Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести - Марк Ефетов

А когда мой Костик будет один, я с ним справлюсь».

Мальчики спали в одной кровати. Спали — это, конечно, не совсем точно. Они лежали как мёртвые и, не сговариваясь, прислушивались в темноте к дыханию Регины Михайловны.

— Слышь, мама спит, — прошептал Костя.

— Слышу. Не молоти меня пятками.

— Володька, а что, если до нас Перуна откопают? Нам доли не дадут? Слышь, Володька?

— Отстань! Опять ты бьёшь меня пятками по животу! Отстань!

— Не отстану. Это всё ты придумал. А теперь, как мама свет погасила, я сразу подумал — ничего не выйдет. Будет нам капут.

— Надоел ты со своим капутом! Помалкивай, а то мать разбудишь. Спи…

Но разве можно уснуть, когда человека ожидает то, о чём думалось и мечталось столько времени! Сну не прикажешь. Он иногда приходит, когда совсем не надо, и бежит прочь, когда ты зовёшь его.

Костя помолчал недолго, а потом снова стал шёпотом канючить:

— Да, надоел! А кто Перуна откапывал? Кто, скажи! Кто целый день без маковой росинки во рту? Кто?

— Замолчи ты, Костя! Так мы не выспимся и Перуна прозеваем. Спи, тебе говорят!

— Сплю.

Костя уснул. Уж слишком тяжёл был для него сегодняшний день. Но проснулся он первым, чуть только рассвело.

— Слышь, Володька, вставай, а то без нас там найдут.

— А… что? — Володя говорил это, вскочив уже с кровати и быстро сорвав со стула свою куртку. — Пошли давай!

— Тише ты, маму разбудишь!..

К озеру они шли быстро, стараясь не опоздать, поспеть на карьер до начала работ. Шли молча. На тихой, пустынной улице гулко раздавались их шаги. Мальчики и не заметили, что шли в ногу, как солдаты. Володя раза два спрашивал:

— Ещё далеко?

И Костя отвечал:

— Далеко.

А потом Костя сказал:

— Ой, Володька, боюсь я, что ничего у нас не выйдет. Оцоздаем. Придёт туда эта тётка с красным флажком — она там самосвалами командует, кому куда ехать, — она нас ни за что к карьеру не подпустит. И тогда капут. Приветик от Перуна.

— Брось хныкать! — Володя шёл на полшага впереди и говорил, не оборачиваясь: — «Капут и капут»! Надоел! Что нам тётка с флажком? Обойдём. По-пластунски сползём в карьер. Добудем Перуна. Факт. Лишь бы работы не начались.

— Да, — заскулил Костя, — тебе хорошо, ты храбрый. А что мне делать, если я не храбрый? А? Володя, ты погоди. Знаешь, чего я тебе скажу? Я тебе, Володька, вот чего скажу…

— Отстань! — как отрезал Володя.

И Костя ненадолго приумолк.

…Когда Женя и лейтенант Каляга возвращались на карьер, Борис Сергиенко словно прирос к баранке.

«ЧЕРТИ БОЛОТНЫЕ»

Женя думал о брате. Мысленно он шептал: «Что будет? Что будет?»

Несколько минут тому назад у него был короткий разговор с Калягой. Лейтенант спросил:

— Место болотное?

— Да, — сказал Женя.

— Поверхность металла гладкая, отполированная, но как бы покрытая плёнкой?

— Да, точно.

— А глубина залегания? — спросил Каляга.

— Три-четыре метра, — ответил Женя.

— Всё. Поехали! — Каляга рванулся к выходу так стремительно, что Женя еле поспевал за ним.

Теперь лейтенант думал о том, что ему предстоит. Болото. Фашисты чаще всего в таких местах зарывали склады снарядов: легче рыть землю и меньше народа ходит по этим топким местам. Каляге уже не раз приходилось разминировать, прочёсывать щупом минные поля по пояс в вонючих торфяниках, чавкающей бурой хляби. Недаром сапёров называют «черти болотные».

«Нет, нет, — думал Каляга, — я всё не о том». Он вспоминал теперь, как шагать по земле, начинённой снарядами, минами, взрывчаткой.

Женя смотрел на Калягу и думал о том, что кроется в молчании этого молодого человека, который работает в обнимку со смертью. Привык ли он к этому? Или каждый раз каждое новое задание вызывает у него сомнение и страх?

И Борис Сергиенко, который не видел лейтенанта — он пристально смотрел на дорогу, — думал о нём с чувством уважения и даже, можно сказать, преклонения.

Борис всегда считал, что сапёры воюют и в мирное время, рискуя ежедневно, ежечасно, ежеминутно.

В этой поездке он призвал к себе на помощь всю свою отчаянную лихость шофёра-смельчака. Лихость эта дремала в Борисе, но он никогда ещё не давал ей проснуться. А теперь ему казалось, что баранка — продолжение его рук, педали — продолжение ног. Своё волнение, своё желание обогнать всех людей и все автомобили он, казалось, хотел передать своей машине.

