Тройка по физике - Лев Шейнин

Лев Шейнин

Тройка по физике

***

Ученик шестого класса тринадцатилетний Юра Колесов повесился на том самом узком ремне, которым его выпорол, за три часа до самоубийства, отец — Николай Сергеевич Колесов, работающий мастером на заводе.

Когда поступило сообщение о случившемся, мы выехали вместе с работниками милиции в квартиру Колесовых, проживавших в заводском доме на окраине Москвы. Мальчик уже был снят с петли, и тело его лежало на диване в небольшой, очень чистенькой столовой. В соседней комнате рыдал отец Юры — крепкий ещё человек, с открытым и добрым лицом, теперь искажённым страшным горем.

Он бросился к нам, когда мы вошли в квартиру, крича:

— Это я, я во всём виноват! Я погубил Юрочку! Прошу вас — отправьте меня в тюрьму, скорее отправьте в тюрьму!..

Его жены — матери Юрия — в квартире не было. Её увели соседи, с трудом оторвав от мёртвого сына.

Мы приступили к осмотру места происшествия, а затем начали выяснять подробности случившегося. Юра оставил короткую записку, в которой написал карандашом, косым, ещё детским почерком, такие слова:

“Папочка, прости меня за тройку. Жить больше не хочу. Прощайте, дорогие мама и папа! Ваш Юра”.

Эту записку и тело повесившегося мальчика родители обнаружили, возвратясь домой из кино, куда они пошли после того, как отец наказал Юру.

Порка ребёнка отвратительна сама по себе. Она втройне ужасна, когда приводит к таким последствиям. И вина отца в самоубийстве сына казалась на первый взгляд бесспорной, тем более что он сам об этом кричал. Одним словом, в первые часы пребывания в квартире Колесовых мы, работники прокуратуры и милиции, были склоны винить отца Юры. Сама собой напрашивалась простая и ясная схема — жестокий и грубый отец выпорол мальчика, получившего в школе тройку по физике, и этим довёл его до самоубийства. Налицо все основания привлечь его к уголовной ответственности.

Но дело в том, что жизнь почти всегда сложнее формальной статьи закона, как бы ни был безупречен этот закон. Лаконичный и чёткий текст любой статьи Уголовного кодекса не может предвидеть, охватить и справедливо оценить все случаи правонарушения, его подлинные мотивы и цели, личность правонарушителя, особенности его психики и культурного уровня, душевное состояние, в котором он совершил правонарушение, — одним словом, всё то, что делает каждое преступление и каждого преступника неповторимым, при всей внешней схожести ими содеянного и полной аналогии обстоятельств, методов и последствий преступления.

Вот почему наше уголовное право обязывает и следственные, и судебные органы выяснять не только факт преступления, но и личность человека, его совершившего, выяснять не только то, что говорит против обвиняемого, но и всё, что говорит за него или, во всяком случае, смягчает его вину.

Криминалист, видящий только поверхность случившегося, только внешние формы преступления и ограничивающийся “подведением” под это определённой статьи, наивно полагая, что этим исчерпывается его служебный долг, — менее и хуже всего служит правосудию в высоком смысле этого слова и нередко, даже не сознавая этого, действует против духа закона, а не в защиту его, хотя формально его действия выглядят безупречно: преступление раскрыто, преступник найден, ему предъявлено обвинение по определённой статье, прямо предусматривающей это преступление. А на самом деле происходит в таких случаях как раз то, о чём Ленин писал: формально правильно, а по существу издевательство…

Подавляющее большинство так называемых судебных ошибок связано именно с таким, чисто формальным подходом к делу, ошибок тем более опасных, что заметить и исправить их трудно — ведь со стороны формы в деле всё вроде бы правильно, все процессуальные нормы как бы соблюдены и закон применён точно. Вот откуда взялась горькая и глубокая народная поговорка — судить по совести, а не по закону. Поговорка эта сложилась давно, ещё в царские времена, когда действовали враждебные народу законы. Но в наше время можно сказать — судить и по совести, и по закону, потому что совесть и закон должны не только не противоречить, а, напротив, одна другим подкрепляться.

