Даша из морской пехоты - Игорь Срибный

Игорь Срибный

Даша из морской пехоты

Часть первая

Глава 1

За этот черный, прокопченный и простреленный день моряки отбили восемь немецких атак. В окопы пришли все – врачи, медсестры, ездовые, раненые, контуженые. Голодные, ибо питаться было нечем, – ночью под обстрелом на поле удалось собрать ведро мороженой картошки. Ею накормили раненых. Не хватало боеприпасов, и их собирали на поле боя у убитых гитлеровцев.

Лишь под вечер немцы прекратили атаки.

В затяжных боях под Дуванкоем отряд морской пехоты, укомплектованный краснофлотцами с крейсеров «Красный Кавказ» и «Красный Крым», понес жесточайшие потери – были убиты или ранены все офицеры отряда, и командование принял на себя старшина 1-й статьи Андрей Паршаков. Андрей был из команды минных специалистов, и его командир никак не хотел отпускать его на берег в формируемый отряд морской пехоты.

Но в отряд была назначена санинструктором старший матрос Дарья Ракитина… Андрей давно был влюблен в Дашу и видел, что девушке он тоже небезразличен. Она, конечно, не была редкой красавицей, из тех, кто разбивает сердца по пути в ближайшую бакалейную лавку. Нет, Дарья пленила его сердце не внешними прелестями, а совсем другими качествами – детская непосредственность и чистая, открытая душа – вот что поразило Андрея еще в первую их встречу.

– Товарищ старший лейтенант! – взмолился Андрей, стоя навытяжку перед командиром. – Отпустите, молю! Я ведь родом из Инкермана! Это ж мои родные места.

– Да ладно вам, краснофлотец Паршаков! – усмехнулся командир. – Главная причина ведь другая, верно? И сдается мне, что причина эта зовется старший матрос Ракитина…

– А хоть бы и так! – Андрей не унимался. – Разве эта причина не заслуживает моего присутствия в бою рядом с нею, чтобы защитить и уберечь?!

– Заслуживает, Андрей! – сдался вдруг старший лейтенант Решетов. – Конечно, заслуживает. Пожалуй, это твоя обязанность, и она ничуть не менее почетна, чем твоя святая обязанность защитить и уберечь от фашистской гадины нашу Родину… Что ж, я походатайствую, чтобы тебя включили в список.

Вечером Андрей зашел в корабельный лазарет.

Даша стояла спиной к нему, укладывая огромную санитарную сумку.

– Господи, как ты ее таскать-то будешь? – произнес Андрей.

– Вот чертяка! – вскрикнула Даша, оборачиваясь. – Напугал! Ты чего подкрадываешься?

– А я не подкрадывался, – сказал, улыбаясь, Андрей. – Просто я петли переборки хорошо промазал. Вот они и не скрежещут, как раньше. Слушай, Дашка, меня включили в список! Я иду с отрядом!

Глаза девушки радостно блеснули…

– Как же тебя Решетов отпустил? – сказала девушка – она и не пыталась скрыть радость.

– Уговорил! – сказал Андрей. – Я же не могу отпустить тебя на берег одну с сотней мужиков, которые наверняка начнут приставать к тебе с разными непристойными предложениями руки и сердца.

– Почему одну? – Даша сделала вид, что обиделась. – Со мной еще Маша Королева идет.

– К тебе будут приставать пятьдесят самых достойных моряков! А к Маше будет приставать вторая полусотня мужчин!

– Вот болтун! – воскликнула Даша. – Язык без костей! Ладно, Андрюш, иди уже! У меня еще куча дел перед высадкой.

– Пойду! – Андрей чмокнул девушку в щеку. – Увидимся на посадке. Я тебя в свой мотобот постараюсь определить.

Андрей дошел до переборки и оглянулся, загадав желание. Даша смотрела ему вослед, и лицо юноши осветилось радостной улыбкой. На миг Андрей почувствовал себя на вершине высокой горы, но тут же смутился, увидев все понимающую улыбку девушки. И его чувства сразу стали двойственными: с одной стороны, восхитительными, а с другой – смешными. Они опасно кружили голову и были сильнее, чем устоявшиеся привычки к скромности, сомнениям или угрызениям совести. Так всегда бывает, когда внезапно осознаешь, что ты нравишься кому-то…

Ранним утром 1 ноября 1941 года моряки под командованием капитан-лейтенанта Боярова высадились на берег. Высадка проходила под сильным огнем противника. Перегруженные до отказа мотоботы, имевшие глубокую осадку, сели на мель в двухстах метрах от берега. Морским пехотинцам пришлось преодолевать полосу прибоя, двигаясь по горло в ледяной воде. Волны периодически накрывали их с головой, и если бы не Андрей, который забрал у Дарьи ее сумку и автомат, вряд ли бы ей с ее невеликим ростом удалось добраться до берега.

