О, единственный! - Крис Роберсрн

Крис Роберсон

О, единственный!

В золоте утра Цу И неподвижно стоял в Саду, Услаждающем Взор. Он смотрел на абаковых рыбок сквозь прозрачную гладь пруда и мыслью пытался постичь пределы и беспредельность. За стеной, в Запретном городе, уже закипала жизнь, туда и сюда сновали императорские пажи, евнухи и министры. Но здесь, в этом тихом саду, царил первозданный покой. Кроме Императорской Счетной палаты, в которой Цу И, сменив своего отца, уже много лет служил старшим счетоводом, единственным местом, где он любил находиться, был этот сад. Несмолкаемый шорох костяшек, скользящих по смазанным стержням, ласкал его слух лучше музыки и был привычней биения сердца. И все же порой ритмы этой симфонии начинали его утомлять. В этих редких случаях утешением ему становились строгая тишина пруда и геометрическая красота окрестных угодий.

Как-то, в бытность свою старшим счетоводом, отец (Цу И тогда еще даже не поступил в ученики) объяснил ему, что главные враги счета — время и средства. Один человек с одним абаком, но неограниченным запасом времени, способен выполнить любую математическую операцию. Неограниченное число людей с бесчисленными счётами в руках могут произвести любое вычисление мгновенно. Но жизнь человеческая не безгранична и не безгранично число императорских слуг. В достижении равновесия между этими крайностями и заключается основная задача старшего счетовода.

Чтобы получать нужные императору ответы, в Императорской Счетной палате искусно орудовали счётами сотни людей. Но за каждым щелчком костяшки о костяшку наступало мгновение тишины, и эта пауза, пусть и мимолетная, всегда напоминала Цу И о крайних точках достигнутого равновесия между пределами и беспредельностью. В этот краткий миг враги счета торжествовали победу.

Когда-то в детстве Цу И видел радостный сон. Бескрайняя равнина, насколько хватало глаз, была запружена людьми. Их головы склонились над деревянными рамками, их пальцы пляшут по вишневым костяшкам, и каждый из них выполняет лишь одну простейшую операцию, зато вместе, сообща, они вмиг решают любую мыслимую задачу. В этом сне не было того предательского щелканья и клацанья, что всегда окружали отца: каждая секунда тишины заполнялась тут цокотом костяшек, рожденный в итоге звук был монотонен и глух, и ни один миг не был отличим от другого.

Лишь в полной тишине Цу И ощущал нечто подобное, и лишь тишину Сада, Услаждающего Взор, он находил достаточно полной. Без единого слова и жеста, с улыбкой, закрыв глаза, стоял он у края воды и ощущал себя частью той безграничной равнины, где любая задача решается за один миг.

Шарканье ног по плитам дорожки заставило Цу И очнуться. В ворота сада неспешно входил королевский инспектор Ба И. Как и старший счетовод, он, похоже, находил успокоение в этих стенах молчания, и они нередко обменивались любезностями во время случайных встреч.

— Утро доброе, господин старший счетовод! — поздоровался Ба И, сходя к воде с бумажным свертком в руках. Остановившись напротив, у южного пруда, он ловко развернул обертку и извлек оттуда кусок ветчины, зажатый меж двух ломтиков хлеба. Пришедшее с самых окраин империи, с берегов далекой холодной Англии, это новомодное блюдо не нравилось Цу И. Он был консервативнее, чем готовый к авантюрам инспектор.

— Столь же доброе, сколь сердце императора, — отозвался Цу И, чуть склонив голову. Под его началом трудились сотни людей, и следовательно, в иерархии жизненного храма Цу И стоял на ступеньку выше инспектора. Но, отдавая дань тому огромному влиянию и свободе, что императорской милостью были дарованы последнему, старший счетовод, разумеется, всегда выказывал тому уважение, граничащее с подобострастием.

Ба И кивнул в ответ и, отщипывая кусочки хлеба, принялся бросать их в воду. Населявшие южный пруд абаковые рыбки — красивый, но донельзя медлительный гибрид — закружились в неспешном танце, хватая губами крошки. В изменчивом солнечном свете, преломленном сонной водой, их золотые чешуйки сверкали и играли, как самоцветы. Этих рыбок вывели путем скрещивания особей, отличавшихся наибольшей склонностью к плаванию тесными стайками. Цель состояла в том, чтобы, задав рыбкам задачу вспышками фонарика, получить ответ, подсчитав их число в подплывшей стае. Однако во время испытаний выяснилось, что хотя рыбьи решения и отличаются достаточной точностью, они все же не имеют никакого смысла: любой ученик в Счетной палате производил эти операции быстрее. Впрочем, перенесенные химические и биологические воздействия не пропали даром: чешуя ленивых абаковых рыбок выглядела куда эффектней, чем у исходного вида. Так что в Саду, Услаждающем Взор, плодам неудачного эксперимента нашлось подходящее место.

