Сталин: арктический щит - Юрий Жуков

Наконец, как это ни выглядит парадоксальным, спасение челюскинцев достаточно веско подтвердило необходимость в самый короткий срок решить те самые задачи, которые были поставлены перед ГУСМП еще в декабре 1932 года. Требование заниматься в первую очередь не проведением сквозных рейсов, а «оборудованием» Северного морского пути. Созданием вдоль всей трассы гидрометеостанций — своей совокупной информацией только они и позволяли заблаговременно давать ледовый прогноз. Строительством аэродромов с постоянным базированием самолетов — только благодаря им и удалось спасти терпящих бедствие людей сначала «Севера», «Анадыря» и «Хабаровска», а затем и «Челюскина». И постоянным пребыванием как в западном, так и в восточном секторах как минимум по одному ледоколу — ведь только они могли вывести суда, затертые льдами, на чистую воду или привести в ближайший порт.

Выводы из случая с «Челюскиным» последовали незамедлительно. 20 июля 1934 года было принято совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по развитию Северного морского пути и северного хозяйства». Оно прежде всего стало программой обеспечения ГУСМП в течение ближайших трех лет морским и воздушным транспортом.

Постановление потребовало построить четыре ледокола типа «Красин» водоизмещением 10 000 тонн, два ледокола дизель-электрохода по 12 000 тонн, два вспомогательных ледокола по 6000 тонн, «специальные транспортные суда, приспособленные для плавания в различных районах Северного морского пути, а также гидрографические и вспомогательные суда».

Предусматривало постановление также расширение и модернизацию портов Мурманска, Архангельска, завершение строительства портов и угольных баз на острове Диксон, в бухтах Тикси и Провидения, судоремонтного завода в Мурманске и судостроительных мастерских в Тикси. Намечалось, но уже в отдаленном будущем, создание портов в Югорском Шаре, устьях Оби, Енисея, Пясины, Хатанги, Анабары, Оленека, Лены, Яны, Индигирки, Колымы.

Столь же внушительно выглядела и программа авиастроения для Арктики. Было признано необходимым в течение трех лет выпустить 253 летающих лодки шести типов. Двух лицензионных — «Хейнкель-5», «Хейнкель-0-55»; четырех отечественной конструкции — поплавковый вариант Р-5, АИР-5, АРК-3 (Арктический разведчик), ДАР-2 (Дальний арктический разведчик). По мере получения этих самолетов ГУСМП должен был к весне 1937 года проложить в Арктике, связав ее с Сибирью и Дальним Востоком, 16 авиалиний общей протяженностью 28 тысяч километров, оборудовав на них 18 основных авиабаз.

Третьей составляющей деятельности Главсевморпути предстояло стать значительному расширению сети полярных станций, число которых к весне 1937 года следовало довести с 33 существующих до 8918.

В соответствии с новыми целями постановление потребовало от ГУСМП объединить весь ледокольный флот под своим руководством, «расширить гидрографические работы с расчетом получить к концу 1937 года мореходные карты Северного морского пути и карты важнейших подходов к устьям сибирских рек», «привести сеть своих научных учреждений в соответствие с указанным расширением задач»19.

Спустя всего полторы недели последовало еще одно постановление, призванное восполнить серьезное упущение, допущенное в предыдущем. На этот раз «в целях обеспечения нормального планирования и развития работ по освоению Северного морского пути» при ГУСМП создавалось межведомственное Бюро долгосрочных ледовых прогнозов20.

Все это в равной степени могло служить не только торговому судоходству, но и целям обороны страны. Защите ее от нападения в Арктике или со стороны Ледовитого океана. И все же советское руководство сочло, что выполнение большей части данной программы придется главным образом на долю Наркомтяжпрома, занимавшегося судостроением и авиапромышленностью. А потому во второй раз пошло на необоснованное расширение функций ГУСМП. Поставило перед ним еще и ряд сложных хозяйственных задач.

Совместное постановление от 20 июля потребовало: «1. Возложить на Главное управление Северного морского пути изыскания и эксплуатацию естественных производительных сил в советской Арктике. 2. Территорией деятельности Главного управления Советского морского пути считать в европейской части СССР острова и моря Ледовитого океана, а в азиатской части — территорию севернее 62-й параллели (параллель Якутска). 3. Установить, что все хозяйственные предприятия союзного значения в указанной пунктом 2-й зоне должны, как правило, эксплуатироваться Главным управлением Северного морского пути».