НА СКОЛЬЗКОЙ ДОРОГЕ

Они сидели в кабине втроём, тесно прижатые друг к другу, и Борис слышал всё, о чём разговаривали Женя с Игорем Калягой.

— Как хорошо, что я застал вас дома! — говорил Женя. — Хотя я был в этом почти уверен: кто же уходит в такую рань…

Потом разговор перешёл на тему войны. Теперь больше говорил лейтенант Каляга:

— …Совсем недавно в Новгороде подорвался на мине шестилетний мальчик. Это было где-то здесь. В окрестностях города заминирован оставленный фашистами склад боеприпасов. Бои тут были такие жестокие, что не успевали убирать убитых, и многие бойцы считаются без вести пропавшими…

В это мгновение Борис ощутил, что ему тепло и приятно сидеть, тесно прижавшись к этим молодым парням, которые ещё час назад были для него совсем чужими, неизвестными, затерявшимися среди миллионов других незнакомых людей.

Какие бы неудачи ни были у Бориса в поисках отца, он никогда не забывал о нём. И вот теперь этот, казалось бы, случайный разговор случайных для Бориса людей вдруг воскресил в нём надежду: «Найду. Обязательно найду!»

При этом Борис почувствовал нечто вроде озноба: ему было и жарко и холодно в одно и то же время.

Наступило утро. Дорога стала светлее, но только на несколько минут. А потом всё пространство, что было видно в ветровое окно автомашины, заполнилось серо-белым туманом.

Борис невольно пригнулся к баранке, наморщил лоб, отчего морщинки сбежались вокруг глаз. Глазами он хотел как бы пробуравить туман, увидеть дорогу сквозь марлевую завесу.

Да, в такие мгновения километр пути для шофёра более тяжёл, чем обычные сто километров…

Туман понемногу светлел, потом отплыл куда-то в сторону, на мгновение воздух стал прозрачным, хотя и потемнело, будто не рассвет был, а закат. И вдруг начал накрапывать дождик. Мелкие капли медленно стекали по ветровому стеклу — чаще задерживались, будто прилипали.

«Надо пустить в ход «дворник», — подумал Борис. Он до отказа выжимал педаль, крепко стискивал баранку. И вдруг на повороте баранка эта как будто отделилась от тяги — стала вращаться без всякой нагрузки, совсем легко. Ещё секунда, и машина съехала бы в кювет. Борис плавно притормозил и вдруг почувствовал, как пот стекает у него струйкой по позвоночнику. А его пассажиры и не заметили, что были на волоске от катастрофы. Теперь Борис не выжимал до отказа педаль, а слегка надавливал на неё носком сапога. «Тише едешь — дальше будешь, — думал Борис. — Если что случится и мы опоздаем, мальчики натворят там дел. Рисковать нельзя. Дорога скользкая, как мыло…»

Мальчики подходили уже к карьеру.

Костя был в короткой спортивной куртке нараспашку и в большущих бахилах. Во всей его фигуре и в одежде было что-то необычайное. Стороннему наблюдателю это могло показаться даже комичным.

А Володя был как бы по-военному строг и очень подтянут. В нём не было и малой доли Костиной расхлябанности и несуразности.

— Смотри. Видишь, — сказал Костя, — вон за тем поворотом на столбе рельс и рядом человек стоит? Это регулировщица с флажком. Видишь?

Рассвет всё напористее вступал в свои права. Утренняя серость как бы растворялась в свете дня, пусть дождливого, но всё-таки дня. И этот дневной свет проник уже вниз, и здесь уже нельзя было скрыться — каждый бугорок был на виду.

— Пошли с тыла! — скомандовал Володя.

— Ой, Володька, боюсь! Там знаешь как скользко! Покатимся.

— «Боюсь, боюсь»! Вот как дам тебе!

— Ну дай, Володька, попробуй.

— Помалкивай. Ползи!

Добрый парень этот Володя. Даже его это «как дам тебе!» звучало как-то не зло. Тут же он прошептал:

— Рукава закатай, грязь черпаешь. Слышишь, Костя?

— Слышу. Не глухой.

ПО-ПЛАСТУНСКИ

Вы никогда не ползли по-пластунски? Думаете, это простое дело? Как бы не так!

Мальчики ползли и в это время переговаривались шёпотом:

— Костя, ниже голову. Ты же на карачках ползёшь, а совсем не по-пластунски.

— Не выходит, Володька. Ой, чувствую, будет нам капут — засыплемся!

— А у меня почему выходит? Голову нагибай, ещё ниже нагибай! Кому говорят? Капут несчастный!

— Нет, не выходит… Володь, а Володь, а что это за красные флажочки на палочках? Почему, а? Вчера их не было.

— Было, не было — какая разница! Голову прячь. Сколько раз тебе говорить! Представь себе, что ты на фронте. Голову поднимешь, и тебя сразу вжик — и готов. Как ты говоришь?