— Да простит меня старший счетовод, — заметил Ба И, стряхивая с ветчины последние крошки и направляясь к северному берегу, — но порой мне кажется, что движения этих несчастных созданий до сих пор напоминают скольжение костяшек по стержням абака. Даже устремляясь за пищей, они выстраиваются в равновеликие колонны и ряды…

Оторвав от куска ветчины тонкую полоску, инспектор бросил ее в пруд — и тот вспенился и забурлил, лишь только мясо коснулось воды. Ил, поднятый со дна силой образовавшегося водоворота, окрасил воду в пепельно-серый цвет.

— Поразительно верное наблюдение, — согласился Цу И, подходя к инспектору и любуясь причудливым танцем искр у поверхности.

Абаковые рыбки этого вида были намного проворнее своих медлительных соседей, но столь же непригодны для вычислений. Воплощенная прожорливость, они произошли от плотоядных рыб, завезенных с южного континента западного полушария. Повинуясь сигналам с воздуха и получая в награду сырое мясо, они выполняли вычисления быстрее любого работника Счетной палаты, но с неприемлемо высокой погрешностью. Как и их неповоротливые собратья, эти хищные создания отличались диковинной внешностью (радужная чешуя в сочетании с бритвенно острыми зубами и зубчатыми плавниками), поэтому из Императорского Министерства по Экспериментам перебрались в сады, когда Цу И был еще ребенком.

— Рыбы лишь подражают процессу подсчета, как птица-пересмешник — человеческой речи: грубо и бездумно. — Цу И вздохнул. — Человеку, увы, пока нет замены.

Инспектор хмыкнул и бросил в воду остатки ветчины.

— Но разве костяшка счётов знает о своем предназначении? — спросил он. — Разве не одному счетоводу известен высший смысл?

— О, досточтимый инспектор. Точно так же и император, Сын Неба и Владыка Десяти тысяч лет, повелевает людскими жизнями и судьбами. Нам нет нужды вдаваться в высшее устройство, покуда нас ведет его рука.

Эта цветистая фраза не вполне точно отображала настоящие мысли Цу И по данному поводу, но такой ответ был более дипломатичен, чем тот, что напрашивался сам собой.

Инспектор хмыкнул снова и вытер пальцы обшлагами длинных рукавов. Потом, глянув через плечо Цу И на вход в сад, Ба И вскинул брови и кивнул.

— Должно быть, вы правы, — сказал он с легкой усмешкой, — Кажется, одну из костяшек, вас или меня, в скором времени сдвинут отсюда. Можете угадать, какую?

Цу И обернулся: к ним приближался императорский паж.

— Вот и я не могу, — сказал инспектор раньше, чем Цу И успел ответить. А когда паж с поспешным поклоном вручил старшему счетоводу пергаментный листок, Ба И усмехнулся и, кивнув еще раз, вновь сосредоточил взгляд на рыбках. От мяса уже ничего не осталось, но в илистой серой воде все еще кипела пена.

В тронном зале его ожидали министры и придворные, евнухи и слуги, императрица-мать за ширмами, ее фрейлины с нарисованными масками лиц и даже сам император на Золотом троне Дракона. Все взгляды были прикованы к неподвижному кубу какой-то машины. Словно ядовитая жаба, она маслянисто и хищно поблескивала на лакированном паркете, а рядом нервно переминался ее хозяин, чужеземный демон.

У дверей тронного зала старшего счетовода встретил министр-распорядитель. Метнув в опоздавшего Цу И негодующий взгляд, министр буквально втащил его в зал. Оба тут же упали на колени й, склонившись в земном поклоне перед императором, дважды коснулись лбами холодного пола, ожидая дозволения встать.

— Сын Неба не любит, когда его заставляют ждать, — сказал император, лениво поглаживая пальцами красно-золотую безделушку. — Приступайте.

Когда император выпрямился и опустил руки на резные подлокотники старинного маньчжурского трона, Цу И увидел, что предмет на монарших коленях — миниатюрная копия Императорского космического судна. Более крупная модель, в половину натуральной величины, висела под потолком зала. Это была внушительного вида конструкция из красного, покрытого лаком вишневого дерева и тонкой золотой филиграни, с изящно изогнутыми плавниками стабилизаторов и имперским гербом над лобовыми иллюминаторами. То, что император не любил ждать, ни для кого не было секретом. Взойдя на трон Дракона десять лет назад, он с тех пор интересовался лишь одним — полетами в космос — и тратил на это все средства самого могущественного государства на земле. Столетия назад его предки завоевали три четверти мира, дед и отец продолжили начатое и привели под красное знамя Поднебесной оставшиеся страны, а теперь император Земли стремился покорить звезды.