Побеждённые (Часть 1) - Ирина Головкина

- Я должна вас огорчить, дитя мое. Мне сказали в канцелярии , что оплату с вас будут брать по самой высокой расценке. Это все решает бухгалтерия согласно каким-то инструкциям.

Девушка слушала ее с испуганным выражением на хорошеньком личике, она даже побледнела.

- И вы понимаете, дитя мое, - очень мягко продолжала учительница, что от меня здесь ничего не зависит. Надеюсь, это не заставит вас бросить уроки?

- Ах, вот что! - с облегчением вымолвила Ася. - А я было испугалась, что меня постановили выгнать отсюда. Нет, сама я, конечно, занятий не брошу. Надо же мне хоть чему-нибудь выучиться. Но, видите ли, нас четверо: бабушка, дядя, я и мадам, моя француженка, Тереза Леоновна, она у нас уже как член семьи. Да еще борзая - любимица покойного папы. А зарабатывает на всех один дядя; он пристроился в оркестр, а раньше был безработный. Поэтому нам никак еще не свести концы с концами. Я бы могла поступить на службу, но бабушка говорит: "Увидеть тебя на советской службе для меня настоящее горе!" Я владею французским, но давать уроки бабушка тоже запретила.

- Позвольте, почему же?

- Я с уроками несчастливая! В прошлом году занималась с внуком нашего бывшего швейцара, дала уроков пять-шесть. Пришла раз, а они сидят, пьют чай с пирожными, и бабушка, швейцариха, приглашает меня сесть с ними. Я сначала отказалась, а потом подумала, что они еще вообразят, будто я из гордости за дедушку - я этого как огня боюсь! Я села и взяла одно пирожное, самое маленькое. А на следующий день мой умный ученик мне же рассказывает: "У нас, - говорит, - вчерась мамка на бабушку кричала. Чего, мол, ты учительниц всяких пирожными кормишь? Вот за эти пирожные ни копейки она с меня не получит!" Я не поверила сначала и еще целый месяц занималась - не платят! А я боюсь говорить с мамашей ученика. Она крикливая такая, как начнет наступать. Уж лучше я еще несколько лет отзанимаюсь за пирожное. Я так и сказала бабушке, и она говорит дяде: "Сережа, поговори ты". А дядя: "Нет уж, увольте! Я на пролетарские банды в атаку с одним стэком ходил, но пролетарских мегер пуще огня боюсь! Что тут делать? Вдруг наша мадам говорит: "Я француженка, парижанка. Наш народ дал Жанну д'Арк и Шарлотту Корде. Я никого не боюсь! Monsieur Серж ходил в атаку со стэком, а я пойду с мокрой тряпкой!" И в самом деле, взяла тряпку и пошла в атаку. Крик поднялся такой, что мы с моей кузиной Лелей, заперлись в бабушкиной комнате. Другой урок - новая неудача! Папаша ученицы, заведующий кооперативом, проворовался и сел. Мамаша пришла, так и так, мол, заплатить не можем. Тут же в долг у меня взяла и больше не показыва-лась. С тех пор бабушка постановила, чтобы я уроков больше не давала... Мне почему-то кажется, что толку из меня никогда не выйдет. Вот недавно тетя Зина хотела научить меня делать бумажные цветы. Мадам живо смастерила розу, а я такая неловкая и терпения у меня совсем нет; я и десяти минут не просидела и начала развлекать мадам. Пока она вертела цветы, я сыграла ей "Марсельезу" и вариации придумала. А потом прочла ей вслух Беранже. Вот так все у нас и кончается! Тетя Зина машет руками и на меня и на свою Лелю: "Пропадете обе, потому что неприспособленные, средств никаких! Хорошо, если найдутся молодые люди из прежних!" Но всегда тут же вздохнет, что в наших условиях надежды на это почти нет. Видно, и в самом деле пропадать. Я ведь к тому же еще дурнушка."

И не замечая удивления, с которым взглянула на нее учительница, она схватила свой порт-мюзик и с сияющей улыбкой пошла к двери.

Собираясь на ученический концерт, Елочка говорила себе, что необходимо хорошенько поаплодировать Асе, чтобы создать свой успех. Быть может, ей как аристократке будет оказан холодный прием, а потом скажут, что сыграла неудачно, и исключат из школы. С такими, как она, все можно сделать в стране большевиков.

Когда Елочка пришла в шумевшее учениками, родителями и педагогами большое зало музыкальной школы, она пробралась между этой публикой совсем как чужая, так как за три года учения еще ни с кем не завязала знакомства. Скоро она увидела Асю. Та стояла у стенки зала со своим порт-мюзик в черном закрытом платье с полоской брюссельских кружев у горла. На затылке у Аси был большой черный бант, а хвостик косы распущен. Десять лет назад Елочка сама так причесывалась по воскресеньям, и эта манера теперь очень расположила ее к Асе. Увидев, что девушка смотрит на нее, она кивнула и указала на место возле себя. Ася пробралась к ней и села.

- Ну, как у вас дома? Все благополучно? - ласково спросила Елочка после первого приветствия.

