Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых - Дарья Болотина

Дарья Болотина

Христов подарок. Рождественские истории для детей и взрослых

© ООО «Издательство «Лепта Книга», оформление, 2011.

Рождественские рассказы и сказки для детей

Неизвестный автор (пересказ с немецкого)

Христов подарок

– Мама! А что, мне Христос взаправду лошадку принесет?!

Мать ласково взглянула на мальчугана:

– Посмотрим, Сереженька, если ты будешь молодцом и паинькой – может быть, и принесет.

В глазенках мальчика светилась радость.

– Мама, и пряник тоже принесет?

– Да, и пряник, только теперь ты пойди свою лошадку спать уложи и не мешай маме работать.

Сережа послушно направился в тот угол комнаты, где он проводил большую часть дня. Там, под стулом, изображавшим «конюшню», проживала нынешняя «лошадь». Существо, называвшееся этим именем, в настоящую минуту заслуживало вполне отправки «на покой» за полной непригодностью к дальнейшей лошадиной службе. Замена его другим, свежим конем была действительно необходима. Старый инвалид потерял на долговременной службе все четыре ноги. Впрочем, еще раньше ног он потерял голову. Поэтому то, что теперь называлось лошадью, было лишь лошадиным туловищем. Но все эти недостатки нисколько не отражались на обращении мальчугана с состарившимся, потерявшим голову конем. Оно оставалось таким же нежным и заботливым, каким оно было в лучшие дни. Сережа закутал теперь верного товарища в свою рубашку и любовно укладывал его спать, укачивая на своих маленьких ручонках и мурлыча вполголоса колыбельную песенку.

– Послезавтра придет Христос, – шептал он коню, – и, если ты будешь паинькой, у тебя будет братец. Спи, лошадка, спи!

Нежный голосок ласкового ребенка и спокойные мерные его шаги вокруг «конюшни» произвели надлежащее действие на былого скакуна: он мирно покоился.

Уложив лошадку, мальчик выпил свою вечернюю порцию молока; мама уложила его в кроватку; он в полусне пробормотал слова молитвы и заснул после дневных трудов крепким спокойным сном.

Мать нежно склонилась над малюткой и поцеловала его сперва в усталые глазенки, потом в маленький, похожий на пуговку, носик. Наскоро проглотив свой скудный ужин, она снова, с легким вздохом утомления, принялась за работу. Кропотливая это была работа и тяжелая – по толстому сине-зеленому, цвета морской воды, штофу ей нужно было вышить золотом и разноцветными шелками чей-то большой герб – то ли княжеский, то ли графский. Глаза отказываются служить. Резь в них делает работу почти невозможной. Спину разломило так, что не разогнуться, – а закончить подушку надо сегодня же, не то завтра ничего не получишь за работу; чем тогда жить в праздники?

Сегодня девятый день, как она сидит за этой работою – с утра до поздней ночи. Ах, как ломит голову! Хоть четверть часика передохнуть – наверное, потом лучше станет, и работа спорее пойдет.

Усталая голова опустилась на руки, воспаленные глаза сомкнулись. Мертвая тишина царила в крошечной каморке под самой крышей четырехэтажного флигеля с окнами на задний двор. Мокрый снег ударял в стекла; ветер, резкий и порывистый, проникал в комнату сквозь неплотно пригнанную оконную раму, пытаясь задуть лампу, – Анна Стрелкова ничего этого не замечала. Природа взяла свое, и Анна спала глубоким сладким сном.

Мало-помалу огонь в железной печурке все слабел и наконец совсем потух. В комнате чувствовался холод. Сон Анны стал беспокойнее. Наконец, она проснулась от холода, вскочила спросонья… толчок, треск и звон разбитого стекла, противный, удушливый запах разлитого керосина – и глубокий мрак.

Анна стояла сама не своя от ужаса. Она словно окаменела. Она еще не вполне сознавала, что́ случилось. Прошло несколько минут, прежде чем она пришла в себя и поняла, что не сон видит, что перед нею ужасная действительность. Она бросилась скорее в кухню за спичками и свечкой. Чирк! – свеча зажжена и освещает страшную картину разрушения. Ноги подкосились у мастерицы от горя и ужаса. От лампы остались одни черепки, а дорогая, драгоценная, почти готовая вышивка залита сплошь керосином и усыпана осколками стекла!..

Анна всплеснула руками:

– Боже, как могла я задремать! Господи, что же теперь с нами будет!

Проснувшийся ребенок приподнялся в своей кроватке:

– Мама, не плачь! Христос новую подушку принесет!

Не слушая сына, она на коленях ползала по полу, собирая черепки и осколки.

– Иди спать, мама, – продолжал мальчик, – не нужно так плакать!

