Древняя и средневековая Русь, IX–XVII вв. - Евгений Спицын

В декабре 1504 г. в Москве вновь собрался церковный собор, целиком посвященный «проблеме еретиков». Наряду с Иваном III его заседания впервые вел и «великый князь всея Русии Василей Иванович». Вместе с митрополитом Симоном оба великих государя «обыскаша еретиков и повелеша лихих смертною казнью казнити». В результате Иван Волк Курицын, Митя Коноплев и Иван Максимов были «сожгоша в клетке на Москве», а архимандрит Кассиан, его родной брат Самочерный, Некрас Рукавов, Гридя Квашня и Митя Пустоселов были сожжены в Новгороде. Следует особо подчеркнуть тот факт, что в то время, когда по всей католической «цивилизованной» Европе полыхали инквизиционные костры, погубившие сотни тысяч еретиков, на Руси подобной изощренной казни подверглись только несколько вождей «жидоствующих» и массовых сожжений на кострах в православной Руси никогда не было.

В отечественной исторической науке (А. Кузьмин, Р. Скрынников, Н. Казакова) существует традиционное представление о том, что после кончины Нила Сорского движение нестяжателей возглавил его верный ученик Вассиан Патрикеев, принявший монаший постриг после опалы его влиятельного отца, который приходился кузеном самому Ивану III. Их оппоненты (В. Кожинов) называют Вассиана Патрикеева мнимым учеником «заволжского старца» и утверждают, что под флагом нестяжательства он попытался вернуться в «большую политику» и восстановить свое былое влияние при дворе. В 1509 г. Вассиан стал настоятелем придворного Симонова монастыря и вскоре близко сошелся с самим Василием III, который, по словам профессора Н.А. Казаковой, «нашел в Вассиане умного и деятельного сторонника политики ограничения феодальных прав церкви» и конфискации ее огромных земельных богатств.

Вассиан превратил глубокое духовное учение о «нестяжании», которое исповедовал преподобной Нил Сорский, в чисто политическую программу и своеобразную козырную карту в своей борьбе за политическую власть. Данное обстоятельство, по мнению В.В. Кожинова, вынуждены были признать даже самые известные апологеты настоятеля Симонова монастыря, в том числе профессора Г.Ф. Фроловский, Н.А. Казакова и Я.С. Лурье. Более того, якобы сама Н.А. Казакова утверждала, что в творчестве Вассиана Патрикеева трудно было найти что-либо общее с идеями Нила Сорского и вопрос о духовной жизни инока, составлявший основу учения «заволжского старца», не занимал в творчестве Вассиана Патрикеева особого места. Основой его церковно-политической доктрины стало насильственное отторжение огромных земельных богатств церкви, и именно в этом вопросе Вассиан и его сторонники нашли активного союзника в лице великого князя. Как верно заметил профессор А.Г. Кузьмин, все рассуждения В.В. Кожинова несколько оторваны от исторической реальности, ибо:

1) Он напрасно ломится в «открытые ворота», поскольку всем историкам были хорошо известны политические амбиции В.И. Патрикеева, который был выходцем из знатного и богатого боярского рода, многие годы находившегося у кормила государственной власти.

2) Анализ произведений В.И. Патрикеева, таких, как «Собрание некоего старца», «Ответ кирилловских старцев на послание Иосифа Волоцкого великому князю Василию Ивановичу о наказании еретиков», «Слово ответно противу клевещущих истину Евангельскую», «Прения с Иосифом Волоцким», «Слово о еретиках» и особенно «Кормчая книга» (1517―1524), убедительно доказывает, что он не только решительно выступал с позиций неприятия монастырского землевладения, но категорически не принимал инквизиторских наклонностей лидеров иосифлян и ратовал за прощение раскаявшихся еретиков.

3) Любые философско-религиозные споры той эпохи рано или поздно становились достоянием политической борьбы, а уж тем более противостояние нестяжателей и иосифлян, которые затрагивали коренные вопросы государственного управления и земельных отношений.