И все-таки отряд вышел на берег, в боевые порядки мотострелковой бригады, а попросту – пехоты…

Проблемы начались практически с первого дня высадки. Не хватало медикаментов, одежды, продовольствия. В сутки моряки получали двести граммов сухарей и полбанки консервов на брата. Сказывалась нехватка боеприпасов, приходилось беречь каждый снаряд, каждый патрон. Превосходство быстроходных немецких десантных барж в вооружении перед советскими катерами позволило им осуществить блокаду плацдарма со стороны моря.

Бой закончился, и Андрей с трудом добрел до блиндажа, упав на жесткую скамью. Скоро пришла Дарья – вся запорошенная белой каменной пылью, в рассеченном на рукаве ватнике. Девушка присела рядом, аккуратно положив у ног свою санитарную сумку.

– Я устала, Андрей, – произнесла Даша каким-то безжизненным голосом, склоняя голову на плечо любимого. – Я смертельно устала. Знаешь, что сегодня было?

Андрей сидел прямо, прислонившись спиной к стене блиндажа. Он был подавлен – отряд понес такие потери, что начни сейчас гитлеровцы новую атаку, отбивать ее будет некому. Да, и нечем – патронов почти не оставалось…

– Что, милая? – Ему хотелось как-то приободрить девушку, но сил не было даже для разговора.

– Я должна тебе рассказать… – сказала Даша, слегка приподняв голову. – Я вытаскивала раненого. От танка. Вдруг вижу, лежит второй – тоже танкист. Пришлось тащить обоих. Одного протащу – оставляю, потом – другого. У обоих ожоги сильные, а у одного еще и перебиты ноги, и он истекает кровью. И вдруг, когда я подальше от места боя отползла, меньше стало дыма и гари, вдруг обнаруживаю, что тащу одного нашего танкиста и одного немца… Я была в ужасе: там наши гибнут, а я фашиста спасаю. Меня просто накрыла паника… Там, в дыму-то, не разобралась… Вижу: человек умирает, человек кричит… «А-а-а!..» Они оба обгоревшие, черные. Одинаковые. А тут я разглядела: на рукаве нашивка – череп и что-то на немецком… Враг! И что теперь? Тащу нашего раненого и думаю: «Возвращаться мне за тем или нет?» Я понимала, что если я его оставлю, то он скоро умрет. От потери крови… И я… Я поползла за ним, Андрей. Я продолжала тащить их обоих… Это же… Человек… Раненый… Самые страшные бои были сегодня… Самые-самые… Сашку Червева убило миной… На моих глазах… А я же его лечила еще там, на корабле.

– Ты постарайся уснуть, милая, – пробормотал Андрей. – Тебе нужно отдохнуть.

Дарья как-то по-детски всхлипнула и замолчала… И только теперь Андрей вспомнил, что ей вчера исполнилось девятнадцать…

Вчера, 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, у Дарьи был день рождения, но Андрею, который теперь командовал моряками, было не до поздравлений. Да и Дарья постоянно находилась на поле боя, вынося раненых…

– С днем рождения, Дашуня! – произнес Андрей. – Прости, что вчера не поздравил.

– Я вытащила их обоих! – Даша, казалось, не слышала его слов. – Я дотащила того немца-танкиста до наших окопов… А пацаны его добили!.. Он же был… Сказали, что он был из СС…

Андрей промолчал, ибо что можно было сказать Даше после того, что она пережила сегодня…

– Скажи, Андрей! – вдруг с надрывом выговорила Даша. – Разве у человека бывает два сердца? Одно сердце для ненависти, а второе – для любви?.. Да?!

– Нет, Дашуня! – тихо сказал Андрей. – У человека оно одно!

Глава 2

Едва рассвело, Андрей выбрался из блиндажа и, вооружившись биноклем, принялся изучать позиции гитлеровцев. Затем перевел взгляд на полосу земли, на которой вот уже восемь дней убивают друг друга люди – или уже не люди?

Прямо перед ним лежало поле… Жуткое зрелище было это поле – избитое воронками от снарядов, оно казалось лунным. Ни кустика, ни травинки – голая, изрытая глина, напичканная каменным крошевом, осколками, костями и отравленная толом. Земля как будто сгорела, оплавилась… Андрей подумал, что очень долго на этой земле не будет расти даже вездесущий бурьян…

Он вспомнил вдруг о Дарье, которая спала сейчас в блиндаже, свернувшись калачиком, и улыбнулся – сколько же в ней детской непосредственности и доброты! То, что сейчас переживала эта, по сути, еще совсем девочка, не сделало ее ни грубой, ни циничной, ни слабой! Она была смертельно усталой, да! Но продолжала свято верить во все хорошее в людях… И если бы сейчас она стояла рядом с ним, она наверняка бы сказала: «Закончится война, и люди вылечат поле боя! И разобьют на нем виноградники…»