Памфрет и мир - Рекс Стаут

Стаут Рекс

Памфрет и мир

Рекс Стаут

ПАМФРЕТ И МИР

Памфрет был счастлив. Вернуться в мир и еще раз почувствовать его несовершенство - что может быть восхитительнее? Он вслух расхохотался, вспомнив, как Сатана предупреждал его, что земля после всего случившегося может показаться ему отнюдь не самым прекрасным местом.

Что касается Памфрета, он не был обыкновенным покойником. Умер он в 1910-м, и, поскольку некоторые дела довел до конца, а кое-какие так и оставил незавершенными, его без особых церемоний отправили в Страну Тьмы. О его пребывании там нам ничего не известно, знаем только, что места эти оказались, по его мнению, чуть темнее и гораздо интереснее, чем он представлял. Нам не ведомо, какого рода службу он сослужил Князю Тьмы, но тот в результате наградил его десятью годами жизни. Памфрет так обрадовался этому, что даже вызвал неудовольствие у Сатаны по поводу столь пылкого желания вернуться в мир. Стоило ему там оказаться, он позабыл обо всем, кроме радости человеческого бытия.

Он был немало удивлен, когда обнаружил, что на земле уже 1970 год. Шестьдесят лет прошло! Все, конечно, сильно изменилось. Но он чувствовал, что жив, и этого было достаточно. Он подумал, что со стороны Сатаны было довольно глупо дать ему пузырек с ядом, - вряд ли он захочет вернуться прежде, чем истекут подаренные десять лет.

Был полдень его первого дня. Шагая по Пятой авеню, он заметил, как сильно она изменилась и выросла; старые достопримечательности исчезли, чувствовалось засилье коммерции. Он испытывал странное чувство нереальности, как и ожидал. Впрочем, нет ничего удивительного в том, что все изменилось. Мир не стоял на месте. На Сорок второй улице Памфрет зашел в библиотеку и почувствовал острое удовольствие от встречи со старыми знакомыми, пылившимися на полках. Через два квартала он с радостью обнаружил, что ресторанчик "Шери" стоит на старом месте, и поздравил себя с тем, что еще не обедал.

Миновав вестибюль, он вошел в зал, ожидая найти столик рядом с оркестром, но, как выяснилось, место, где когда-то располагались музыканты, было переоборудовано для посетителей. Памфрет сел за свободный столик и подозвал официанта.

- Здесь нет оркестра? - осведомился он.

- Естественно нет. - Официант выглядел удивленным.

- Почему - естественно?

- Но ведь это могло вызвать разногласия. Одни любят музыку, а другие нет. Месье шутит?

Но Памфрет и не думал шутить, ему было совсем не весело. Хорошо хоть, меню еще не отменили.

- Принесите мне устрицы.

- Хорошо, сэр.

- И еще заливное из индейки.

- Хорошо, сэр.

- И... у вас есть шашлык из крокодильих лапок?

- Нет, сэр.

- Ладно, тогда салат "Македонский" и кофе.

- Хорошо, сэр. - И официант торопливо удалился.

"У этого официанта напрочь отсутствует воображение, - подумал Памфрет. - Во-первых, мог бы посмеяться шутке, а во-вторых, не дал ни одного совета". И он откинулся на спинку стула, чтобы получше разглядеть посетителей, которых было довольно много.

В зале царила атмосфера невозмутимости и покоя.

Все что-то говорили, но, казалось, никто друг друга не слушал. В позах и лицах людей не было никакого воодушевления, никакой пикантности.

"Что за глупцы!" - сказал сам себе Памфрет.

Он взглянул на соседний столик, за которым сидели мужчина и девушка.

- Я не хочу туда идти, - говорила она, - я обожаю оперу, но ненавижу театр.

- Я слышал, это очень хороший спектакль, и обязательно на него пойду, - заявил мужчина.

- Прекрасно, тогда я возвращаюсь домой. Пока. - И она поднялась со стула.

- О, ты уже наелась? - спросил мужчина. - Тогда пока.

Памфрет был крайне изумлен.

"Девушка прелестна, а мужчина - дурак", - заключил он, но появление официанта с тарелкой устриц прервало его внутренний монолог.

В три часа Памфрет сидел на трибуне стадиона "Поло-Граунд". Восхитительное солнце заливало площадку, обещая еще более восхитительную игру. Старое соперничество между Нью-Йорком и Чикаго за прошедшие годы обострилось. "Салаги" и теперь все еще сражались с "Гигантами" за первое место. Памфрет почувствовал, как нарастает приятное возбуждение. Он повернулся к соседу:

- А что, "Гиганты" в самом деле сильнее, а?

- Ну это как посмотреть, - ответил сосед.

- Вы из Чикаго?

- Нет.

Памфрет замолчал.

