Саншха и Hьяяти - анализ иллюзий и реальность - Дебипрасад Чаттопадхьяя

Все это верно. Но есть еще один момент, игнорирование которого может нас привести к непониманию весьма важного фактора, обусловившего успех раннего буддизма. Если необходимо было предупредить попытки народа вернуться к прежним племенным законам, то также необходимо было предложить им какую-то замену утраченных ценностей - свободы, равенства и братства, которые хотя и не были сформулированы, но составляли основные принципы племенного образа жизни (см. Энгельс, OF, 147). Буддизм, как мы увидим, достиг таких огромных успехов именно потому, что он мог предложить подобную замену.

Поэтому, чтобы понять реальный успех учения Будды, необходимо сделать ясным, что с возникновением государственной власти на развалинах племенных обществ старые принципы племенной жизни были уничтожены. Вот как Энгельс описывает этот процесс:

"Власть этой первобытной общины должна была быть сломлена, - и она была сломлена. Но она была сломлена под такими влияниями, которые представляются нам прямо упадком, грехопадением с простой моральной высоты старого родового строя. Самые низменные интересы - вульгарная жадность, грубая страсть к наслаждениям, грязная алчность, эгоистический грабеж общего достояния - являются восприемниками нового, цивилизованного, классового общества; самые гнусные средства воровство, насилие, коварство, измена подтачивают старый бесклассовый родовой строй и приводят его к падению. А само новое общество за все время своего существования в течение целых двух с половиной тысяч лет всегда представляло только картину развития небольшого меньшинства за счет эксплуатируемого и угнетенного громадного большинства, и оно остается таким же в еще большей степени теперь, чем когда бы то ни было прежде" (К.Маркс, Ф.Энгельс. Избр. произв., т.II, стр. 240).

Энгельс не сокрушается о потере некоторых ценностей. Прогресс от племени до государства был огромным шагом вперед. Только нельзя относиться к этому слишком наивно (см. там же, стр. 189).

6. ЦАРСТВО ИСТИНЫ

В сутте Будда сказал;

"Я вижу богатых в этом мире и имущество (блага), которое они приобрели; в своем безумии они ничего не дают другим; они жадно собирают свое богатство и заходят все дальше и дальше в своей погоне за наслаждениями. Царь, который завоевал бы все царства земли, мог бы быть правителем всех стран этой стороны моря, вплоть до берегов океана, и все же он не насытился бы и жаждал того, что находится за пределами моря... царь и многие другие люди с неудовлетворенными желаниями становятся жертвой смерти... ни родственники, ни друзья, ни знакомые не спасут человека от смерти; наследники возьмут его имущество, но он получит награду по делам своим; никакое сокровище не сопровождает того, кто умирает, ни жена, ни дети, ни имущество, ни царство" (Oldenberg. В, 64).

В другой сутте Будда говорил:

"Государи, правящие царствами, владеющие сокровищами и богатством, обращают свою алчность один к другому, потворствуя своим ненасытным желаниям.

И если они действуют, утратив покой, плывут, уносимые потоком суеты, побуждаемые алчностью и плотскими желаниями. кто же тогда может мирно ходить по земле?" (там же)

Будда вовсе не преувеличивает.

Унаследовав принципы племенной морали, гордясь тем, что он сын шакьев, Будда должен был испытывать ужас перед новыми явлениями, свидетелем которых ему приходилось быть. Он видел, как его собственный народ, включая женщин и детей, был безжалостно истреблен. Он видел рост низменной алчности и ненасытного желания, которые побуждали царей "плыть в океане непостоянства". Его друг Пасенади был вероломно предан собственным сыном Видудабхи. А ведь Пасенади был величайшим правителем его времени. Его другой друг, царь Бимбисара, был заключен в тюрьму и замучен голодной смертью тоже собственным сыном - Аджатасатту. И если бы Будда прожил лишь немногим дольше, он увидел бы также, как тот же самый процесс, то же самое выражение ненасытной алчности к богатству и власти продолжали характеризовать политическую историю века (см. Thomas, LB, 168-169): Аджатасатту был убит своим сыном Удаябхаддой; Удаябхадда был убит своим сыном Ануруддхакой; Ануруддхака был убит своим сыном Мундой; Мунда был убит своим сыном Нагадасакой.

"Тогда граждане сказали: "Это род отцеубийц", низложили Нагадасаку и провозгласили министра Шушунагу царем. Он правил восемнадцать лет, затем его сменил сын его Калашока, "Ашока Черный" (там же, 169).

