Кио ку мицу! Совершенно секретно — при опасности сжечь! - Юрий Корольков

— Вам в самом деле нравится портрет Гитлера? — спросила Рихарда фрау Хельма.

Рихард ответил уклончиво:

— Видите ли, мне интересно не сходство, но восприятие японского художника. Он так представляет нашего фюрера. Пусть примитивно, но искренне.

— Рихарда поддержал первый советник посольства:

— Да, да, вы правы, доктор, именно искрение.

Все восхищались портретом, но внутренне пожимали плечами, недоумевали — такая мазня! И все же портрет фюрера с выставки перекочевал в приемную немецкого посольства, где много лет вызывал громкие восторги и тайные мины недоумения.

В кабинете князя Ураха Рихард еще раз встретился с Клаузеном. Зорге, будто случайно, заглянул к своему приятелю и застал у него «немецкого предпринимателя».

Вечером они встретились на Гинзе в ресторанчике «Летучая мышь». Сидели за голыми дощатыми столами, пили пиво, разговаривали будто бы так, ни о чем — просто два приятеля коротали время.

— Ну и как? — спросил Зорге.

— Как видишь, продал корову и приехал, — усмехнулся Макс.

— Но куда ты запропастился?!

— Ты знаешь, что я придумал, Рихард, — в нашей профессии что-то от бога: пути господни и пути разведчика неисповедимы, я два месяца ехал к тебе на службу.

Они обменивались шутками, смеялись, переходили на деловой разговор. Условились, что Клаузен немедленно займется восстановлением связи.

Передатчик стоял в фотолаборатории на квартире Бранко Вукелича.

— Здесь одни запасные части, — бормотал Клаузен, осматривая передатчик. — Надо монтировать все заново.

И так же как в Китае, чтобы не вызывать подозрений, Макс добывал материалы, сам делал сложнейшие детали, что-то придумывал, заменял и через три недели сообщил Зорге, что передатчик готов. Он свободно помещался в небольшом чемоданчике и при хороших атмосферных условиях мог доставать «Мюнхен», то есть Москву. С Хабаровском и Владивостоком передатчик давал устойчивую связь.

Первая передача показала, что можно работать. Зорге сам зашифровал радиограмму и передал ее Максу. Клаузен священнодействовал, склонившись над аппаратом, выстукивая ключом самому ему непонятные сочетания цифр. В первой же шифрограмме Рихард передал, что Клаузен на месте, Анна может выезжать. Но прошло еще несколько месяцев, пока Анна другим путем — через Харбин и Шанхай — приехала в Токио и встретилась с Максом.

Максу самому пришлось поехать в Шанхай. Заодно он переправил туда несколько роликов микропленки. Официально их брак с Анной еще не был оформлен, решили, что это лучше сделать не в Японии, а в Китае, и они подали заявление шанхайскому консулу. Но здесь тоже произошла задержка — выясняли арийское происхождение жениха и невесты. Наконец все препоны были преодолены, и законные супруги Клаузены приплыли в Иокогаму.

Теперь вся группа «Рамзай» была в сборе. Все, что происходило раньше, можно было считать только прелюдией предстоящих действий. И если вообразить себе громадный незримый театр, то главные герои будущих событий заняли в мизансценах свои места. Начиналось главное действие. Но никто не мог приподнять занавес, чтобы увидеть эту героическую эпопею.

Макс Клаузен, следуя своему опыту в Шанхае, открыл фирму по продаже автомобилей, однако у него обнаружилось столько конкурентов, что Макс чуть не попал в долговую тюрьму. Фирма его оказалась на грани банкротства. Вот когда пригодилось Рихарду знание банковского дела, финансовых операций!

В течение нескольких дней он сумел ликвидировать прогоравшее предприятие и создал новое. Конечно, сам он при этом оставался в тени.

Немецкий предприниматель Макс Клаузен стал владельцем большой светокопировальной мастерской, принимавшей заказы от солидных организаций. Из Германии выписали новейшие копировальные аппараты. Оборудование сопровождали немецкие специалисты, и очень скоро фирма «Клаузен Шокей» — «Клаузен и компания» — завоевала себе прочное положение. Текущий счет в банке на имя удачливого дельца Клаузена все округлялся. Тогда Макс открыл филиал своей фирмы в Мукдене, завел новый счет в шанхайском банке. Банковские перечисления из Китая, Нью-Йорка и Сан-Франциско теперь не могли вызвать подозрения.

Получалось, что группа Рамзая к этому времени почти не нуждалась в средствах, поступавших из Центра: радист Макс Клаузен, помимо выполнения своих обязанностей, стал заниматься финансовым обеспечением группы.

Рождение фирмы «Клаузен Шокей» имело значение еще и потому, что светокопировальная мастерская стала дополнительным источником важнейшей информации. К услугам фирмы обращались конструкторские бюро самых крупных военных заводов — Мицуи и Мицубиси, где строили танки, корабли, самолеты. За технической помощью обращались представители морского флота и даже некоторые отделы японского генерального штаба. При некотором напряжении мысли можно было установить, в каком направлении идет техническое оснащение японской военной промышленности. Иногда среди бесчисленных рулонов с чертежами малозначащих деталей появлялись вдруг технические чертежи, представлявшие немалую ценность.

Группа «Рамзай» начинала действовать безотказно. Невидимая «наблюдательная вышка», воздвигнутая кропотливыми и длительными усилиями, давала широкий обзор для наблюдений за планами вероятных противников Страны Советов. И вдруг тяжелая болезнь подкосила Рихарда Зорге.

…Он лежал на колючей проволоке, на шипах, которые вонзались в тело, и не было сил сползти, упасть с этих проклятых качелей… Страха тоже не было, он иссякал по мере того, как человек терял последние силы. Теперь оставалась только боль, от которой мутилось сознание. Рихард часто впадал в беспамятство, и тогда он куда-то проваливался, его обволакивал вязкий мрак, он уже ничего не чувствовал, не сознавал и лежал, как труп, на проволочном заграждении.

Затем сознание ненадолго появлялось, а вместе с сознанием опять приходила жестокая боль. Рихард уже не мог поднять сникшую голову и, когда открывал глаза, видел под проволокой собственную ногу с неестественно вывернутой ступней и руку с раскрытой ладонью. На скрюченных, неподвижных пальцах застыла кровь. Сначала она была красной, затем порыжела, стала коричневой. Его тело больше не принадлежало ему, было чужим, как этот кол проволочного заграждения, покосившийся под его тяжестью. Рихард Зорге уже не жил — только чуть теплилось затухающее сознание, мерцали мысли, изорванные, как и его тело.

Его сухие губы шептали: «Боже мой! Боже мой!…» Но ему только казалось, что он шепчет. Это был стон. Он глухо стонал, так же как сосед, лежавший рядом в воронке. Тот затих на вторые сутки, а Рихард все лежал и лежал на колючей проволоке. И шипы впивались в него, как иглы терновника в венке Страдальца… Христос шел на Голгофу… Почему на Голгофу? Эта высота называется «304», а может быть, Морт-ом, который прикрывает Верден. И солдаты цепью идут на свою Голгофу. Бросаются в атаку и отступают, снова идут, гибнут; только живые возвращаются в свои траншеи. Так из недели в неделю, из месяца в месяц. Проклятый Верден!