Блеф - Эдвард Брайант

Прямо посреди фразы она внезапно почувствовала хорошо знакомое головокружение и потерю ориентации.

– Нет! – вскричала Миша, протестуя против внезапно навалившегося видения. Но знала, что укрыться от хикмы, божественной мудрости, невозможно. – Иншалла. Да будет воля Твоя, – сказала она уже тише. Аллах посещает людей так, как пожелает, и тогда, когда пожелает.

Комната и Стигмат расплылись. Длань Аллаха коснулась ее. Ее глаза стали Его глазами. И ее охватил кошмар наяву, заслоняя убогую реальность Джокертауна, грязной комнаты и мечущего угрозы Стигмата.

Она снова оказалась в Бадият Аш-шам, пустыне. Стояла в мечети ее брата.

Нур аль-Алла стоял прямо перед ней, изумрудное сияние его кожи померкло, скрытое невероятно мощными струями крови, стекавшей по его джеллабе. Его дрожащая рука обвиняюще указывала на нее. Он поднял подбородок, показывая побелевшие края зияющей, словно рот, раны в горле. Попытался заговорить, но его голос, когда-то такой мощный и убедительный, теперь шуршал и скрежетал, будто песок и гравий. Она ничего не поняла, кроме ненависти в его глазах. Миша ахнула, склоняясь под этим обвиняющим злобным взглядом.

– Это не я! – рыдая, сказала она, падая перед ним на колени в мольбе. – Моей рукой двигала сила шайтана. Он воспользовался моей злобой и завистью. Прошу…

Она пыталась объяснить брату, что не виновна перед ним, но, подняв взгляд, увидела, что перед ней стоит не Нур аль-Алла, а Хартманн.

И смеется.

– Я зверь, срывающий покрывала разума, – сказал он. Его рука выпрямилась в ее сторону, грозя схватить. Она отпрянула, но поздно. Будто когти, его ногти впились ей в глаза, вспороли тонкую кожу на лице. Ослепнув, она закричала, запрокинув голову от мучительной боли, извиваясь, не в силах вырваться из пальцев Хартманна, которые рвали кожу и выдавливали ей глаза.

– Здесь нет покрывал. Нет масок. Позволь показать тебе правду, скрытую за ними. Позволь показать тебе, какого цвета джокер, скрывающийся внутри.

Он сжал пальцы сильнее, разрывая и распарывая. Лохмотья плоти летели в стороны из-под его когтей, она почувствовала, как по изуродованному лицу струится горячая кровь. Она стонала, плакала, ее руки тщетно пытались бороться с ним, но он снова и снова рвал ее лицо, отрывая плоть от мышц и мышцы от костей.

– Твое лицо станет нагим, – сказал Хартманн. – И они в ужасе убегут от тебя. Смотри, смотри на то, какого цвета твоя голова внутри. Ты же просто джокер. Грешница, как и все остальные. Я вижу твои мысли, я чувствую их вкус. Ты такая же, как все. Такая же.

Она посмотрела на него сквозь струящуюся кровь. Хотя внешне это все еще был Хартманн, почему-то у него стало лицо юноши. Его голову окружали тысячи ос, злобно жужжа. Но, пребывая в ужасных мучениях, она вдруг почувствовала ласковое прикосновение к плечу. Повернулась и увидела стоящую позади Сару Моргенштерн.

– Прости, – сказала Сара. – Это моя вина. Позволь мне прогнать его.

И на этом видение, ниспосланное Аллахом, закончилось. Она поняла, что лежит на полу, тяжело дыша. Дрожа, покрывшись испариной, она подняла руки к лицу. С изумлением ощутила под пальцами нетронутую кожу и плоть.

Стигмат изумленно глядел на женщину, плачущую, лежащую на плохо оструганном дощатом полу.

– Да ты точно не натуралка чертова, – сказал он, и в его голосе появилось сочувствие. – Ты действительно одна из нас.

Он вздохнул. На его руках снова повисли капли крови. Упали на пол.

– Все равно это моя комната, и я хочу ее обратно, – сказал он, но в его словах уже не было злобы. – Я подожду. Подожду.

И он тихо пошел к двери.

– Одна из нас, – повторил он, покачав покрытой кровью и грязью головой. И вышел.

– Значит, слухи оказались правдой. Ты вернулся.

Голос прозвучал сзади, из-за переполненного мусорного контейнера. Гимли резко повернулся, оскалившись. Его ноги подняли брызги из покрытой масляной пленкой лужи, остатков дождя, прошедшего днем.

– Кто тут еще, на хрен?

Карлик прижал к боку левую руку, сжатую в кулак, а правая уже повисла у края ветровки, которую он надел, хотя вечер был теплый. Внутри пояс оттягивал пистолет с глушителем калибра.38.

– У тебя две секунды на то, чтобы не остаться просто воспоминанием.

– Ну, все преходяще, как и мы сами, так ведь?

Голос молодой, подумал Гимли. Увидел в свете уличного фонаря фигуру позади мусорного бака.

– Это я, Гимли, – сказал человек. – Кройд. Убери свою чертову ручонку от пушки. Я тебе не коп.

– Кройд? – прищурившись, переспросил Гимли. Слегка расслабился, но все еще стоял, присев всем своим невысоким массивным телом. – На этот раз твой туз был бит, похоже. Никогда тебя таким не видел.

Человек усмехнулся мрачно. Его лицо и руки были белыми, как фарфор, зрачки – тускло-красными, а спутанные каштановые волосы лишь подчеркивали бледность кожи.

– Ага, блин. Приходится на солнце не выходить, но я всегда больше любил ночь. Волосы выкрасил, темные очки ношу, но вот потерял. Хотя на этот раз кое-какая сила все равно есть. И то хлеб.

Гимли ждал. Если этот парень – Кройд, чудесно. Если нет, Гимли не намеревался давать ему шанс что-нибудь выкинуть. Вернувшись в Нью-Йорк, он снова стал вспыльчивым и резким. С Поляковым они встретятся не раньше понедельника, когда Хартманн, по слухам, должен объявить свою цену. Эта долбаная арабская баба, ненавидящая джокеров и через раз несущая всякую религиозную чушь, когда у нее не случаются эти ее «видения», старые друзья из ДСО, с которыми он потерял связь, пока был в Европе и России, война между «Призрачным кулаком» и мафией, демагогия Барнетта… Как уж тут почувствуешь себя в безопасности.

Но продолжать и дальше торчать на складе его тоже достало.

И он решил, что немного прогуляется вечерком, чтобы немного снять напряг.

Хреновая была идея.

Гимли казалось, что враги поджидают его за каждым углом, и он считал, что это единственный шанс остаться в живых и на свободе. И так скверно, что Хартманн послал федералов и местных копать информацию о старой сети ДСО, запугивая всех подряд. А учитывая постоянные разборки между джокерами и натуралами, казалось, что все полицейские Нью-Йорка скопились в Джокертауне. Гимли был слишком узнаваем, чтобы спокойно ходить по улицам, и тут никакие предосторожности не помогут. Вряд ли стоит рассчитывать на то, что Хартманн не порекомендует полицейским застрелить Гимли «за сопротивление при аресте», а не сажать в тюрьму. Не настолько Гимли глуп, чтобы так думать.

Лучше быть поосторожнее. Лучше быть скрытным. Лучше кого-нибудь по ошибке убить, чем попасться.

– Знаешь, Кройд, я немного нервный сейчас. Мне вовсе не улыбается, чтобы меня видели люди, которых я не знаю…