Черновик мира. Отставшие от времени - Сергей Бурдыгин

Черновик мира. Отставшие от времени

Сергей Иванович Бурдыгин

© Сергей Иванович Бурдыгин, 2017

ISBN 978-5-4483-2601-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Хорошо, что она была в кроссовках. В них убегать было очень удобно, если уместно вспоминать о каком-то комфорте в этой ситуации. Боже, как она их ненавидела там, в уютной домашней жизни, где, конечно, были свои страхи, обиды, была и боль изредка., это когда вдруг ночью резко заноет зуб или прихватит поясницу. Но что такое была эта ноющая поясница, эти размытые сновидения по сравнению с тем, что происходило сейчас, здесь, настоящей живут не только страшные водяные и лешие, но и добрые гномы, которые обязательно помогают, когда становится совсем плохо. Здесь было плохо, очень плохо, плохо чрезвычайно, но помочь было некому. Не было в этом проклятом лесу добрых гномов и бородатых старых волшебников, поэтому единственное, что её сейчас могло выручить, если могло вообще, – это кроссовки. Те самые, которые подарил ей на день рожденья отец, и которые показались ей аляповатыми, детскими, похожими на мягкие розовые пинетки для грудничков. Отец всегда считал её маленькой, в том числе и теперь, когда она уже заканчивала институт и многие её сверстницы повыходили замуж, а некоторые успели родить детей, причём, даже не всегда, состоя в законном браке. Про этот будущий законный брак отец твердил ей практически неустанно, с невероятным своим солдафонским занудством, – и это, несмотря на то, что он до сих пор считал её ребенком, поэтому и подарил такие глупые кроссовки.

И вот теперь эти кроссовки спасали ей жизнь.

Девушка бежала по узкой звериной тропе, стараясь не сбить дыхание, не споткнуться о корни деревьев, в конце концов, просто не оцепенеть от страха, – она читала, что такое тоже случается. А за спиной что-то утробно рычало, сморкалось, чем-то хлюпало и очень старалось её догнать. Правда, это что-то было не особенно ловким, но зато наверняка оказалось слишком крупным для этой узенькой тропы, потому что оно бежало, ломая ветки деревьев, и часто спотыкалось. Только эта неуклюжесть и давала ей возможность немного оторваться. Но она понимала, что такой гандикап выпал ненадолго, – она уже чувствовала, что начала уставать, и дышать стало труднее, сам воздух был уже горячим и обжигающим внутренности, а ещё немного, начнут тяжелеть и ноги, даже в этих мягких удобных, почти спасительных кроссовках. Господи, да придет ли оно, спасение?

ХЛЮП! ХЛЮП!

Оно догоняло. Было слышно, как оно догоняло, и его дыхание, наверняка зловонное, отвратительно, до тошноты зловонное, становилось всё ближе и ближе. Скоро оно настигнет её и схватит. Только бы оно убило её сразу, свернуло бы ей, например, голову, она видела такое в боевиках, когда человек умирает почти мгновенно, словно курица, которую собираются приготовить к обеду. Интересно, – тому, что её догоняло, она тоже нужна только для трапезы? Или оно ещё надругается? Или, например, не будет её лишать жизни сразу, а, догнав и сбив ударом лапы вниз, на холодную землю и прелые листья, сначала вырвет у неё, ещё живой, ещё чувствующей всё, печень, и начнёт её жрать, терзать зубами, и, возможно, она всё это ещё будет видеть. Она где-то читала, что хищные звери любят сразу съедать свежую печень только что убитой жертвы, так же, кажется, делают и людоеды. Да что людоеды, – она помнит, что отцу рассказывал подвыпивший знакомый, бывший тюремный надзиратель, как однажды сокамерники убили своего товарища и сварили его печень, а потом её съели. Отец тогда рассмеялся и сказал, что это просто тюремные байки.

Байки… Знал бы он, что в мире бывает и похуже.

ХЛЮП! ХЛЮП!

Неужели, оно не может устать? Неужели не может наткнуться глазом или чем-нибудь ещё на какую-нибудь ветку и упасть, завыв от боли и позабыв о том, что она убегает где-то впереди по ночной звериной тропе? Еще Кант говорил, что человек может испытывать какие-то желания, только не чувствуя страха. Господи, при чём тут Кант? Ему наверняка не доводилось испытать и части чего-то подобного. Когда ты не просто борешься за жизнь, добиваясь успеха в учебе, на работе или спорте, чтобы забраться куда-нибудь повыше. Повыше… Если бы оно чуть-чуть поотстало, можно было бы попытаться забраться на какое-нибудь высокое дерево. Но, во-первых, у неё вряд ли получится. Она никогда не отличалась особой ловкостью, даже на уроках физкультуры падала с брусьев под общий смех, и громче всех смеялся, конечно же, Андрюшка Маканин, она подсознательно выделяла этот его смех из общего гама, и это было даже обиднее упрёков учителя. А ведь сам этот учитель был тоже явно не Рэмбо – маленький, толстенький и противно местами лысеющий. Такому изо всех видов спорта разве что шашки выбирать. До шахмат не дотянет, кёрлинг тоже сноровки требует…

