Красное золото - Виталий Олейниченко

— А потому, — таким же прерывистым голосом ответил тот, — что от нас именно этого и ждут. А мы сейчас за станцию выйдем, пути перемахнем и к аэропорту подадимся. По окраинам. «Железка», я думаю, для нас теперь закрыта.

— Может, дальнобойщика на трассе поймаем? — предложил Лелек. Он уже не однажды путешествовал автостопом и процесс ему нравился.

— Ага, и на первом же посту ДПС нас за шкирку возьмут. У них наверняка менты подвязаны… Нет, дружище, не пойдет.

— А в аэропорту не возьмут?

— Могут. Но только они, надеюсь, оттуда наблюдателей снимут и на другие НП перебросят, — Мишель, хоть и не военный давно, любил использовать армейскую терминологию, — выходы из тайги контролировать. Рудск — не епархия «синих», и даже если они у местных «спортсменов» помощи вытребуют, вряд ли их будет много. Так что если в порту кого и оставят, одного-двух человек, не больше. Один раз по нахалке вполне проскочить можно. Прорвемся как-нибудь…

Боевики «синих» в очередной раз стояли на краю леса.

— Ну, блин, ну, суки. Опять ведь ушли! — тяжело отдуваясь, сказал Самолет и засунул пистолет за спину под брючный ремень.

— Ни че, — пробасил Поршень, прозванный так за неуемную страсть к слабому полу, — теперя уж точно не уйдут. Гниды…

Он замолчал, прислушиваясь к своим ощущениям: на путях от отбил себе большой палец на ноге, стукнувшись при осмотре составов о какую-то железку, и поэтому теперь слегка прихрамывал, но во время погони от соратников, тем не менее, не отстал.

— Ага, блин, не уйдут… Они козлы драные, уже знаешь сколько раз уходили? И наших замочили. Даже Сиплого. А Сиплый не лох был, конкретно, он даже в разборке с «металлургами» живой остался, понял?

— Заткнись, — коротко скомандовал Вова Большой и, достав трубку мобильного телефона, принялся тыкать толстым, как баварская сарделька, негнущимся пальцем в засветившиеся зеленым кнопочки. Миниатюрная трубка совсем утонула в его огромной лапище.

— Але! Клещ! Туту, короче, так… — и он стал обстоятельно докладывать далекому собеседнику, что именно «тут, короче, так».

В это же время Тунгус, черноволосый скуластый бригадир рудских «спортсменов», напоминавший лицом непроницаемо-хитроумного азиатского божка, по своему мобильнику делал доклад Банзаю — одному из истинных хозяев Рудска. Раскосые глаза его внимательно ощупывали темный подлесок:

— Не-а, сейчас невозможно. Темно, как у негра в заднице… Говорят, они их корешей в сухую мочили. Так что братва по ночи в елки не полезет… Понял… Понял… В лучшем виде! — и одновременно с Вовой дал отбой.

— Ну че, братан? — обратился Вова к коллеге.

Вместо ответа тот подманил пальцем кого-то из своих:

— Гнутый! Дуй на вокзал, пусть там Ухо шелупонь подымет и гонит всех сюда. Здесь — расставить вдоль леса и смотреть. Кто задрыхнет — в лес навечно переселится. Понял?

— Понял!

— Пошел!

Гнутый «дунул» обратно к станции.

— Дело! — одобрил Вова действия Тунгуса. — Слышь, братан, Клещ велел вашим мусорам наводку на трассу кинуть.

— Велел? — переспросил тот, едко прищурившись.

— Ну, это… просил, — выдавил Вова через силу. Здесь он был не дома. Чужой монастырь…

— Ну, раз просил — об чем базар! — расплылся местный бригадир в улыбке, казавшейся вполне искренней, и снова вытащил сотовый. — Наша братва своим завсегда помочь готова!

— Слышь, Самолет, лети-ка быстренько на аэродром, — Вова невольно хохотнул над случайным каламбуром, — и пусть все рвут сюда. И чтоб до света тут были, в натуре!.. Или нет, оставь там кого-нибудь одного. На всякий случай.

Самолет послушно мотнул головой и запылил вслед за Гнутым.

ГЛАВА 17

У первых же пятиэтажек нам несказанно повезло. Удача подвалила в виде побитой жизнью замызганной «Волги» с зеленым огоньком под ветровым стеклом. Мишель как-то рассказывал, что в обеих столицах такие огоньки — жуткий реликт, нечто вроде живого птеродактиля; ну да мы-то — не столица, мы — люди традиций…

На шаткой приподъездной лавочке сидел, покуривая и уставив в асфальт грустный лошадиный взгляд, мятый дядька в кепке-восьмиклинке (мы ведь — люди традиций, да?). На Мишино предложение подбросить нас, бедных туристов, до аэропорта дядька прореагировал странно: снял кепку, потер пятерней обнаружившуюся под кепкой обширную лысину, а потом стал загибать пальцы на левой руке, бормоча под нос что-то неразборчивое. На левой руке пальцев не хватило и дядька принялся за правую. Позже, когда для его неведомых нам сложных расчетов не хватило и правой руки, он покачал головой и безо всякой связи с предыдущими телодвижениями объявил:

— Не-е-е… Выпимши я… — и горько причмокнул, сожалея не то о том, что выпил, не то о том, что выпил мало.

— Лелек! — обернувшись к завхозу, Миша показал ему согнутый указательный палец.

Лелек понимающе кивнул, порылся в клапане рюкзака и извлек на свет божий помятую бумажку в пятьдесят долларов.

— Эй, командир! — Миша снова растолкал закручинившегося было о своем дядьку. — Американские рубли берешь?

Вообще-то в наших палестинах оная валюта в народных массах имеет (в отличие, к примеру, от Москвы) весьма слабое хождение. У нас все больше обычные рубли предпочитают. Но таксист — он и в Африке таксист, а потому портрет Президента Гранта произвел на труженика баранки воздействие, сравнимое разве лишь с воздействием утренних ста грамм на правильно пьющего алкаша: тоска-кручина моментом испарилась, глаза заблестели и даже хилая грудная клетка выгнулась колесом, как у ретивого легионера при виде Цезаря. В мгновение ока были открыты все четыре двери и багажник, а еще через минуту мы уже тряслись, клацая зубами и вдыхая аромат неусвоенного карбюратором бензина, по асфальтовым рытвинам.

Таксист в долженствующее означать легкую степень опьянения понятие «выпимши» вкладывал, видимо, несколько иной смысл и объем, потому что салон моментально наполнился могучим перегарным амбре, какого при легкой степени опьянения быть физически не может. Машину он, тем не менее, вел исправно, даже пытался слушаться указаний редких облупившихся дорожных знаков. Есть такая мощная прослойка в народонаселении нашей страны: чем больше пьют, тем ловчее работают. Помню, в нашей коммуналке жил то ли слесарь, то ли токарь, то ли еще кто, сейчас уж не помню — в общем, запойный алкаш с аристократическим именем Евгений (его так все и звали: Евгений, а не «дядя Женя», например, или «Евгений Сидорович»). Так вот он мог запросто сделать и починить все что угодно, от швейной машинки до ракетного комплекса, но только после пол-литры. А когда он бывал трезвый — впрочем, справедливости ради надо заметить, что в таком неестественном состоянии его мало кто видел — не мог собственным телом в дверной проем попасть. Особенности национального не знаю уж чего. Дарвин. «Эволюция видов»…