Темный янтарь 2 (СИ) - Валин Юрий Павлович

— Не твое же дело, – неуверенно заметил новый комроты. – Бронебойщики остановят.

— Остановят – хорошо. А нет, уж все равно – на КП или там. На кладбище даже как-то уместнее, – старший лейтенант Васюк поправил ремень громоздко распухшей полевой сумки.

Ползли между могил, частью разворошенных, хорошо, не всегда глубоко снаряды разрывали. Серега размышлял над своими суевериями – вот ползешь понятно куда, а полусгнившие щепки гробов норовишь обогнуть. Нелепо. И скула болит. Этак останешься жив: у порядочных вояк от пуль и клинков шрамы, а у тебя на харе от церковного кирпича. Придется гордо и уклончиво отбрехиваться.

Все понимал старший лейтенант Васюк – и что глупости думает, и что многовато немцев, да еще с танками, что уж совсем плохо. И что нельзя вида подавать – и бойцы ползут следом, и танкист со своим несподручным пулеметом, им уверенность нужна. Но было товарищу Васюку всего восемнадцать лет, как тут глупости не думать о своей не особо красивой морде, и о том, что в него кто-то нелепо, но все-таки по-настоящему влюбился? Нет, непременно должен человек думать о таких вещах, ползая между могил, естественно, не упуская правильного курса маршрута. Просто обязан думать, поскольку иного случая может и не представиться.

Левее довольно дружно и организованно вела огонь траншея, а впереди постукивали редкие винтовочные выстрелы. Побило там совсем всех, что ли?

— Чего вялый такой? – задыхаясь, поинтересовался Серега у стрелка, палящего из трехлинейки из-за солидного могильного креста.

Шинельная спина очевидно вздрогнула, обернулось испуганное немолодое лицо:

— Ох! Свои? Я не вялый, тож один я остался.

— Не бойсь. Уже не один, уже резервы Ставки верховного главнокомандования подтянулись. С пулеметом что? Разбит?

Пулемет разбит не был, но расчету досталось: оба лежали мертво, телогрейки на спинах раздерганы – осколками накрыло.

— Танкист, здесь остаешься. Когда танки остановим, отсечешь пехоту. Но не раньше, а то демаскируешь. А мы… лишнее оставим.

Сам, показывая пример, передал бинокль смущенному танкисту.

— Подавят нас, – упавшим голосом сказал кладбищенский стрелок.

— Это могут, – подтвердил Серега, выглядывая из-за бугорка обсыпанной гильзами могилы. – Сначала траншею проутюжат, а потом на нас повернут. Но это, если будем сидеть и дожидаться. А если умно… вдоль могилок, и вот туда… Короче, приказ понятен. Мы с тобой в паре. Вы двое – чуть левее ползите, вон к тому резному кресту нацеливайтесь. Он повыше, симпатичный, прекрасный ориентир.

— Хлопцы, вы, главное, когда танк на вас идет – замрите. Если диагонально ползет, то из танка человека слабо видно, – напутствовал танкист.

— Вот! Слышали, что специалист говорит? Вперед! Жизнь не обещаю, но награды будут, – старший лейтенант Васюк ободряюще подпихнул бойцов.

Не нужно было деда брать. Под пятьдесят годков уж красноармейцу – еле ползет, винтовку волочет. Вообще не дочапает. Серега пробормотал нехорошее, ускорился в одиночку, голову не поднимал, вилял хитрым ужом-червяком между старых просевших холмиков, автомат ерзал за спиной, массивная полевая сумка пропахивала островки снега и кладбищенской земли. Над головой хрустнул задетый пулей крест, уронил рассохшуюся щепку.

Вообще всё не так. Кто же на кладбищах воюет? Тем более на старых, сельских. Они же, как это говорится… пасторальные, тихие должны быть. А старшие лейтенанты вообще не должны к танкам ползти – не их это дело, не для того их страна и училище изо всех сил учила уму-разуму и стратегии с тактикой.

Но не было сейчас никакого ума-разума у товарища Васюка. Только осознание безнадеги, и того, что танки нужно остановить. Вычистят, гады, траншею, потом вообще ничего не сделаешь и никуда не денешься. Тут хоть обоссысь, но ползи на этот звук поганый. Эко рычат, мощные… А галифе уже конец, вполне приличные были, почти новые.

Кончились могилки, такие уютные, защищающие. И совсем рядом рычало… Глухо застрочил танковый пулемет. Не, то не сюда бьет. Не видят.

