Саныч - Анна Евгеньевна Нематова

Анна Нематова

Саныч

— Какой-то ты всё-таки странный, Саныч.

— Что ж так? — грузный человек с усами как у сома неторопливо повернулся к тощему Петьке.

— Ну, не знаю, — осторожно продолжил парнишка, — я иногда как гляну на тебя, так видится что-то. Мерещится, будто волосы, не знаю, как сказать, — юноша задумался, подбирая слова, — водорослеватые. Вот.

— Хм… — старший сантехник протянул руку, — малой, подай-ка паклю.

Петька аж вздрогнул. Привиделось ему вместо руки нечто зелёное, чешуйчатое, с перепонками между пальцев. Длинные когти на конце закручивались улитками. Картинка раздвоилась, вздрогнула и пропала. Перед парнем опять проявился Саныч во всей своей огромности.

На вид ему было лет — миллион. Нет, он не выглядел дряхлым стариком. И всё же чувствовалось, будто вся мудрость веков, тяжесть многолетия клубилась во взгляде. Выпученные, безресничные глазищи не имели определенного окраса. Под разными углами света казались то коричневыми, почти черными, то жёлто-оранжевыми. Зрачки могли расшириться, наполняясь мраком, или сузиться до рептильей щёлочки. От такой трансформации Петьку всё время передергивало. Он никак не мог к этому привыкнуть, хотя и стажировался уже несколько месяцев. Напарник объяснял природную шалость синдромом кошачьего глаза, редким генетическим заболеванием. “Кэт ай синдром”, — старательно выговаривал Саныч свой диагноз на английском языке. Петька сделал вид, что поверил, но вечером поделился сомнениями с сестрёнкой Анютой. Та всегда с большим интересом слушала истории про работу брата. И сейчас подивилась этим метаморфозам.

Петя отдал паклю и помог придержать батарею. В это время Саныч наматывал спутанное волокно на наружную резьбу. Батарея массивная, чугунная, вековая. Узоры литого металла сверху и снизу извивались растительными рисунками, а посередине изящно сплетались. Уютная квартирка имела антикварный вид. Старинная мебель, тяжелые бархатные портьеры, особый запах. Такой бывает только в помещениях с натуральным деревянным паркетом. Хозяйка же квартиры, божий одуванчик — реликвия.

Петька крепился из последних сил, напрягая молодые, незрелые мышцы. В момент, когда лицо уже покраснело, а вены на руках-палочках вздулись от усилия, Саныч закончил накручивать гайку и чуть придержал батарею. В мгновение стало легко. Эта вторая странность всякий раз поражала парня. Старик, словно Геракл, одним мизинцем мог удерживать огромный вес. Посмотришь на него и не скажешь. Тело рыхлое. Пень трухлявый.

— Саныч, — Петька вытер футболкой пот. Он стекал ручейками по вискам, лбу, за шиворот и неприятно щекотал кожу. — Саныч, а давно ты здесь работаешь?

— Здесь, это хде? — старик говорил, растягивая слова и по-деревенски гэкая. Он ловко нацепил батарею на кронштейны, как будто та ничего не весила.

— Ну, сантехником в ЖЭКе.

— Так это, поди с 1858 года. Ну не в ЖЭКе, а просто сантехником. Тохда ЖЭКов не было.

— Ты чёт путаешь, Саныч. С 1958 года, наверное.

— А, ну да, ну да, 1958, он самый. Собери мою сумку, малой.

Парнишка расторопно сложил инструменты в старую кожаную сумку на длинном ремне. Замок не работал, но сумка выглядела довольно прочной, хоть и такой же древней, как её владелец.

— Хозяйка, принимай работу, — погромче сказал Саныч глуховатой хозяйке.

Бабулечка зашуршала в сторону батареи, осмотрела. Что-то шамкнула про себя, деловито протёрла фартуком и полюбовалась результатом.

— Ох, спасибо, милок. А то уже надоела. Все каплет и каплет. Силов нет. Весь паркет измочила, — она пошла провожать работников, убирая руку в карман фартука. Прошелестела чем-то и торопливо сунула Санычу свою сухую ладошку с начинкой.

— Ты что, мать?

— Ничего, ничего, мальчики. За работу благодарность. Парнишке вон футболочку купите, а то пообносился малость. У меня внуков-то нет, так хоть ему. Не обидьте бабушку.

— Ну, ладно, спасибо, мать. Ты, если что, звони в ЖЭК, зови Саныча. Подсоблю в любом вопросе.

И ушли.

На улице замерло египетское пекло. Стены медленно вбирали в себя жар, чтобы вечером отдавать его в прохладу мартеновской печью. Листва единственного дерева в крошечном дворе приуныла от засухи. Воздух застыл. Время повисло между прошлым и настоящим. Тишина заложила уши. А ведь только выйди через пару арок на главную улицу и жизнь вновь забурлит, загудит автомобильным потоком и деловитыми жителями Петербурга. Здесь же нет никаких признаков современной жизни. Скамейка такая же старая, облупленная, как и стены домов. Каким-то чудом она убереглась от извечно актуальных надписей на букву Х.

Саныч охнув от жары присел на скамейку. Достал из сумки огроменную бутыль с подозрительной зеленовато-бурой жидкостью и всосал содержимое почти полностью. На донышке осталась только муть похожая на болотную.

Эта третья странность босса удивляла Петьку не меньше, чем чудаковатые кошачьи глаза. Пьяным Саныча или с выхлопом, свойственным многим работникам их профессии, он никогда не видел. Мало того, Саныч и Петьке строго-настрого приговаривал не пить. Парень его побаивался, потому слушался, как отца родного.

Родителей у него с Анютой не стало год назад. Попали в аварию и разбились насмерть. Остались одни друг у друга. Анютка этим летом оканчивала училище, а Петьке пришлось срочно найти работу. Устроился сантехником в ЖЭК. Профессии у него соответствующей не было. Тётя Шура, соседка по подъезду, знавшая их семью лет 30, пожалела ребят и взяла Петьку к себе в контору. Так и началась его трудовая жизнь в паре с Санычем, к которому его приставили для обучения сантехническому мастерству.

— Малой, а отчество твоё как? — поболтав взвесь в бутылке, Саныч опрокинул её и смачно вбулькнул остатки мутного напитка.

— Александрович. А что?

Зрачки собеседника резко сузились, отчего глаза загорелись оранжевыми всполохами и пробежала какая-то необычная сине-зеленая рябь. Это что-то новенькое. Такого Петька ещё не видел.

От испуга ли, но у него резко разболелась голова. Она взорвалась маленькой Хиросимой и жгучий напалм разлился ото лба к затылку и вискам. От неожиданной мигрени Петька аж всхлипнул. Он обхватил голову ладонями, стараясь удержать развивающуюся боль, и начал медленно раскачиваться, успокаивая мучительную стихию. Саныч внимательно смотрел на него. Молчал, но будто сканировал Петьку внезапно потемневшими глазами. Волны боли мягко отступили. Каждый новый накат приносил малое облегчение и страдалец наконец вздохнул полной