Правда, хроникальные данные могут быть не совсем точные. Верно также, что Будда не был лично свидетелем всех этих последовательных отцеубийств, и, разумеется, он пришел к основам своего учения прежде совершения всех этих событий. Однако эти события были только проявлением новых ценностей, которые следовали за ростом государственной власти и крахом племенной морали. Другими словами, убийство отца из-за трона было не случайным, а необходимым следствием возникновения новых ценностей.

"Такие напряженные отношения между царем и его вероятным наследником принимаются "Артхашастрой" как нечто неизбежное. Царю здесь советуют (I. 17), как проявлять неослабную бдительность в отношении принцев, в то время как принцу советуют (I. 18), как обмануть своего подозрительного отца" (Kosambi, ISIH, 150).

Сталкиваясь с новыми силами, которые начинали доминировать, Будда, вполне естественно, стремился найти "спокойствие сердца". Такое состояние спокойствия достигалось уходом от реальности. Он размышлял долго и упорно и наконец достиг того спокойствия, которого так страстно искал. Но его собратья, которые оказались во власти новых сил, поймут ли они его?

"Я постиг эту глубокую доктрину, трудную для восприятия и понимания, которая приносит спокойствие сердцу, возвышает, непостижима через размышление, глубока и понятна только для мудрых. Эти люди, с другой стороны, отдаются желаниям, стремятся к желанию, наслаждаются в желании. Поэтому для этих людей закон причинности и цепь причин были трудны для понимания; самым трудным для их понимания было бы исчезновение всех санскар, освобождение от всякого субстрата (существования), уничтожение желаний, отсутствие страсти, спокойствие сердца, нирвана! И вот, если я провозглашаю учение, а другие люди не в состоянии понять мою проповедь, то это должно вызвать у меня тоску и досаду".

"И тогда следующие строфы, неслыханные ранее, пришли на ум Благословенному: "С великим трудом я приобрел его. Довольно! Зачем я должен теперь проповедовать это? Эту доктрину нелегко понять людям, погрязшим в вожделениях и ненависти. Отдавшиеся страстям, окруженные густой мглой, они не увидят того, что является отталкивающим (для их умов), глубоким, важным, трудным для понимания и утонченным".

Когда Благословенный размышлял об этом, его ум стремился остаться в покое и не проповедовать доктрину (см. SBE, XIII, 84-85). Таким образом, наступил тяжелый кризис.

"Увы! Мир гибнет! Увы! Мир обрушился. Если бы ум Татхагаты, святого, абсолютного Самбуддхи, заставил бы оставаться в покое и не проповедовать доктрину" (там же, 86).

Текст повествует нам о божественном вмешательстве, побудившем Будду проповедовать доктрину, которой народ внимал. Народ, без сомнения, слушал Будду. Но необходимости в чуде, божественном вмешательстве не было. Ибо чудо заключалось уже в самом учении Благословенного. Это было учение о царстве справедливости в мире терзаемого новой силой тирании, угнетения, алчности, вожделений и ненависти. "Я стал спокойным и достиг нирваны. Чтобы основать царство истины, я направляюсь в город Каши; я буду бить в барабан бессмертия во тьме этого мира" (там же, 91).

И он отправился в город Каши и провозгласил:

"Бессмертное (амата) достигнуто; я буду учить вас; вам я буду проповедовать доктрину. Если вы пойдете по указанному мною пути, вы вскоре постигнете истину, познаете самих себя и увидите ее прямо перед собой; и вы будете жить, обладая высшей целью святой жизни, ради которой благородные юноши полностью отказались от мира и обрекают себя на бездомное состояние" (там же, 92-93).

Но где было это царство истины, которое Будда начал проповедовать? Довольно знаменательно, что его учение не было направлено на то, что возникало и что с каждым днем росло все шире и полней, - на великолепие и величие поднимающейся государственной власти. Напротив, его взор был обращен назад, на племенные коллективы, которым угрожали и которых подавляли на его глазах.

Эту точку зрения подтверждают два основания. Первое из них - то, что память об утраченной коллективной жизни все еще удерживалась в буддийской традиции и эта жизнь рассматривалась как золотой век прошлого. Второе заключалось в том, что Будда сознательно строил свою общину - свою сангху - по образцу племенной демократии. Второе из оснований является решающим, хотя и первое представляет своеобразный интерес.

Ссылаясь на "Агганна сутту" из "Дигха никайи", Косамби замечает: "Память о бесклассовом, недифференцированном обществе оставалась, как легенда золотого века, когда щедрая земля сама, не требуя труда, давала обильную пищу, потому что люди не имели ни собственности, ни алчности" (Kosambi, ISIH, 162).