Лазурное море - изумрудная луна (СИ) - Евгения Кострова

Айвен сделала глубокий вздох, впитывая дыханием аромат сладкой выпечки и шоколада, едва различимый привкус восточных специй, раскаленную белизну сияния дневной звезды и мелодичного высокого сопрано женского хора, звучавшего где-то в отдалении под звуки кимвалов и арф, лютен. Она бросила осторожный взгляд к ногам, и застыла, не смея встрепенуться, пошевелиться, готовая расплакаться в любое мгновение в этом солнечном доме, и руки невольно потянулись к безупречной коже — ни одного рубца, ни одной царапины, что изуродовали некогда стопы и пальцы. Кости были сломаны, и она помнила, до сих пор чувствовала, как черные змеи вгрызались клыками в плоть, как оплетали толстыми и склизкими кольцами колени, проникая мерзкими головами под кожу, поедая. Она помнила, какая боль проходила вдоль хребта, вдоль каждого нерва, когда ноги касались земли. Ее пронзало, кипящими, расплавленными железными иглами; ее рвало и скручивало от боли, она искусывала полные губы в кровь и алое месиво, неспособная пить и есть многие дни. До тех пор, пока раны не начинали гноиться, и не приходили лекари в своих черных мантиях, осыпанных мерзким прахом мертвецов, что вытаскивали из золотых и рубиновых пеналов жгучие шпицы из темного, как зимние сумерки, металла, сшивая раны прямо на ней, пока она в безумие кричала. Она не могла спать в окружении ночи, теней, потому что ей чудилось, что темные кобры скользят вдоль стен, чтобы пожрать глаза и утонуть в горле, пока бы она кричала и захлебывалась кровью.

Но ее тело было чистым, как жемчужный свет луны, как снежное покрывало и крем из лепестков азалии и жасмина. Айвен поднялась на ноги, балансируя на кончиках пальцев, забавляясь легкости и силе во всем теле, пробуждения в каждой частице внутри себя. Она делала вдохи, наслаждаясь ощущениям полной груди, что касалась мягкой материи белого одеяния, тяжести драгоценных камней, свисающих с пояса, мерцающих в переливающимся свете розового, малинового и насыщенного алого оттенков. Сама кровь ее пела, когда она распростерла руки, кружась в тягучем золотом свете, словно птица в голубом небе, выпущенная из запертой клетки на свободу, чувствуя, как охватывает кожу тепло, проникая глубоко в сердце, как вонзается радость в жилы. Она открыла глаза, встречаясь с удивительными настенными лиственными и геометрическими орнаментами из ярким лавандовых и прозрачных кристаллов, испещренными на купольном потолке, и руки потянулись к изображенным фрескам. Она рассматривала длинные роскошные галеры с восседающими на высоких белокаменных тронах царственными особами, и танцовщицы, что ступали по разлитому свету полуденного светила, что ублажали человеческий взор. Их браслеты были сотканы из медно-красного пламени, а тончайшие, словно рассветный туман, платья являли собой окрыленный рассвет зари и звездный свет падающих созвездий. Айвен впитывала в себя грозный образ огромных белых тигров и столы праздного пиршества с ониксовыми фужерами, полных сочных, восхитительных яств; заворожено запоминала в своем сознании сильные тела воинов в звериной броне волков и хищных ястребов, что поднимали в высоту к расплавленному солнцу, как к багровому морю, бриллиантовые копья с ядовитыми наконечниками, окропленными росой и влагой дождя, слезами склонившихся над орудиями единорогов. По колоннам тянулись дворцы из хрусталя и холодного хризолита, сверкая в полутьме, что правила выше рубежей небосвода, и замки в сапфирово-индиговых небесах на плывущих островах, откуда стекались водопады, а на продольных озерах расцветали белоснежные ирисы.

Сквозь цветочные узоры пробивался солнечный поток, щедрым светом опаляя каждый уголок комнаты. Рядом с кроватью возвышалась совсем крохотная по размерам, узкая темная тумба с тонкими выдвижными ящичками, с бриллиантовыми ручками в форме журавлей, и по темной лаковой поверхности пролетали стаи золотых фениксов, и прикоснувшись к очерченным крыльям со сверкающими между перьями бусинами шпинели, Айвен ощутила искру жгучего пламени, проникшую глубоко под кожу, затронув самые далекие потоки крови в венах.

