Всё ради него - Эмма Ричмонд

Эмма Ричмонд

Всё ради него

Глава первая

Она сидела в зале ожидания, чуть волнуясь и грустя. Влажные от дождя волосы, промокшее пальто. «Это было в Сочельник, и во всем доме…» Нет, не то, подумала она с мимолетной улыбкой. Сегодня Сочельник, верно, но в восемь часов она заметила из окна Восточного вокзала, что все вокруг суетились, включая, должно быть, и пресловутую мышку. Французскую, разумеется. Среди толчеи, смеха и слез взгляд притягивала одна пара: элегантная, необыкновенно красивая женщина — еще и капризная, добавила про себя, опять улыбнувшись, Франсин, хотя не слышала, что та говорила, а только видела, как шевелились накрашенные ярко-красной помадой губы, — и неподвижно стоявший рядом с женщиной внушительного вида мужчина. За такого мужчину жизни не жаль — высокий, широкоплечий, седеющий брюнет. Наверное, ему лет под сорок, подумала Франсин. А лицо такое каменное, что даже смешно. Интересная личность. И, видимо, при деньгах. Да, явно при деньгах, как и те люди у нее за спиной — в зале ожидания для особо важных лиц.

Она очнулась от легкого прикосновения к ее руке. Обернувшись, Франсин увидела перед собой улыбающуюся дежурную по вокзалу.

— Начинаем посадку, — вежливо произнесла дежурная. — Носильщик позаботится о вашем багаже. Будьте любезны следовать за ним.

Франсин кивнула и предоставила чемодан заботам носильщика в красном форменном пиджаке и кремовых перчатках, за которым и пошла к поезду. Вот я в Париже, говорила она себе, сейчас сяду, одна, в роскошный, баснословно дорогой «Европа-экспресс», известный своей изысканной кухней. Франсин с трудом верила, что ей это не снится, ведь этим экспрессом путешествуют исключительно знаменитости. Правда, состав ей показался короче, чем можно было ожидать. Всего четыре вагона: спальный, салон, ресторан и кухня. Кроме того, разумеется, локомотив. Окинув последним взглядом вокзальную сутолоку, гигантскую елку в самом центре вокзала и мужчину из тех, по которым женщины умирают, она вошла в вагон и окунулась в прошлое. Слегка потертые деревянные панели, латунная фурнитура, темно-красный ковер — все создавало атмосферу старины. Эдвардианское великолепие! Ее провели в превосходно обставленное купе и сказали, что ей достаточно позвонить, если что-то понадобится, а шампанское, чай, ликеры — напитки на любой вкус — приготовлены в салоне. И она осталась одна — распаковывала чемодан и наслаждалась началом путешествия по живописнейшим местам Европы. Эту поездку ей подарили в знак любви. И Франсин должна была ехать не одна…

Она прогнала грусть и легкую робость, которую у нее вызывала обстановка, помылась и переоделась в безумно дорогое маленькое черное платье — подарок любимой крестной мамы, пожелавшей не только оплатить, но и выбрать предназначенный для ее поездки гардероб. Франсин оглядела себя в зеркале и, несмотря на печаль карих глазах, попробовала улыбнуться. На мгновение она увидела в зеркале совсем другое отражение — затянутые в пучок седые волосы, выцветшие, когда-то голубые глаза, один из которых прищурился, как бы подмигивая. Но тут же это лицо вновь уступило место ее собственному, и облако пышных, орехового цвета волос заслонило призрачное видение Мари-Луиз, или Малли, как Франсин звала свою крестную. «Соверши эту поездку, — сказала Малли, — если не ради собственного удовольствия, то ради меня». Да, она сделает это ради Малли.

Убежденная, что страдает худобой, хотя, по общему мнению, высокая и стройная, Франсин чуть вызывающе выпятила подбородок, отчего ее лицо приобрело несколько суровую красоту, и направилась в бар, размещенный в салоне. Друзья Франсин твердили ей, что она производит впечатление особы высокомерной, самоуверенной, что в ней заметен снобизм. Вероятно, те, кто не числился среди ее друзей, просто сторонились Франсин. Доброжелательно же настроенные друзья заключили, что ее высокий рост, изящное сложение, орлиный нос придавали ее облику надменность.

Не найдя ни малейшего утешения в сознании этого и подумав, что женщине в двадцать восемь лет не пристало ходить с глупой улыбкой на лице, Франсин решила предоставить окружающим принимать ее такой, какая она есть. Впрочем, если она казалась слишком уверенной в себе, пусть на самом деле это было не так, — тем лучше, раз она попала в общество людей, скорее всего обладавших чувством уверенности с самого рождения. Казаться надменной все-таки лучше, чем явно нервничать.

Дойдя до салона, она задержалась на мгновение у порога и улыбнулась при виде того, что рояль запихнули в самый дальний угол. Потом она обменялась приветственными кивками со стоявшими поблизости людьми и с благодарностью приняла от обратившего на нее внимание улыбчивого стюарда высокий резной бокал шампанского. Ее волнение несколько улеглось, и, когда поезд тронулся, она выглянула в окно и усмехнулась: люди на перроне оборачивались, разглядывали шикарный поезд, махали рукой — будто радуясь необыкновенному везению отбывающих. И было бы чему радоваться, если бы с Франсин ехала Малли.

Услышав за спиной какой-то шорох, уловив чарующий акцент, Франсин обернулась и оказалась лицом к лицу с мужчиной, за которого жизни не жаль. С тем самым, которого она заметила на вокзале. На мгновение ее сердце замерло. Это судьба. Что за глупости, Франсин, сказала она себе.

Он не улыбнулся. Кивнув, мужчина повернулся к стоявшей справа от него паре. Они беседовали по-французски. Франсин прекрасно владела этим языком, но не стала прислушиваться, просто наблюдала за мужчиной, за его сдержанными жестами, за тем, как он откидывал голову. Этот человек нарочито ставил барьер между собой и окружающим миром. Убийственный мужчина. И хотя он не обнаруживал никаких эмоций, ей почудилось, что он чем-то раздражен. Он повернулся, чтобы еще кого-то поприветствовать, задел ее локтем и остановился, направив на нее такой взгляд, будто ожидал, что она станет извиняться. Но она всего лишь приподняла подбородок, отвечая взглядом на его взгляд, и мужчина, отмахнувшись, проскрежетал: «Pardon»,[1] а потом двинулся дальше — высокомерный, богатый, привыкший, чтобы ему уступали, возвышающийся над толпой. Конечно, все это не оправдывало отсутствия учтивости. Пусть он был важной персоной, пусть перед ним всегда извинялись, не задумываясь о том, кто виноват, но она незнакома с такими людьми, не вращалась в таких кругах. И она не знала, как ей быть. Свободно передвигаться по салону? Или оставаться на месте, блистая в одиночестве, и дожидаться внимания? Второе ей казалось малопривлекательным, а Малли — та бы просто пришла в ярость. Малли велела ей приятно провести время. Подняв глаза, Франсин встретила один-два изучающих взгляда. Она не подозревала, что стала главным предметом разговоров, что о ней здесь спорили.