Да при чём тут кёрлинг! С ума сойти можно. Так, как советовал один знакомый спортсмен, дыхание – два коротких вдоха, два выдоха, и в этом ритме постоянно. И думать только не о дистанции. (Славная тут тренировочная дорожка, правда?). Только не о том, что оно сейчас догонит. Например, об Андрюшке Маканине. Он теперь не Андрюшка, он – Андрей Константинович, преуспевающий работник банка, отец двух дочерей и давно уже абсолютно безразличный ей человек. Интересно, что бы он делал, оказавшись в такой ситуации? То же бы хохотал? Да нет, он, Андрюшка, уже в детстве был рассудительным, мудрым, он не дал бы себя так обвести вокруг пальца. И, следовательно, не бежал бы сейчас ночью по звериной тропе.

ХЛЮП! ХЛЮП!

Если оно такое большое, как кажется, то почему оно её не догнало раньше? Может, играет, словно кошка с мышкой? Может быть, оно вовсе не за ней охотится? Так, начинается явное помутнение рассудка. Это от отчаяния, наверное. Когда она была совсем маленькой, они жили в коммунальной квартире. Тогда они часто переезжали из-за службы отца, и порою жить приходилось в таких закоулках страны, которые даже на самой детальной карте не отыщешь. А уж чем закоулистее закоулок (словосочетание-то какое в голове всплыло, точно что-то в сознании не так), тем хуже там ситуация с жильём, это она уже тогда понимала. Так что коммуналка в её биографии была уже с малолетства. Но именно тогда в её жизни происходило много доброго. Они часто играли с соседом дядей Яшей, который оставался вместе с ней дома, когда отец с матерью уходили на работу. То, что все взрослые люди в этом городке работали, даже дяди яшина жена, вечно суровая тётя Нелли, а сам он нет, её тогда нисколько не волновало. Играли они в путешественников не необитаемом острове, в заблудившихся полярников, а однажды дядя Яша был слоном, а она – дрессировщицей. Одной рукой сосед смешно изображал хобот, и всем было весело. Ещё дядя Яша умел готовить удивительно вкусную яичницу, такую даже мама не умела делать, о тёте Нелли и говорить не стоило. Правда, судя по её вечно угрюмому выражению лица, яичница у неё наверняка получалась кислой, словно её обильно полили уксусом.

ХЛЮП! ХЛЮП!

Однажды ночью в комнате соседей она услышала шум падающих стульев и какие-то крики. Потом пришли какие-то люди, и всё затихло и успокоилось. Правда, в коридор её ещё долго не выпускали, почти до самого обеда. Зато мама осталась в тот день дома и тётя Нелли тоже.

Уже потом, повзрослев, она узнала, что дядю Яшу отвезли в психиатрическую больницу. И, что приступы тяжёлой болезни с ним изредка случались.

Только непонятно, почему родители не боялись оставлять её с этим полусумасшедшим.

Но оно бежит сзади, оно не отстаёт… Интересно, способно ли оно мыслить. И, если да, то о чём оно там, сзади думает? О ней? Или тоже о какой-нибудь зверушке, с которой играл в детстве?

Да чёрт с ней, с этой зверушкой, если верить Фрейду, это сопливое рычащее чудище, которое пытается её догнать, в детстве наверняка пожирало живьём маленьких мышек. У неё тоже был маленький хомячок, отец принёс его в дом, когда умерла мама, чтобы дочери было не так одиноко. Только кому было в тогдашнем одиночестве тоскливее – еще вопрос. Она часто разговаривала с хомяком, тот смешно её слушал, подойдя к прутьям клетки, и она с рук кормила его семечками. Она рассказывала хомячку, какой он красивый и ласковый, а отец в это время спрашивал из другой комнаты: «Это ты мне сейчас что-то сказала?». Нет, папа, не тебе… Увы, не тебе…

ХЛЮП! ХЛЮП!

Всё, пожалуй, это всё. Она даже не знает, куда бежит. Просто знает, что бежать нужно. Иначе кончится всё. Сначала силы, потом воздух в лёгких, потом вообще всё, и, собственно, нет в этом ничего, наверное, трагичного и противоестественного. Она в жизни тоже ела много говядины и свинины. А ещё она очень любила курицу, тушёную в духовке, её любила и умела готовить мама, а потом научилась и она сама. Курица была ароматной и вкусной.

И когда-то – живой.