Исходя именно из такого видения ГУСМП как своеобразного территориального сверхнаркомата, ему передавались «1. Арктикуголь (шахты на Шпицбергене. — Прим. авт.). 2. Норильские угольные и полиметаллические месторождения (трест Норильскстрой). 3. Рыбный комбинат Наркомснаба в Анадыре. 4. Угольные месторождения в Анадыре. 5. Оленеводческий трест Наркомзема РСФСР. 6. Островное хозяйство Северного края (Новая Земля, Колгуев, Вайгач). 7. Сангарские угольные месторождения на реке Лене».

Однако даже такая нагрузка на ГУСМП показалась руководству недостаточной, и ему передали все геологические изыскания в Арктике, чем ранее занималась Союзгеологоразведка, поручили «развитие местных продовольственных ресурсов, создание собственных совхозов, пригородных хозяйств, ферм и т. п.». Помимо этого, теперь ГУСМПу следовало отвечать за речной флот на Лене ниже Якутска, на Колыме, Тазе, Пясине, Хатанге, Анабаре, Яне, Индигирке, Анадыре и каботажное плавание вдоль берегов Сибири21.

О последствиях столь непродуманного решения тогда, в июле 1934 года, никто не подумал. Ни Политбюро, ни СНК СССР.

2

Столь же неоднозначно шло и создание Северного флота. К необходимости его формирования командование морских сил республики, да и не только оно, относилось, мягко говоря, равнодушно. И чтобы понять выглядевшую вызывающей их позицию, необходимо вернуться на несколько лет назад.

На протяжении двух столетий Российский военно-морской флот, впрочем, как и флоты всех стран мира, начиная с Античной эпохи, служил лишь придатком армии. Призван был выполнять предельно ограниченные, практически вспомогательные задачи: оборонять побережье, препятствовать высадке вражеского десанта. Именно потому создавали его, постоянно поддерживая и обновляя, там, где он мог оказать наибольшую помощь при боевых действиях на суше. Прежде всего на морях закрытых — Балтийском и Черном, а также, но лишь с начала XX века, еще и на Дальнем Востоке, с базами в Порт-Артуре[17] и Владивостоке.

Иная стратегическая доктрина, «владения морем», предусматривала непременное господство флота на океанских просторах, чтобы контролировать и защищать свои коммуникации. Впервые ее сформулировал в конце XIX века британский адмирал Филипп Коломб, а вскоре развил американский, Альфред Мэхен.

В России поначалу она нашла сторонника, и весьма горячего, в лице только одного человека — генерал-майора по Адмиралтейству Никола Лаврентьевича Кладо, именно за это и отправленного в отставку в 1905 году. Однако благодаря тому, что после Октябрьской революции его назначили начальником Военно-морской академии, новая доктрина если и не восторжествовала, то все же стала предметом теоретических споров и дискуссий.

В мае 1923 года начальник военно-морской академии В.В. Жерве в ходе дискуссии «Флот морской и флот воздушный в современной войне» изложил свое понимание англо-американской доктрины следующим образом: это «такое положение на море, когда неприятельская сила лишена возможности проводить на море враждебные против нас действия»22.

Три года спустя, из-за непримиримой позиции оппонентов, считавших «владение морем» откровенно империалистической целью, враждебной рабоче-крестьянскому флоту, профессор вынужденно сместил акцент на вроде бы чисто оборонительные задачи.

«Конечно, — утверждал Жерве, — наилучшим, можно сказать абсолютным, способом обеспечения морских границ государства от каких бы то ни было нападений со стороны моря является достижение абсолютного или хотя бы условного владения морем».

И, развивая данное положение, перешел к иной проблеме: «Стратегическая оборона, как всякая операция, должна иметь единое командование, единый центр, из которого выходят единая воля и мысль — как в процессе подготовки этой операции, так и в процессе ее существования»23.

Выраженное крайне осторожно пожелание военных моряков получить самостоятельность натолкнулось на сопротивление со стороны тех руководителей Вооруженных сил СССР, кто мнил себя теоретиками — заместителя наркома М.Н. Тухачевского и начальника оперативного управления Штаба РККА К.К. Триандофилова24. Еще бы, они в решении Реввоенсовета СССР от 8 мая 1928 года однозначно выразили свое представление о том, чем должен заниматься флот: