Император для легиона - Гарри Тертлдав

Гаврас посмотрел на трибуна с сожалением, как на полного болвана.

– Разумеется, это были люди Баанеса! Мне даже не нужно было спрашивать их об этом.

– Не понимаю, – признался Скаурус.

– Зачем же еще этот грязный, зачумленный сын двухгрошовой шлюхи, Элизайос Бурафос, привел сюда свои вонючие корабли с Питиоса? Для воскресной прогулки? Во имя Фоса, человек, он ведь даже не пытался спрятаться. Ты должен был видеть эти галеры, когда шел сюда утром.

– Я думал, что это транспортные суда с зерном, – сказал Марк, чувствуя, как пылает его лицо.

– Сухопутные швабры, – пробормотал Гаврас, закатывая глаза. – Черт подери, это не транспортные корабли, каждый, у кого есть глаза, видит это. План у них был предельно простой: убить меня и вызвать с той стороны пролива Ономагулоса, чтобы он мог завладеть короной. – Туризин с отвращением сплюнул. – Как будто он смог бы управлять государством! У этого лысого дурня мозгов недостаточно, чтобы навонять и сходить по малой нужде одновременно. И пока он пытается прикончить меня, а я разбираюсь с ним, кто выигрывает? Разумеется, Казд. Я не удивлюсь, узнав, что он находится у каздов на содержании.

У Императора, подумал Скаурус, опасная привычка недооценивать своих врагов. Так вышло у него со Сфранцезами, а теперь и с Ономагулосом, который был, без сомнения, очень опытным солдатом. Следовало, вероятно, предостеречь Гавраса, но вспомнив, как начался разговор, Марк вместо этого спросил совсем о другом:

– Почему вы считаете, что это я вывел Баанеса на чистую воду?

– Потому что ты так упорно преследовал его с этим налоговым документом из Кибистры. Там было кое-что, чего ему лучше было бы не писать.

– Что? – полюбопытствовал Марк.

– О, перестань, перестань притворяться. Твой друг Нейпос напичкал убийц каким-то своим зельем, так что они выплюнули все, что знали. А командир их – чтоб его забрал Скотос – знал немало. Ты никогда не задумывался над тем, почему наш приятель Баанес так тщательно перерезал горло напавшим на нас убийцам – на песчаном пляже, год назад?

– Что? – переспросил Марк, и рука его легла на рукоять меча. Несколько человек в тяжелых сапогах протопали по залу, но это были всего лишь ремесленники, пришедшие, чтобы исправить повреждения во дворце. Поживешь в Видессосе подольше, подумал он, и начнешь видеть убийц под каждым ковром. А как только ты перестанешь их искать, тут-то они и явятся, чтобы воткнуть тебе нож в спину.

Охваченный гневом, Туризин не заметил резкого движения трибуна и продолжал:

– Пес с навозной харей, рожденный по ошибке, сам нанял убийц и заплатил чистым золотом за монеты Ортайяса, так что никому бы в голову не пришло указать на него даже в том случае, если бы дело сорвалось. Но он все записал на пергаменте, чтобы можно было договориться со Сфранцезами, если бы все-таки удалось меня убить. И запись эта была сделана на документе из Кибистры. А почему бы и нет? В конце концов, документ был у него, ведь он сам собирал там налоги, когда прибежал туда после Марагхи. Естественно, он не мог позволить тебе увидеть этот пергамент, не мог он также прислать тебе фальшивку – верно?

Император хмыкнул, представив себе неудобное положение, в котором оказался его противник. Скаурус тоже засмеялся. Видессианские документы считались недействительными, если на них было зачеркнуто хоть одно слово или имелись подчистки – в столицу шли только идеальные копии. И когда они приходили сюда, на всех документах ставилась восковая печать, затем они запечатывались свинцовой пломбой, после чего добавлялся еще секретный штамп, к которому, разумеется, у Ономагулоса не было доступа, поскольку он находился уже у себя дома, в провинции.

– Он, должно быть, выкрал документ, как только узнал, что я собираюсь искать его, – решил трибун.

– Великолепно, – с иронией произнес Гаврас и похлопал в ладоши.

Краска на лице Марка стала еще более густой. Не так уж редко случалось, что хитрые видессиане находили его римскую прямоту чрезвычайно забавной. Даже такие, казалось бы, прямолинейные люди, как Туризин и Ономагулос, доказали, что умеют вести двойную игру. Он вздохнул и выложил все, что думал.

– Клерк, даже логофет, решил бы, что он просто набивает свои карманы золотом, а это не слишком бы их обеспокоило. Но Ономагулос знал, что я был на песчаном пляже, и решил, что я сумею объединить эти два факта и пойму, что произошло. Помню, он здорово суетился тогда, показывая монеты Ортайяса, но не буду врать и не скажу, что несколько фраз в скучном налоговом свитке наверняка освежили бы мою память. Он мог поступить умнее и оставить все как есть.

На этот раз Туризин хмыкнул уже не столь весело.

– Душа подлецов теряет поддержку Фоса, – процитировал он фразу из священной книги Видессоса, как грек процитировал бы из Гомера. – Он знал о своей вине, независимо от того, известна тебе она или нет.

– Но если предатель он, означает ли это, что Тарон Леймокер ни в чем не виноват? – спросил Марк. Уверенность охватила все его существо, и он едва мог скрыть торжествующий блеск в глазах. После того, что стало известно Туризину о Баанесе, невиновность Леймокера правдоподобнейшим образом объясняла его поведение и, разумеется, теперь это было ясно каждому.

Но Туризин только язвительно фыркнул.

– Почему ты так привязан к этому беловолосому предателю? Какое имеет значение, с кем он строил козни – с Ономагулосом или с Ортайясом? – сказал он жестко.

Поняв, что Гаврас не уступит, Скаурус воздержался от продолжения спора Потребуется нечто большее, чем просто логика, чтобы изменить мнение Императора. Туризин был как восковая табличка, на которой стилос, выдавливая слова, процарапывал воск до самой деревянной основы.

– Встряхнись, мой дорогой римлянин, ты сегодня герой, а не страшный труп, который уже нельзя пригласить на обед, – сказал Виридовикс, когда они с Марком шли к Палате Девятнадцати Диванов. Кельт специально шутил несколько грубовато, надеясь таким образом подбодрить Марка. Он говорил по-видессиански, чтобы Хелвис и трое других спутников могли его понять.

– Прошу прощения, я не знал, что мои чувства так заметны, – пробормотал трибун; он все еще думал о Глабрио.

Хелвис крепко сжала его левую руку. Правая была на перевязи и болела так, что Скаурус совсем спал с лица. Вымученная улыбка далась ему с огромным трудом, но, похоже, его друзьям и этого было достаточно.

Церемониймейстер, дородный мужчина (это был не евнух, поскольку он мог похвастаться густой бородой), несколько раз склонился перед римлянами, когда те подошли к большой бронзовой двери Палаты.

– Видессос навсегда в неоплатном долгу перед вами, – сказал он, слабо пожав руку Марка. Ладонь церемониймейстера была бледной и влажной. Произнеся эти слова, он снова поклонился. Затем повернулся и крикнул, обращаясь к тем, кто был уже в зале: