Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 1. Стихотворения. Поэмы (1902–1910) - Николай Степанович Гумилев

в человеческой природе» (Холл. С. 506). Роза ассоциировалась также с порождением, плодородием и чистотой. Ст. 59–60. — Друидизм проповедовал культ чистоты, многие друиды объединялись в группы аскетов; одежды друидов всегда были белого цвета — цвета чистоты, который они использовали для символизации солнца (см.: Холл. С. 53). Ст. 69–72 — вероятно, невольная интонационная реминисценция из оды А. С. Пушкина «Вольность», ср.: «Когда на мрачную Неву / Звезда полуночи сверкает / И беззаботную главу / Спокойный сон отягощает» — и далее. Ст. 77–80, 117 — реминисценция из ст-ния Ф. И. Тютчева «День и ночь», ср.: «На мир таинственных духов, / Над этой бездной безымянной, / Покров наброшен златотканный / Высокой волею богов». Ст. 143–144. — О символике белого цвета в религии друидов см. выше. Бог солнца Ху, умирающий и воскресающий, был верховным божеством друидов. Ст. 159. — «Золотая звезда» здесь, возможно, — Денница, в библейской символике парадоксально относимая как к Христу, так и к Люциферу. В славянской мифологии Денница оказывалась знаком «небесной свадьбы» (Мифологический словарь. С. 183). Ст. 180. — Символика «белой невесты» в контексте культурной эпохи «начала века» устойчиво адресовала к эсхатологическим построениям В. С. Соловьева и поэтов-«соловьевцев» (Андрея Белого, Блока и др.). Ст. 201–204. — «И явилось на небе великое знамение — жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на голове ее венец из двенадцати звезд» (Откр. XII:1); если учесть, что прототипом героини поэмы являлась Ахматова, то подобные библейские реминисценции полностью укладываются в традицию соловьевского «софианства» (аналог — «Стихи о Прекрасной Даме» Блока, адресованные Л. Д. Менделеевой). Ст. 207–208. — «Пифагорейцы и другие школы философии полагали, что единая божественная природа Бога проявляет себя в троичности Отца, Матери и Дитя <...> Бог Отец есть дух, Бог Мать есть материя, и Бог Дитя есть продукт этих двух и представляет собой сумму всех живых вещей...» (Холл. С. 333). В библейском контексте эти стихи могут означать Второе пришествие Христа (Бога-Сына). Ст. 209–213. — «И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, который праведно судит и воинствует» (Откр. XIX:11) «Имя ему: Слово Божие» (Откр. XIX:13). В Откровении явление Всадника означает начало Армагеддона — последней великой войны между светом и тьмой. В мистерии Апокалипсиса Армагеддон трактовался и как последняя битва между плотью и духом.

21

ПК.

СС I, СП (Феникс), Изб (Кр), оформлена при публ. как цикл стих, Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, Изб (М), СС (Р-т) I, Изб (Х), Соч I, СПП, СП (Ир), Круг чтения, Изб 1997, ВБП.

Дат.: 1903 г. — до октября 1905 г. (см. комментарий к № 14).

Строки из этой «Сказки...» стали эпиграфом ко второму разделу ПК, который Ю. Верховский назвал «центральным, эпическим по заданию». Он же отметил присутствующее в «сказке-балладе» «метрическое разнообразие» (Верховский. С. 109, 110). По мнению О. Цехновицера, в поэме мы «найдем утверждение, что лишь силой и мужеством можно завоевать “Деву Мира” — счастье» (Цехновицер О. Литература и мировая война 1914–1918. М., 1938. С. 44).

Анна Ахматова узнавала свой портрет в ст. 76–78 (см.: Виленкин В. В сто первом зеркале. М., 1987. С. 193). В 1918 г. Гумилев по мотивам ст. 61–84 написал стихотворение «Баллада», о котором Г. Горбачев писал как об одном из лучших в РЦ 1918, но «типично символическом». По его мнению, Гумилев «никогда не отделался от символизма». «Главные же темы Гумилева — это обычные романтико-героические темы, взятые из прошлого или далеких экзотических стран, своеобразно преображенные грубоватым, примитивистским, но немного мистическим мироощущением автора, отразившим в наклонности к некой джеклондонской авантюрности американский дух, проникший в капиталистическую Россию» (Горбачев Г. Очерки современной русской литературы. Л., 1924. С. 18–19). С. Л. Слободнюк, трактуя эпизод из поэмы, связанный с песней о золотом кольце, утверждает, что «первый дьявол» Гумилева «рождается под знаком озерной школы», возводя «демонизм» Гумилева к «демонизму» английских романтиков XIX в. (Слободнюк. С. 52). «В “Сказке о королях”, — резюмирует Е. Сампсон, — изображается конфликт между двумя различными подходами к идеалу: между уходом от мира в себя, трансцендентализмом — и путем действия (“Правду мы возьмем у Бога”). В отличие от двух других поэм, этот конфликт не развивается драматически, но просто излагается в речах двух королей, и если неудача их похода должна обозначить превосходство пассивного пути, то это все-таки далеко не однозначно» (Sampson E. D. Nicolai Gumilev. Boston: Twaine Publishers, 1979. P. 49).

Ст. 1–4 — ср.: «Ты — вечный, свободный, могучий, / О смейся и плачь: в голубом / Как бисер рассыпаны тучи...» (Андрей Белый. «Бальмонту»). Ст. 5–7 — ср.: «Говори о безумьи миров, / завертевшихся в танцах, / О смеющейся грусти веков, / О пьянящих багрянцах...» (Андрей Белый. «Бальмонту»); «Мы воздвигнем наш храм. / Я грядущей весне / Свое жаркое сердце отдам...» (Андрей Белый. «Не тот»). Ст. 8–9 — ср.: «Солнце — к вечному стремительность. / Солнце — вечное окно / В золотую ослепительность...» (Андрей Белый. «Солнце»). Ст. 10. — «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца» (Откр. XXII:1). Ст. 13 — ср.: «Это я в заревое стекло / К вам стучусь в час вечерний. / Снеговое чело / Разрывают, вонзясь, иглы терний...» (Андрей Белый. «Безумец»). Ст. 13–14 — ср. «...Усталость, желающая одним скачком достигнуть всего, бедная усталость неведенья, не желающая больше хотеть: ею созданы все прежние боги» (Ф. Ницше. «Так говорил Заратустра»). Ст. 37–38. — Соотнесение Индии и Мексики в высшей степени характерно для герметической философии, полагающей эти страны хранилищами древней мудрости (мудрости Атлантиды). В русской поэзии «начала века» подобное соотнесение мы наблюдаем в ст-нии К. Д. Бальмонта «Пронунсиамиэнто»: «В лабиринтах ли индийских или в бешеной Валгалле, / На уступах пирамидных мексиканских теокалли...» Кроме того, подобная же тематика содержится в ст-нии Бальмонта «Гимн солнцу». Ст. 41–44. — О символике лотоса (лотуса) см. комментарий к № 16. Ст. 45. — Теокалли — жертвоприношение богу Солнца у индейцев (толтеков и ацтеков). Ст. 55. — Возможно, метафора имеет реминисцентную природу, ср.: «Я хочу горящих зданий» (К. Д. Бальмонт. «Кинжальные слова»). Ст. 61. — Люцифер (несущий свет) — в библейской традиции одно из имен сатаны; в «тайных доктринах» герметической философии, прежде всего — у гностиков — важнейшее космическое идеальное начало, знак «тайны» мироздания, открывающейся лишь посвященным высокой степени. Генезис символики