В результате тщательного расследования дела о самоубийстве Юры Колесова были установлены такие внешние обстоятельства: Юра был единственным сыном в семье Колесова. Он хорошо учился, но, перейдя в шестой класс, начал отставать. Это объяснялось тем, что Юра стал увлекаться спортом и не так старательно, как прежде, готовил уроки. Родителей вызвали в школу и предупредили их о том, что мальчик стал хуже учиться. Отец Юры, привыкший к его школьным успехам, вернувшись домой, “крепко” поговорил с сыном, предупредив его, что если он не наверстает отставание, то будет наказан. Юра обещал подтянуться.

В тот трагический день, когда произошло самоубийство, Юра получил в школе тройку по физике. Оставшись после урока, он подошёл к учительнице и стал её умолять изменить отметку.

— Анна Петровна, не ради меня, ради папы сделайте, — лепетал мальчик. — Я ведь случайно не ответил — такой попался вопрос… Даю вам честное пионерское — всё опять выучу, всё повторю…

Молоденькая учительница растерялась. Она видела, как испуган и расстроен мальчик, и ей было искренне жаль его. С другой стороны, он действительно плохо ответил, и она подумала, что тройка заставит его лучше заниматься и поможет ему подтянуться. Наконец, как это нередко случается с молодыми педагогами, она очень заботилась о своём престиже и опасалась, что если она изменит отметку, то это нанесёт урон этому престижу. Да, мы часто в молодости своеобразно понимаем этот самый престиж и во имя его допускаем, увы, иногда ошибки, которые-то и подрывают его!.. Лишь много лет спустя, с годами, мы начинаем понимать, что только правда, доброта и человечность — основа подлинного престижа и что самые высокие авторитеты, созданные вопреки этой основе, неизбежно, рано или поздно, рушатся…

И Анна Петровна, сделав строгое лицо, отказала Юре. Он пришёл домой и на вопрос отца об отметке сказал, что получил тройку. Отец пришёл в ярость и выпорол сына. Мать, заплакав, выбежала из квартиры — она не могла этого видеть.

Потом они пошли в кино, куда заранее были приобретены билеты. Николай Сергеевич был мрачен — он жалел о своей вспышке. Когда они вернулись из кино, то увидели сына, повесившегося на дверной ручке. Его ноги были подогнуты и он как бы стоял на коленях. На столе оказалась его записка.

Расследование по поводу самоубийства Юрия подробно раскрыло обстановку в семье Колесовых и характер человека, который в данном случае был наиболее ответствен за случившееся.

Выяснилось, что на заводе, где работал Колесов, его любили как прекрасного мастера и справедливого, доброго человека. К чести коллектива завода, когда там узнали о несчастье в семье Колесова, все рабочие, техники, инженеры встали на его защиту. Конечно, они осуждали его поступок, который привёл к самоубийству сына, но вместе с тем очень дружно характеризовали Колесова с самой лучшей стороны и характеристики эти в процессе следствия были объективно подтверждены.

Следствие выяснило, что Николай Сергеевич Колесов горячо любил своего единственного сына. Он мечтал сделать из него инженера. Да, Колесов был вспыльчив, как это часто случается с добрыми людьми, и именно этим объясняется то, что произошло.

Но теперь в пользу Колесова больше всего говорило его поведение. Он не только не защищал себя и не рассчитывал на снисхождение, а, напротив, продолжал просить ареста и делал это с такой настойчивостью и горячностью, что нетрудно было понять трагическую степень его безутешного горя.

Гибель сына, в которой он считал себя целиком виновным, привела его в то психологическое состояние, когда человек видит единственное спасение в самом строгом наказании и сам умоляет об этом.

Подобного рода реакции мне не раз приходилось наблюдать по делам о бытовых преступлениях, вроде убийств на почве ревности или убийств, совершённых в состоянии аффекта. И почти всякий раз обвиняемые по таким делам, жаждавшие своего наказания, оказывались добрыми и нравственно чистыми людьми, независимо от тяжких преступлений, которые в силу роковым образом сложившихся обстоятельств они совершили и которые, с другой стороны, им, конечно, нельзя было простить.

Вот почему мне хочется повторить, что всякий раз, сталкиваясь с такими обстоятельствами и с такими человеческими характерами, я думал о том, как ошибочно распространённое мнение, что криминалисту будто бы приходится иметь дело только с отбросами общества.

Скажу больше: мне приходилось несколько раз наблюдать обвиняемых, моральный облик которых при всём том, что они действительно совершили, был не ниже морального облика их следователей, обвинителей и судей, а иногда, к нашей общей беде, в чём-то и выше…