Да, теперь она могла спать: больше у нее на сегодня не было никакой работы – и надежды тоже никакой! Крепко обняла она своего малютку, стараясь сдерживать слезы, пока он не заснул. Но после этого долго еще плакала и лишь под утро заснула сама, измученная горем и слезами.

– Но ведь это же ужасно, – взволнованно говорил управляющий большим магазином рукоделий знаменитой фирмы «Дольфус М. и компания», вертя в руках обезображенную, дурно пахнувшую вышивку. – Что же теперь делать с этим? Один день только до праздника остался!

Анна стояла перед ним, убитая горем, с опущенными глазами.

– Может быть, это отойдет, если химически вычистить… Я сейчас с этим в красильню сбегаю… – попробовала предложить она.

– Нет, пусть пока здесь останется, а то, пожалуй, та дама, что заказала эту подушку, скажет еще, что мы пустые отговорки придумываем… Но как же это вас, милая, так угораздило?.. Вам, во всяком случае, придется заплатить за все это.

– Заплатить? – Анна побледнела.

– Ну, да, разумеется, а то кто же возьмется возместить убытки, ведь не я же? Может быть, она и отчистится… посмотрим! А, сударыня, сюда пожалуйте! Чем могу служить? – Управляющий устремился к вошедшей даме, шуршавшей своими юбками, и больше даже не взглянул на Анну.

Бедняжка вышла из магазина. На улице валил крупными хлопьями снег. Анна на мгновение остановилась перед громадным зеркальным окном, в котором красовалась роскошная магазинная выставка, и раза два тяжело вздохнула. Какая она жалкая, какая одинокая, всеми покинутая! Она вспомнила своего мужа – уже не первый год он лежит на кладбище. Хорошо ему там! Положили, и спит он себе вечным сном, и нет ему никакого дела и заботы до жены с ребенком, оставленных им на произвол судьбы без гроша. А она вся извелась в постоянной заботе о завтрашнем дне в суровой отчаянной борьбе за кусок хлеба.

Господи, где же ей теперь взять денег? Наступает праздник. Нужно купить что-нибудь Николеньке. Сколько бы ему счастья принесла какая-нибудь пара жалких свечек и горсточка пряников!

Но вдруг она вспомнила о сберегательной кассе. Да, на имя Сережи был положен туда когда-то банковый билет в три рубля. Конечно, это деньги не ее, но она потом вновь сделает такой же вклад на его имя, – а теперь лошадка должна у него быть! Должен же он справить свой праздник, нельзя лишить малыша этой радости. Господь их не оставит! Будет снова работа, она тогда себе в чем-нибудь откажет, только бы его детские надежды теперь не обмануть!

Словно на крыльях полетела Анна за мальчуганом. Сережа был весь поглощен новым интересным занятием. С прутиком в руках он посвящал свою несчастную клячу во все премудрости высшей кавалерийской школы…

– Пойдем, родной мой, погуляем с тобой немного, – сказала Анна сыну. – На улице бабушка-метелица постели вытряхивает!.. Гляди, как перышки летят, – вон их сколько!

«Перышки» очень забавляли Сережу, и он бодро семенил ножонками по глубокому снегу. Вон они остановились перед большим домом, и мальчуган должен был усесться на каменной лестнице и крепко пообещать, что вот так он будет совсем тихонько сидеть, пока мама не вернется, потому что «детям и собакам вход в сберегательную кассу воспрещается».

Малыш устроился, словно у себя дома, состроил серьезную рожицу и всем, кто входил в кассу, рассказывал, что его мама пошла туда, в эти большие двери. Немало мимолетных ласковых взглядов было устремлено в это время на милого ребенка; какой-то пожилой господин даже сунул ему в озябшую ручонку маленькую плитку шоколада. Одним словом, мальчик прекрасно провел время на лестнице до тех пор, пока не вернулась мама и они вместе не отправились в дальнейший путь. Тут ему еще разок-другой приходилось ждать на улице, и он все глазенки проглядел, любуясь на чудесные вещи, выставленные в окошке магазина, перед которым мама велела ему дожидаться. Под конец, однако, у него очень зазябли ножки, и он уже готовился всплакнуть, но как раз в эту минуту вышла мама с большим пакетом в руках, – малыш пощупал его, – и двумя маленькими, один из которых ему даже пришлось нести. Чтобы освободить руки, он сунул шоколад и другие попутно собранные редкости в карман, – замечательный карман, которым он гордился, как подобает настоящему мужчине, – и зашагал весело к дому. Там мама сняла с него сапожки:

– Батюшки! Да у тебя снова подошвам конец пришел! Покажи-ка ноги! Господи, да они у тебя совсем мокрые…