Долгое время позиции «мнимых нестяжателей» при великокняжеском дворе, к которым в 1516 г. примкнули выходец из Афонского монастыря Максим Грек (Философ) и знатный боярин Иван Никитич (Берсень) Беклемишев, были как никогда крепки. Однако, после того как Вассиан Патрикеев решительно осудил развод великого князя с Соломонией Юрьевной Сабуровой, а Максим Грек попытался доказать «девственную» чистоту и превосходство греческого православия над русским, их позиции резко пошатнулись. В 1525 г. новый церковный собор решительно осудил Максима Грека, отправив его на длительное покаяние в Иосифо-Волоцкий монастырь, и санкционировал казнь Берсеня Беклемишева, которого обезглавили на Москве-реке. Спустя шесть лет, в 1531 г. та же участь постигла Вассиана Патрикеева, которого также сослали для исправления в оплот ортодоксальных церковников — Иосифо-Волоколамский монастырь. К концу правления Василия III победу в ожесточенной идейной борьбе одержала «партия иосифлян», которая решительно отстаивала идею автокефальности и превосходства Русской православной церкви и сохранения ее огромных земельных богатств.

В конце 1530-х гг. возникла новая ересь «вольнодумцев», идейные лидеры которой Матвей Башкин и Феодосий Косой не только отрицали церковные обряды, иконы и таинство исповеди, но и саму христианскую символику, утверждая, что крест, как орудие казни Христа, негоже обожествлять, а тем более поклоняться ему. Официальная церковь быстро расправилась с новыми еретиками: Матвей Башкин после пыток и истязательств был отправлен на исправление в тот же Иосифо-Волоколамский монастырь, а Феодосий Косой, опасаясь жестокой расправы, успел сбежать в соседнюю Литву.

Сельское хозяйство, бывшее основной национальной экономики, по-прежнему развивалось экстенсивным путем и в основном носило полунатуральный характер. Именно в этот период произошло окончательное утверждение трехпольной системы земледелия (яровые, озимые, пар), а в качестве основного орудия труда стал широко применяться тяжелый плуг с железным лемехом, что позволило пусть не на много, но все же повысить среднюю урожайность зерновых до трех-четырех центнеров зерна с десятины.

В процессе создания единого государства и усиления великокняжеской власти произошло окончательное оформление всей структуры феодального землевладения, состоящего из 1) княжеского домениального, 2) боярского вотчинного и 3) поместного условного землевладения. Кроме того, в этот период претерпел существенные изменения институт феодальной земельной собственности бывших удельных князей. Переходя на службу к великому князю и становясь его подданными, а не феодальными вассалами, бывшие удельные владыки, при сохранении своей земельной собственности в пределах своих бывших княжеств, теряли право сбора податей с подвластного населения, суда над ним и чеканки собственной монеты, то есть всего того, что в исторической науке принято называть институтом феодального иммунитета. По своему правовому статусу удельное княжеское землевладение встало в один ряд с боярским вотчинным землевладением, ни в чем не отличаясь от него.

В недрах самого боярского землевладения в тот период четко прослеживаются два взаимоисключающих процесса. Во-первых, происходит заметный рост земельных владений бояр-вотчинников, главным образом, за счет покупки роспаши во вновь присоединенных территориях. А во-вторых, все заметнее стал проявляться процесс дробления старых боярских вотчин из-за постоянных семейных разделов, поскольку на Руси в отличие от европейских государств отсутствовал принцип майората, то есть передачи прав на землю одному наследнику, как правило, старшему сыну. Процесс дробления боярских вотчин шел гораздо быстрее и интенсивнее, чем их рост. Поэтому в конце XV в. само правительство инициирует создание принципиально нового института поместного землевладения. По мнению многих историков (Л. Черепнин, А. Зимин, В. Кобрин, Л. Данилова), новая поместная система стала результатом не только проблем, связанных с кризисом боярского вотчинного землевладения, но и с желанием центральной власти существенно увеличить количество служилых людей «по отечеству», которые стали составлять основу русской поместной конницы.

Первоначально правовой статус поместья существенно отличался от княжеской и боярской вотчины, поскольку, будучи частным, но отчуждаемым (условным) владением, находящимся в верховной собственности государя, оно не могло участвовать в процессе купли-продажи и дарения, а могло передаваться только по наследству, если наследуемое лицо продолжало служить на государевой ратной службе. Если же помещик добровольно прекращал нести эту службу, то поместье «имали в казну на государев кошт». Основную массу первых помещиков составили мелкие великокняжеские слуги и отпрыски разорившихся вотчинных родов, которых в источниках стали называть «дети боярские».