Серега осторожно выглянул из-за холмика, поросшего заснеженной травой. Два танка были… ну, почти в досягаемости. За ними рысила медлительная немецкая пехота, падала, постреливала из винтовочек, вставала. Нафиг – о пехоте позже будем думать.

Танки… Учил их силуэты, калибры и мощности товарищ Васюк, но всё слегка позабылось. Вроде по старшинству там идут: от «Т-1», и дальше, толще, тяжелее. Но если этак – в атаке на тебя – то просто «танки». Фашистские. Ближайший ползет, развернув башню, вот опять застрочил. Это по траншее…

Ну и что же время терять? Нужно бить, пока не тобой железяка занята. Серега поспешно расстегнул надоевшую сумку, разом извлек обе противотанковые. РПГ-40, гордо именуемая «ворошиловский килограмм»[4], проста в использовании, мощна. Главное, не терять спокойствия и точности броска. Но это в теории. Если ее среди грязи и снега к метанию готовишь, как-то спорно выглядит. Впрочем, все равно уже на кладбище…

Нет, не стал товарищ Васюк вскакивать во весь гвардейский рост, замахиваться как положено, кричать нужное и важное, но неуместное. Сбросил ремешок сумки, пополз на локтях – в каждом кулаке взрыв. Почти боксер, с тротиловыми кулаками.

Быстрее, быстрее, пока боком движется…

Танк гремел, вонял, лязгал. Жуткий. Даже не поймешь, какого цвета: мышастость брони, темная рыжесть земли на гусеницах, смутно белое – снег или краска. Гад пегий.

Метры. Считаные. Отскочит граната, самого убьет.

— Ой, мама! – закричал Серега, привставая на колено.

Массивно кувыркнулась граната… Даже не смотрел старший лейтенант Васюк, понял, что промазал – проскочила дальше гусеницы, там грохнула. Неровно же идет, сволочь немецкая. Серега припал к земле, нащупывая тесьму предохранительной шпильки второй гранаты.

Удивился. Рысила в пяти шагах серая фигура, полы шинели подняты, за ремень зацеплены. Стрелок-дед. Успел, надо же. Хекнул, по-простому заводя руку, будто в «городки» играл, боковым манером…

Бахнуло, со звяканьем потянулась гусеница с катков – ровная, гладкая. Ага, занимались такой, знаем…

Гранату запустил Серега с колен, от замаха чуть рука не вывихнулась. Посмотреть результат не успел – на жопу немцу забрасывал, вроде там и ударила. Но рухнул уже старший лейтенант мордой в землю, поскольку свистело вокруг этак неслабо – сразу чуешь, в тебя целят. Шапка слетела…

Отползал задом, ничего не видя, елозя и вдавливаясь в сырую земли. Ой, этак и самое основное в организме сотрется. Отросшие волосы упали на глаза, хорошо, что цветом не блондин – та же пегость, что у земли, брони, дня этого проклятого. Одно слово – Серый…

…Могилки, ох, хорошо. Маневр ракообразный был точен – залег на исходной, зацепил ремень сумки. Дух перевести. Соседний крест срезала очередь, Серега отпихивать завалившуюся ветхую деревянную конструкцию не стал – пусть маскирует, может, отведет пулю. Лупили густо, слышно было, как работает в ответ танкист-пулеметчик. Не, не прижмет он всех – это у него так, чисто отвлекающее получается. Но не один он, понятно. Слышны и редкие, но упорные удары противотанковых ружей, строчит пулемет из траншеи, поддерживают автоматы. Надо помогать, раз пока живой.

Серега отполз за могилу пошире – наверное, солидный человек лежит, может, кулак-мироед, но оно и кстати.

— Извиняюсь за беспокойство, ситуация этакая нынче, – пробормотал товарищ Васюк, устраивая ствол автомата на бугорке.

«Шпагин» выплевывал короткие очереди, гильзы дымились под могилкой, пытались снег растопить. Немцы были за танками, лежали, попасть было трудно – скорее попугивал их Серегин автомат, не давал с фашистскими мыслями собраться. И еще по немцам вели огонь: танкист примолк, но траншея воевала, откуда-то справа стреляли, да и где-то рядом хлопала винтовка.

— Дед, живой, что ли? – крикнул Серега, меняя диск.

— Жив покуда, – ответили из-за поклеванных крестов.