Стихи: История наша, Будущее, другие Миры - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова

Инна Фидянина

Стихи: История наша, Будущее, другие Миры

История наша

Разгулялась история по планете

А история любить нас будет долго!

Смотрю в будущее: вижу, как Волга

впадать устала в Каспийское море,

рассохлись памятники веку Петрову.

Земля свернула с орбиты,

хрустальная ваза разбита

у тёти Вали в подвале,

войны даже мышей достали —

серые прячутся по углам.

— Я никому не отдам

свою родимую демократию! —

шепчет дух партократии,

облетая вздыхающую планету,

которой вроде бы уже нету.

Это прошлое голограммами машет,

о том как землю мы пашем,

как Волга застряла на полпути,

а до царя никак не дойти.

И устаканивается планета в орбите:

нет вазы хрустальной разбитой,

кругом лишь серые мыши,

дома да протёкшие крыши,

которые чинят ребята.

Говорят: «История не виновата!

Виновна во всём тётя Валя,

она намедни украла

чье-то разбитое сердце.»

Бред? Но от него никуда не деться!

Слышишь, история ходит

и никуда не уходит,

она не уйдёт отсюда

пока Волга … хрусталь и посуда.

Река времени

Река Времени — это реченька.

Я плясала для вас от печеньки:

от порога от самого дивного,

пела песни былинные.

Сказками дело не кончилось,

стихами писалось, строчилось.

Наложила на себя я, навесила

большую, большую ответственность:

пройтись — никого не обидеть,

накормить, напоить и ответить

за все грехи ваши тяжкие,

маленькие бедняжки вы!

Всё воюете и дерётесь,

матерей да с детями жрёте.

Ни добра в вас, ни милосердия.

И совесть висит на вертеле

в пустынной, печальной местности.

Да за что ж я несу ответственность?

Брошу я род людской, кину

и далече куда-нибудь двину —

на святую звезду Андромеду.

Я на той планете поеду,

поплыву по Времени-реченьке

и у них запляшу от печеньки:

от порога самого дивного,

путь проложу былинами

для людей в тех краях живущих —

воюющих, жрущих и пьющих.

Я мысли свои косила

Какой невиданной силой

я мысли свои косила

и брала города:

город Астрахань, город Акрополь,

город совсем далёкий,

которого нет на планете,

о котором мечтают дети,

город самый красивый,

самый счастливый

и беззаботный,

где нет графиков плотных,

где поезда уносят лишь в сказку,

где каждый житель самый прекрасный

на свете!

Эх, милые, милые дети,

я такой город разрушу:

не пущу в ваши души

праздность и лень.

Дребедень, дребедень, дребедень.

Я брала города большие

своей невиданной силой!

Я плакала на руинах

и рисовала картины,

картины совсем другие:

метро, работа, забота,

как кто-то спасёт кого-то.

Потом их рвала и топтала.

Чего хотела? Не знала.

А где-то есть Наукоград,

там любой мне будет рад.

Я этот город не возьму,

лишь письма длинные пишу:

«Какой невиданной силой

я мысли свои косила

и брала города большие,

которые мирно не жили!»

Сто веков назад, я молодая

А история была такая:

сто веков назад, я молодая,

ни печали тебе, ни тоски,

лети себе и лети!

Мой муж ненормальный немножко,

называя меня своей крошкой,

всё тянул и тянул куда-то

к другим мирам во солдаты,

в новые битвы толкая:

— Дерись хоть со мной, дорогая!

И ни печали тебе, ни тоски,

к новым победам лети!

Мы в новые битвы летели,

песни победные пели

и не возвращались обратно,

а к новым мирам! Невозвратным

войском себя называли,

в дальнюю даль уплывали,

где ни тоски, ни печали.

Начинай, мой милый, сначала.

А история, дети, такая:

сто тысяч веков назад, я молодая,

муж мой и ветер,

вот он то за всё и в ответе!

Прошлое прощается

Прошлое как-то странно с нами прощается:

то навсегда забывается,

то опять возвращается.

Нам от этого лишь икается,

мерещится, кажется, кается.

А когда каяться надоедает,

то снова прошлое забывает

неприхотливый народ

и войной друг на друга идёт.

Мимо памяти проходят события:

дурно пахнут они, не глядите!

Не глядите, вы там не найдёте

того, что с собой унесёте

в далёкое далеко далёко.

Боком выходят, боком

прошлых лет междометия.

Столетия проходят, столетия,

столетия плавятся, как металл.

Я за них не отдам

ничего, что мне бы хотелось.

Вот так потихонечку пелось

прошлое, с нами прощаясь,

то уходя, то опять возвращаясь.

Я гляжу в далёкие дали:

вы прошлое не встречали?

— Нет, — шепчет ветер.

— Нет! — говорят дети.

— Нет, — океан Эльзы бормочет.

Никто прошлого возвращения не хочет.

И тебе о нём думать не надо.

Бери-ка, дружок, прохладу

и кидай её в море!

Видишь сколько в нём горя:

корабли, корабли и кости.

Из костей ты выстроишь мостик,

и мы по нему пройдём,

что-нибудь да найдём.

Ведь в черепушке каждой две повести:

одна плохая, другая на совести

не людей, а слова простого «прошлое» —

звук пустой, а как печально всё сложено.

А нас всё вроде бы и устраивает

— Поздно, — сказала ворона. —

Поздно писать повестя,

сегодня мы церкви сжигаем,

а завтра взорвём города!

Но и у пепелища найдётся

какой-нибудь да дурак,

напишет дивную повесть,

как где-то живут не так!

Поздно, ворона, каркать,

поздно — уже горят.

А повести тоже пишут

о том, что везде не так:

не так, как нам бы хотелось,

не так, как нам бы жилось.

А если тебе всё приелось,

то каркай — дело твоё.

А меня всё вроде бы и устраивает

— Поздно, — сказала ворона. —

Поздно писать стихи,

сегодня мы книги сжигаем,

а завтра взорвём мосты!

Но и у пепелища найдётся

дура, вроде меня,

напишет свою поэму

о том, как светла Звезда!

Поздно, ворона, каркать,

поздно — земля в дыму.

Я, видишь, устала чёркать

на ветке поэму свою.

О том, как всё, вроде, гладко,

о том, как жизнь хороша,

да как у судеб закладки

рвём и рвём не спеша.

А если тебе, ворона,

приелась такая жизнь,

закрой уши, не слушай звона.

Я каркаю! Ты пиши.

Левый из Петрограда

— Она что, на смерть нарывается?

— Да, да, смертью всё и кончается,

всё заканчивается тризной,

когда нет уже веры в отчизну,

а наши большие медали

мы глупым врагам раздавали.

Нет, жизни такой мне не надо!

Эй, левый из Петрограда,

ты правого, что ли, обидел —

нож из кармана выудил…

Я всё это проходила,

всё это было, было

и