здесь не было. Рядом был какой-то человек, мы держались с ним за руки».

«Люди лежали семьями. Некоторые погибли в обнимку. Многие матери были обнаружены обнимающими своих детей».

Мне не нужно было больше ни одного слова — в моей голове их было достаточно. Было достаточно и тем, кто был там — но их никто не слушал, никто не останавливался…

От страшного грохота, который неприятной вязью растекался по всему телу, который был в сто раз ужаснее и бил по ушам тех людей — от него меня заколотило изнутри. Меня разрезало напополам бешеной дрожью — и в этом расколе пожаром вспыхнул страх… Он и в голове моей вырос до громадных размеров: «Это конец, последняя минута! Это последний вздох и последняя мысль!» Для меня всё, внутри и вокруг меня, сделалось последним. Мой мир заканчивался и заканчивался стремительно — словно не через час и не через день, а через одну секунду разрывающееся в грудной клетке сердце остановится и не сделает больше ни одного удара.

Вскочив с подушки, я охватила руками колени — я хотела перестать дрожать и бояться… Я хотела почувствовать, что ещё жива, что моя жизнь не закончилась, что она буквально ещё в моих руках. Но это совсем меня не успокаивало… И в эти минуты, когда в моём подсознании последние песчинки жизни падали на груду уже осыпавшихся, я впервые узнала, как это, когда из глаз слёзы льются градом. Они просто текли бесконтрольными струями по щекам и куда-то падали… Так же и из тела всё утекало. В голове больше не было ничего: ни звуков, ни картинок, ни слов. Она была намертво пустой. А вся комната — единственное, что ещё могло подтверждать факт моего существования — вдруг превратилась в обычную картонку, на которой также не было ничего: ни предметов, ни цвета — только очертания. Я осталась одна в страшном, плоском мире… Хотя на самом деле я не знаю, была ли тогда вообще…

Я не помню, что было дальше и как всё закончилось. По ощущениям я только минут через десять смогла смотреть своими собственными глазами, ещё туманными и немного заплаканными. Но как только я видела больше, чем собственные слёзы, я схватила крепко телефон, буквально впилась в него пальцами — мне казалось, что я могу потерять или не ощутить его. Потихоньку во мне заканчивалось ощущение скорой смерти, словно оно до дна исчерпало само себя, меня уже не била ни тревога, ни дрожь. Но во мне теперь оставался только один страх, что эта атака накроет меня снова, что в следующий раз разобьёт меня сильнее и тогда уже точно насмерть. Поэтому какими бы долгими не были мои оставшиеся минуты, я хотела сделать их лучшими. Я хотела услышать любимый голос… Мне нужно было чужое сердце, чтобы привести своё в порядок. Мне нужно было сердце, которое помогло бы моему безусловно, ведь на самом деле я ничего бы у него не взяла.

Я не чувствовала, как пальцы прикасаются к экрану, как они выводят знакомое имя, как выбирают композицию. Просто за четырнадцать секунд, не больше и не меньше, в комнатный воздух проникла музыка, а затем и любимый голос. «Сядем с отцом, сядем вдвоём на крылечке до утра, до утра…» Я включила песню, в которой слушала не тексты, не смыслы — слушала Его приятный, словно бархатный, не дрожащий, уверенный голос. Мне не так важно было то, что Он поёт и говорит, важнее было то, как Он это делает — беззаботно, вдохновенно, тепло. «А река течёт, по дну катает камушки. Да напечёт нам бабушка оладушек…» Но ещё больше меня привлекал Его смех. Всё это словно по ниточке скользило внутрь меня, окутывало спокойствием, и тревога потихоньку отступала. Я в голосе растворилась, словно бы им самим стала… «Сыном я был, стану отцом в деда лицом…» И забыла, что ещё несколько минут назад мои щёки жгли слёзы.

Несколько минут назад в этой огромной, страшной комнате я была одна, но теперь голос, звучащий из динамиков, не позволял мне так сказать. Не позволял мне даже об этом подумать… Меня крепко держали за руку, тепло и ласково обнимали, гладили по спине и шёпотом со мной разговаривали. Я была совсем не одна, и от этого мне было спокойнее.

«Затем выбралась из зала и искала выход. Паника началась, когда я думала, что за дверью уже улица, а открыв её, поняла, что там какое-то тёмное помещение. В этот момент меня брат по телефону скоординировал, сказал: "Не паникуй, всё нормально, просто иди…" Он давал мне такой толчок по телефону».

«Выстрелы казались всё ближе. Мы упали на пол и поползли. Я отправляла голосовые сообщения родственникам, чтобы кто-нибудь вызвал полицию. И ещё я думала о том, что, если умру, родным останется мой голос…»

«Мне начали звонить родители, в это же время старший брат был на связи с сестрой. Только после того, как я услышала её голос, убедилась, что с ней всё хорошо, поняла, что всё закончилось…»

Любимый голос, звучащий