Девушка выпрямилась, решительно двинувшись к входу, где звучала журчащая мелодия стекающих вод, и перед ней предстал длинный коридор с высокими стенами из чистой, как алмаз воды, поднимающихся к голубому небу. Ее губы невольно приоткрылись в изумленном выдохе, дыхание сорвалось, пока глаза пытались запомнить синеющий оттенок небосвода с редкими воздушно-бежевыми разливами облаков. Она едва прикоснулась к граням волнующейся жидкости, протекающей, как горный ручей между каменных скал, почувствовав морозный хлад, как прикосновение льда, но над головой цвели арочные лозы роз и пионов. Она втянула резко в себя воздух, когда почувствовала легкое прикосновение теплого, шелкового меха к ноге, и ее глаза пали на детеныша тигра черного, словно небо при затмении, словно деготь и темный мед. Его мягкое тельце распласталось возле ее ног, когда он поднес когтистую лапу к морде, облизывая розоватым широким языком и покусывая клыками длинных зубов смольные полные подушечки. На шее позвякивал ошейник с крупными каплями сапфиров, под цвет его бездонных голубых глаз, настолько синих, что она могла различить в них цветение сирени и серость бурлящей полноводной реки в сезон дождей. Чернильные кисточки дрогнули, когда он перевернулся на бок, резко поднимаясь и впиваясь широко раскрытым взором в стоящего в дальнем коридоре человека, и оголив пасть, зевая, направился в направлении безмолвно ожидающего его мужчины, и его золотые коготки постукивали по начищенным до блеска, скользким плитам.

Человек был высок, в белых длинных одеждах, чьи рукава спадали на плиты, открывая взору богато расшитые ткани с бутонами алых маргариток и птиц с солнечными коронами, и золотые сандалии на аккуратных и ухоженных ногах сверкали винно-желтым сиянием. Айвен не шевелилась, хотя знала, что человек смотрит на нее, следит за тем, как опускается и поднимается грудь, когда она дышала. Он опустил белоснежный капюшон, скрывающий светлые, почти белоснежные волосы, как и приспустил чадру из плотной белой ткани на шею, позволяя девушке разглядеть знакомые черты лица, и серость дождя и пасмурности неба взирала на нее из глубоких глаз.

— Асир, — вымолвила она одними губами.

Он улыбнулся, словно смог расслышать с разделявшего их расстояния свое имя, обнажая белоснежные зубы, как темно-сумрачный тигр, что вставал на задние лапы, цепляясь за атласные штанины его серебристого одеяния острыми когтями, раздирая ткань, вышитую из крупных алмазов в форме цветов и речными жемчужными бусинами. Его серебристые волосы сцеплял платиновый обруч на челе, и голубая капля чистого сапфира сверкала со свисающей подвески. Айвен сделала шаг назад, стараясь различить оружие под многослойной одеждой высокого мужчины, сколько мечей и охотничьих искривленных кинжалов скрывалось под богатыми материями. Она напряглась всем телом, чувствуя, как воздух начинает гореть между ними. Она помнила в тех странных, дымчатых видениях, как высокое красное полымя охватило стены торгового зала, как горела шкура барсов и металл длинных клинков, как расплавлялась серебристая сбруя, как темнели самоцветы на длинных бусах и рабских цепях. Огонь пожрал само ночное небо, и холод царственной тьмы. Она вспоминала остроту терний, что обвевали ее в коконе теплого и ласкового мрака, убаюкивающего в своей мирной колыбели, то были объятия призраков, омывающие своими смольными камзолами облака при ночной грозе; то были поцелуи ветра, теплеющего между крыльев сокола. Венцы агатовых шипов, что расцветали красными розами в ее волосах, оставляли пламенные лепестки на губах, мак алой рябины на дягилевых ресницах и винную вишню на острых скулах. Она помнила горячие руки, что удерживали ее в бездонной мгле, и теплота тела мужчины вонзалась в кожу, как смертельный яд, распространяясь так же скоротечно, как кислород по жилам. От него пахло лавандой и сладчайшими восточными маслами, миром, и горячим воздухом красных пустынь, что обтекало золото заката и кармин восхода. Айвен подняла на мужчину глаза, когда он продолжал с легкой улыбкой на губах разглядывать женское лицо со странным интересом. Глаза его светились, и в них она могла разглядеть буйство морской волны тонов изумруда и темной орхидеи, и светлые полотнища парусов великолепных белоснежных фрегатов, медленно отваливающих от стеклянного причала, окутываемого сизо-туманными вихрями.