Возьми меня на карнавал - Кристина Лестер

Кристин Лестер

Возьми меня на карнавал

1

– Ну же, дорогая, не реви ты так! Все образуется, я чувствую. Я же твоя мама. Не реви, я тебе говорю! Ох, Эллис, ты меня утомила! – Голос матери уже звучал отстраненно, она чуть ли не зевала в трубку.

Так было всегда. Эллис знала, что звонить не стоило. А мать продолжала все более раздраженно:

– Ну в самом деле, как я могу тебе помочь, если c восемнадцати лет ты звонишь нам раз в год на Рождество, и больше мы о тебе ничего не знаем. И я уже сомневаюсь: а была ли у меня старшая дочь? – Мама, как истинная итальянка, в минуты негодования говорила очень эмоционально, и Эллис ясно представила, как она стоит сейчас посреди комнаты, в одной руке сжимает трубку, а другую картинно воздевает к потолку и закатывает глаза.

– Мама, ты можешь хотя бы дать мне денег? Мне нечем платить за жилье…

– Ну так пойди в казино, дорогая моя. Ах, ну вы же подруги с Беатрис, возьми у нее взаймы. А хочешь, приезжай, живи у нас… Ну а скажи, пожалуйста, как там тетя Фрида, вы встречаетесь?

– Извини, мама, мне пора.

– Куда? Мы совсем не поговорили! Вот как ты относишься к семье, а ведь мы тебя…

– Я спешу. – Эллис тяжко вздохнула.

– Куда?

– В казино!

На улице падал снег. Тяжелыми каплями-ляпами. Она всегда называла их «ляпы», потому что они издавали такой звук, когда приземлялись: ляп, ляп, ляп. Люди называют это мокрым снегом. А разве он бывает сухим?.. Господи, о чем думает ее голова… Мимо сновали счастливые люди с елками наперевес: завтра Рождество! Все приятели уезжают домой на целых три дня. Можно и правда поехать к маме, но ей сейчас совсем не хотелось встречаться со сводными братом и сестрой, а особенно с их отцом – новым маминым мужем – шумным, вечно раздраженным итальянцем, который уже третий год не работал и жил за счет их семьи.

Она стояла возле уличного телефона, посреди толпы и не верила, что все это могло так быстро произойти, и самое главное – произойти с ней! Этого не должно было случиться. В чем она виновата, что судьба так жестоко наказывает ее в канун самого большого праздника?

…Едва она вошла с тяжелой фотоаппаратурой в свой кабинет, ее позвал шеф и мимоходом сообщил, что с завтрашнего дня она уволена. Да-да, журнал оплатит ее выезд на недельную фотосессию, но только не сейчас, а в следующем месяце, ей перечислят деньги на карточку. А теперь сдайте оборудование новому фотохудожнику и – счастливого Рождества! Вот так просто.

А Фрэнк? Подлец, каких свет не видывал! «Дорогая, я хотел тебе сказать еще вчера, я ждал, когда ты вернешься… Извини, что порчу Рождество, но мы с тобой никуда не едем, потому что я помирился с бывшей женой… Мы не можем быть вместе, но можем иногда встречаться… Ты понимаешь, что я имею в виду?». Просто подлец! Эллис кулаком размазала слезы по щеке и зашагала пешком в сторону дома. Ну и пусть, что идти шесть кварталов! Ну и пусть, что мокро и холодно! Какое теперь все это имеет значение, если у нее ничего не осталось, и даже мама… Ну и пусть!

Прохожие оглядывались на нее. Ей казалось, что среди радостной и уже наполовину хмельной толпы она смотрится нелепо и жалко. Эллис и так всегда притягивала взгляды своей заметной внешностью, а сейчас ее ссутулившаяся несчастная фигурка сильно выделялась в многолюдной бродвейской толпе, и те из Санта-Клаусов, что были помоложе, останавливались, чтобы утереть ей слезы, и игриво звали с собой на Рождество.

