Синдром публичной немоты. История и современные практики публичных дебатов в России - Коллектив авторов

обсуждение регламента самого съезда. Ленин до съезда подготовил его набросок, и дебат по регламенту в основном шел по 3 вопросам. Сначала – о количестве выступлений одного делегата сьезда. Мартынов и Либер предложили ввести особый modus, порядок прений, как они назвали его по-латински: не ограничивать прения и количество выступлений в них, если вопрос особенно важен. Мартов выступил против введения особого modus’а, но признал, что можно иногда отказаться от ограничения количества речей. Дейч предложил ограничить продолжительность речей для каждого делегата 15 минутами для первой и 10 минутами для второй [Там же: 14–15]. В результате проголосовали следующие пункты регламента: «2. Каждый оратор может говорить не долее десяти минут, докладчики не долее получаса [примечание: в исключительных случаях возможны отступления], а лица, вносящие мотивированные предложения и резолюции, не долее двадцати минут. 3. По каждому вопросу никто не имеет права говорить более трех раз, но в это число не входит первая речь докладчика» [Там же: 416]. На добавление Либера: «Докладчик должен иметь всегда последнее слово» – председательствующий Плеханов ответил: «Это всегда так делается, поэтому не внесено в регламент» [Там же: 15].

Второе, о чем спорили, обсуждая регламент съезда, – это могут ли голосовать те, кто имеет только право совещательного голоса. Мартов выступил с предложением, «чтобы по всем вопросам формального характера, т. е. по вопросам, касающимся порядка заседания (Geschäftsordnung), голосование происходило по числу присутствующих на съезде членов партии, т. е. [необходимо] включить и лиц с совещательным голосом. По существу же вопросов, занимающих съезд, голосование должно быть по мандатам» [Там же]. Ленин выступил против, так как если считать не по мандатам, то будет сложно проводить подсчеты; его предложение было поддержано большинством. В-третьих, дебат развернулся по поводу того, что делать, если принимаемые съездом резолюции не получат абсолютного большинства в 2/3 голосов. Одни предлагали посылать такие резолюции на доработку в комиссии, так как партия должна выступать как единая сила и нельзя принимать резолюции, не поддержанные явным большинством. Другие, учитывая, что надо двигаться вперед и требуются резолюции как выражение мнения партии, настаивали на том, что, если не будет абсолютного большинства, надо устроить перебаллотировку и не учитывать число воздержавшихся, а смотреть на относительное большинство. Приняли последнее предложение, причем интересно, что председательствущий на этом заседании Плеханов вмешивался в процесс обсуждения[225]:

Махов: Независимо от числа воздержавшихся, абсолютное большинство может не получиться также и в том случае, когда голоса разобьются на нескольких резолюциях.

Плеханов [председатель] предлагает для таких случаев перебаллотировку, результат которой принимается независимо от числа воздержавшихся.

Либер: Резолюции съезда будут иметь огромное значение. Отсутствие абсолютного большинства по некоторым резолюциям умалило бы их значение. Поэтому предлагаю принимать резолюции только абсолютным большинством. В противном случае, т. е. если абсолютного большинства не получилось, вопрос сдается в комиссию, которая и вырабатывает общую резолюцию.

Председатель: А если и затем не будет абсолютного большинства?

Либер: То не принимать совершенно никаких резолюций.

Посадовский: Решения съезда обязательны для всей партии. Поэтому в том случае, когда резолюции принимаются немногими представителями партии, лучше их совсем не принимать.

Махов предлагает, при неполучении абсолютного большинства за одну из резолюций, производить перебаллотировку, результаты которой признаются решающими во всяком случае [Второй съезд 1959: 16][226].

Обычно протоколы всех этих процедурных баталий бесконечно скучно читать, если концентрироваться на их основном содержании. Но если сконцентрироваться на мелких деталях (marges, то есть полях, сносках или других маргиналиях дискурса, как сказал бы Деррида) и форме аргументов, то они являют нам три важных элемента в специфике процедуры дебатов среди российских социал-демократов, а потом и большевиков, которые они сами чаще всего не замечали. A именно то, что 1) многие высказывания подразумевают наличие какой-то единой процедуры, 2) многие указывают на немецкие термины, чтобы описать эту процедуру, и 3) ее основное отличие от того, что предлагали несколько позже Муромцев – Острогорский – Маклаков, – это представление о роли председательствующего на собрании.

Во-первых, как обыденно замечает Плеханов в цитате, приведенной выше, и с ним неожиданно легко соглашается Либер, всегда и по малейшему поводу рвущийся в дискурсивный бой, «это всегда так делается, поэтому не внесено в регламент». Подразумевается, что есть общепонятные для всех процедуры ведения прений и потому многие из них не надо проговаривать. К ним привыкли. К ним можно отсылать как к общей базе практического опыта или знания.

Во-вторых, заметим по поводу специфики дискуссионых практик русских социал-демократов, что латинское слово modus, которым пользуется для описания правил ведения прений Либер, не так популярно среди делегатов съезда, как немецкоязычные термины. Например, термин, который упоминает только Мартов, Geschäftsordnung, сразу отсылает нас к парламентской процедуре немецкого рейхстага и героической борьбе немецких социал-демократов. Этот термин по-английски переводится как rules of order, а по-немецки до сих пор означает свод правил для заседаний бундестага. Во времена Мартова он применялся и для обозначения порядка прений в рейхстаге Германской империи. Например, к параграфу 59 этого свода апеллировал Карл Либкнехт 2 декабря 1914 года, когда единственный среди депутатов проголосовал против военных кредитов [Liebknecht 1915][227].

Сам Мартов, конечно же, ссылается на практики социал-демократической партии Германии, а не на практики рейхстага. Так, когда он предлагает не читать протокол прошлого заседания в начале каждого последующего, что занимает безумно много времени, он говорит: «На германских партийных съездах протоколы на заседаниях не читаются, а каждому оратору предоставляется право прочитывать протоколы и вносить в них изменения с согласия секретаря. Предлагаю подобным же образом поступать и нам» [Второй съезд 1959: 156][228]. Подробное знакомство если не с процедурой, то с материалами последних съездов австрийских социал-демократов показывал Акимов, поэтому он и пытался настоять на своем праве внести 21 поправку в программу [Там же: 256–257].

В речах Ленина на съезде мы не найдем термина Geschäftsordnung, зато он часто апеллирует к Tagesordnung, порядку или повестке дня. Например: «У нас есть Tagesordnung, утвержденный съездом. Согласно [его] пункту, вопрос о порядке опубликования будет решен в свое время» [Там же: 259, 372]. Этот термин он употреблял достаточно часто именно в этот начальный период развития социал-демократического движения, что можно увидеть и по другим его текстам и выступлениям [Ленин 1963: 292; 1967а: 59; 1967b: 448–450]. Конечно, термин этот не был монополией Ленина, им пользовались и докладчики Бунда, и «экономисты» Мартынов с Акимовым [Второй съезд 1959: 509, 321]. Большевик Шотман (рабочий с Выборгской стороны Санкт-Петербурга) в своих воспоминаниях o II съезде даже транслитерировал этот термин: «Недолго нам пришлось