- Мерси, не совсем. Борзая наша заболела, у нее паралич задних лапок, она ведь старенькая. Это замечательная собака; она помнит моего папу, хотя уже восемь лет, как папа... как папы нет. Если бабушка скажет: "Диана, где Всеволод Петрович? Хочешь пойти с ним на охоту?" - она оглядывается и повизгивает, ищет папу. Каждое утро, когда бабушка пьет кофе, Диана подходит и кладет морду к бабушке на колени и смотрит так кротко, грустно и задумчиво. У нее глаза такие же красивые, как у вас.

- Как у меня? - воскликнула Елочка. - Разве у меня глаза красивые? Вот я так в самом деле дурнушка!

- О нет! Не говорите! У вас в лице есть что-то исключительное. Теперь не часто можно встретить такие лица.

И так как Елочка смущенно молчала, она заговорила снова:

- Жаль Диану! Он сказал: "Собаку надо усыпить! А ведь Диана все решительно понимает! Она вся съежилась, прижала ушки и задрожала. Я потом сказала ей: "Не бойся, мы тебя не отдадим ему! Ты до последнего дня будешь такая же любимая!" Она тотчас успокоилась и стала лизать мне руки. Она теперь только ползает и озирается виноватыми глазами. Бабушка очень огорчается! У бедной бабушки в память о папе только Диана. Да еще я.

Елочка погладила руку Аси, все более и более располагаясь к ней.

- Вы что играете сегодня?

- Две вещицы Шумана и одну Шуберта. Я играю во втором отделении.

- А кто-нибудь из ваших пришел вас послушать? - спросила Елочка и оглядела зал. Ей хотелось увидеть человека, который ходил в атаку со стэком. Но Ася ответила:

- Пришла мадам. Кузина Леля хотела придти, но заболела, лежит с горчичником. А дядя не придет, он рассердился на меня.

- Рассердился? За что же?

- Как всегда, неудача, и виновата, конечно, опять я. Бабушка отправила меня в комиссион-ный магазин отнести свой sortie-de-bal*, а там посмотрели, оценили в полторы тысячи и сказали, что сейчас не возьмут, а только через месяц. Я хотела уйти, вдруг подходит мужчина и говорит: "Я как раз ищу такой мех. Если вы согласны ко мне заехать, я тотчас выложу вам деньги". И представился как Рудин Дмитрий Николаевич. Ну, разумеется, я согласилась, деньги-то нам нужны! Он взял такси и усадил меня, а шоферу сказал: "В Лесной". И тут мне стало страшно; уже смеркается, а в Лесном глухо. Что, если он завезет меня и отнимет мех. Мне показалось странным, что он меня взял под руку, точно знакомую, а мех сразу же положил себе на колени. Вот я и говорю: "Знаете, я передумала, я лучше выйду". А он отговаривает, и чем больше отговаривает, тем мне страшнее, чувствую, что сделала глупость! Схватилась за дверцу, шофер затормозил, повернулся ко мне и открыл. Я выскочила - и в сторону. Я ведь быстрая. Только бы, думаю, он за мной не выскочил. Такси в ту же минуту умчалось, и только тут я вспомнила, что мех-то остался в машине! Вернулась я к бабушке вся зареванная. Бабушка, видя, в каком я отчаянии, даже не побранила. Она сказала: "Слава Богу, что кончилось только так". Но дядя... Господи, как он на меня кричал: "Безумная! О чем ты только думала! Я тебя на улицу выпускать не буду, сиди дома весь день. Ничего не понимаешь, так потрудись запомнить, что садиться в машину с незнакомыми людьми я запрещаю!" Ну, а чем я уж так виновата, скажите? Откуда я могла знать, что это не Рудин, а вор?

* Накидка, манто

- Здесь дело не в том, что он вор, Ася. Надо вообще остерегаться чужих людей. Ваш дядя совершенно прав; вы были в самом деле очень неосторожны.

В эту минуту объявили начало концерта.

В антракте Ася убежала в ученическую-артистическую, и Елочка увидела ее, только уже выходящей на эстраду. Елочка чувствовала, что волнуется, "Господи, да что же это я! Не все ли равно мне-то? Но ей было не все равно и уже не могло стать вес равно.

- Вот это да! Это называется музыкальностью! - сказал кто-то шепотом позади Елочки, когда Ася начала Шумана. Елочка обернулась; говорил юнец лет шестнадцати, весьма демокра-тического облика - без галстука, в рыжем свитере до самых ушей.

- Переливы подает очень тонко, - подхватил его товарищ-еврей в роговых очках, выступавший перед тем со скрипкой.

- А Шуберта-то, Шуберта как начала! - сказал опять первый мальчик. Молодец девчонка! Откуда взялась такая? Я ее раньше не слышал.

Аплодисменты были дружные и бурные. Мальчики позади Елочки завопили "бис", многие подхватили. Ася выбежала раскланиваться, и это у нее получалось очень изящно. Вопроситель-но посмотрела на учительницу. Та кивнула, и Ася снова села к роялю. Взяла несколько печальных аккордов...