Что она делает в этом городе? Ей никогда не нравился Нью-Йорк, хотя она родилась и выросла здесь. Спокойная, несуетливая «старушка-Европа» была ей куда больше по сердцу.

Наполовину итальянка, наполовину шведка, Эллис, когда спрашивали о ее родителях, всегда отвечала так: они случайно встретились в Нью-Йорке, но непонятно, зачем здесь остались!

От матери, пышногрудой темпераментной итальянки, Эллис унаследовала только яркие черты лица и упрямый нрав. Отец подарил ей высокий рост, заметную аристократичность и роскошные светлые волосы истинно скандинавского оттенка, которые со школьных лет были предметом зависти всех ее подруг без исключения.

В отдельности черты ее лица напоминали мамины: густые темные брови, стремительно разлетавшиеся к вискам, темно-карие жгучие глаза, небольшой, чуть удлиненный нос, точеный подбородок, может, чуточку крупноватый, и губы – полные, очень красиво очерченные. Эллис даже редко пользовалась помадой. Однако в отличие от яркого лица матери, ее лицо не обладало такой темпераментной подвижностью, и это делало их совершенно не похожими друг на друга.

Отец Эллис являл полную противоположность своей жене во всем: от внешности до внутренних движений его загадочной души. Высокий голубоглазый швед обладал спокойной, немного отчужденной манерой держаться: казалось, его по-настоящему не трогало в этом мире ничего. По крайней мере, он не видел достаточно основательных причин, чтобы выходить из своего привычного состояния грациозной лени. Когда Эллис исполнилось семь, моральное и духовное воспитание дочери он полностью взял на себя, предоставив жене полную свободу для посещения салонов красоты и многочисленной родни с Маллберри-стрит – итальянского квартала в Нью-Йорке. Мама участвовала в семейной жизни только, если Эллис случалось заболеть, а также ежегодно на три летних месяца отправляла ее во Флоренцию к своим родителям.

Маму всегда интересовало только то, что можно купить за деньги, чтобы украсить себя, ну или, в крайнем случае, – дом. Темпераментная, легкомысленная, очаровательно-взбалмошная девушка поразила когда-то молодого шведа в самое сердце. Он влюбился, не помня себя, и уже через неделю знакомства предложил руку и сердце. Они наслаждались счастьем настоящего и сладкими мечтами о будущем. Они были всего лишь юными европейцами, волею судьбы оказавшимися в самом сердце Америки, и поэтому крепко вцепились друг в друга, чтобы не пропасть в суетном, беспрерывно бурлящем мегаполисе, так непохожем на их тихие городишки. И они думали, что вся жизнь перед ними, стоит только протянуть руку – и можно взять все, что пожелаешь. Со временем страсть улеглась, мечты о большой семье завершились появлением на свет Эллис – их единственной и горячо любимой дочки. Юридический бизнес приносил немалый доход, семья могла позволить себе квартиру в районе Центрального парка и Пятой авеню, но вернуть былое счастье оказалось невозможно. Поэтому папа, мама и Эллис жили каждый своей отдельной жизнью, не чувствуя, впрочем, особой печали по этому поводу.

Преуспевающий юрист, владелец нескольких фирм, отец отдал Эллис в одну из самых престижных школ Нью-Йорка, в надежде на то, что впоследствии она поступит в университет и пойдет по его стопам. Но когда девочка подросла, оказалось, что с годами совершенствуются не только ее ум и рассудительность, но еще и красота. В классе Эллис была признанной королевой, и примерно с 13 лет ей стали прочить карьеру модели. Но на удивление всем она предпочла создавать фотошедевры, снимая других красавиц, и работала фотохудожником с такой искренней самоотдачей, что скоро с этим смирился даже отец. Она не стала поступать в университет, нашла работу в журнале, подала документы в обычный колледж и ушла от родителей окончательно.