В три тридцать объявили начало игры.

"Ну вот, теперь начнет хоть что-то происходить", - подумал Памфрет.

Первый иннинг прошел быстро. Игра была довольно жесткой, но команды не заработали ни одного очка, так что не было и аплодисментов. Во втором иннинге ньюйоркцы провели блестящую атаку и забили гол.

Трибуны безмолвствовали. Один Памфрет неистово хлопал в ладоши.

Тут появился служитель и подал ему какой-то печатный листок. Памфрет развернул его и прочитал следующее:

"Интернациональный Конгресс Мира Спортивный комитет Правило 19. На любых спортивных соревнованиях со стороны зрителя считается незаконным выказывать свое предпочтение тому или иному участнику посредством аплодисментов, выкриков или любых других действий".

Памфрет пришел в полнейшее замешательство и даже позабыл об игре. Так вот с чем связана эта странная тишина на трибунах. Он призадумался, какое может последовать наказание, но решил, что, раз его больше не беспокоят, за первый проступок достаточно одного предупреждения. Потом он услышал стук биты по мячу и, подняв глаза, увидел, как кожаный мяч ударился в борт и отскочил обратно на поле. Раннер бросился обегать базы, зрители безмолвствовали. На последней секунде он рванулся к третьей базе, как раз когда филдер кинул мяч подававшему игроку. Последний участок спортсмен преодолел со скоростью стрелы и достиг площадки за секунду до того, как мяч попал в перчатку скетчера.

- Аут! - провозгласил судья.

- Мошенник! - завопил Памфрет. - Судью на мыло!

Толпа в безмолвном изумлении уставилась на Памфрета. Рядом с ним снова появился служитель и подал ему листок бумаги. Памфрет, догадавшийся, что опять сделал что-то не то, сконфуженно взял его и прочитал:

"Интернациональный Конгресс Мира Спортивный комитет Правило 26. На любых спортивных соревнованиях со стороны зрителя считается незаконным любым способом выказывать свое позитивное или негативное отношение к решению судейских органов.

Наказание: удаление с трибуны стадиона".

Где-то под трибунами мелодично запел гонг. Зрители дружно поднялись со своих мест и теперь стояли, склонив головы, и указывали в одном направлении - в направлении ворот. А на поле все игроки замерли в той позиции, в которой их застал звук гонга. Памфрет был до крайности сконфужен; он хотел было рассмеяться, но ощущение важности исполняемого ритуала не позволило ему это сделать. Скорбные лица, поникшие плечи, указующие персты недвусмысленно подсказали ему, как нужно поступить, поэтому он спустился с трибуны и через поле направился к воротам. Подойдя к ним, он оглянулся: тридцать тысяч пальцев указывали на него. Пройдя через ворота, он снова услышал звук гонга.

"Что за черт, - с досадой подумал Памфрет, садясь в идущий к окраине города автобус. - Куда катится мир? Или, вернее, до чего он докатился? Похоже, что хорошо провести время мне не удастся". И он вдруг затосковал о том дне, когда принял награду Лукавого.

Ему вдруг очень сильно захотелось с кем-нибудь поговорить - таким острым и щемящим было чувство одиночества. Ребенок на руках у женщины, сидевшей позади всех, начал плакать, и по сигналу кондуктора нерадивая мамаша поднялась и вышла из автобуса на следующей остановке. Двое мужчин, расположившиеся напротив Памфрета, вели чинную беседу.

- Англичане, - говорил неопрятный бородатый толстяк, - отличные ребята.

- Американцы, - отвечал его сосед, - прекрасные люди.

- Англичане, - продолжал бородатый, - невероятно талантливы.

- Американцы - гениальный народ.

- Британская империя нерушима.

- Америка - земля свободы.

- Англия - величайшая страна в мире.

- Правило 142, - невозмутимо сказал американец, - не сравнивать, чтобы доказать.

- Прошу прощения, - покорно согласился англичанин.

А Памфрет уже успел вскочить. Он всегда ненавидел англичан.

- Доказать! - завопил он. - Доказать! Что тут доказывать! Скажи ему, что он лжец!

- Правила 207, 216 и 349, - хором провозгласили англичанин и американец. - Не противоречить, не вступать в конфликт, громко не разговаривать.

Кондуктор дотронулся до руки Памфрета и знаком велел ему выйти из автобуса. Первым побуждением Памфрета было вышвырнуть кондуктора в окно, но он подумал, что лучше этого не делать, тем более что автобус все равно уже добрался до Шестьдесят шестой улицы. Он вылез на следующей остановке и зашагал в южном направлении, к Центральному парку.

На Шестьдесят пятой улице он увидел ресторан и зашел туда перекусить. Зал был переполнен, но Памфрету все же удалось найти свободный столик у стены.