Фантомас – секретный агент - Пьер Сувестр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Анри де Луберсак, с истерзанным сердцем, пошел тогда к Жюву и рассказал ему историю Вильгельмины. Полицейский отнесся к ней не так скептически, как офицер, и, казалось, вовсе не удивился, услышав, что ту, которую считали дочерью барона де Наарбовека, зовут Тереза Овернуа.
Это совпадало с предположениями Жюва; это объясняло ему, почему девушка ходит молиться на могилу леди Белсам. Жюв понимал, как признательна должна быть Тереза Овернуа английской аристократке, приютившей и воспитавшей ее.
Кроме того, это дополняло другие соображения Жюва, о которых инспектор не сообщил лейтенанту де Луберсаку; полицейский чувствовал, что существует неуловимая связь между бароном де Наарбовеком, личностью, в общем, довольно странной, и грозным Фантомасом. Жюв спрашивал себя, не один ли и тот же это человек…
Жюв обвинил Вильгельмину в том, что она любовница капитана Брока. Он делал это с целью спровоцировать объяснение Луберсака с девушкой, из которого инспектор надеялся извлечь кое-какую информацию. Объяснение произошло. Теперь Жюв отказался от своей недостойной клеветы и старался разуверить лейтенанта де Луберсака.
Офицера несколько удивила эта резкая перемена мнения Жюва, но полицейский вооружился такими убедительными аргументами, что влюбленный, который только того и хотел, чтобы его убедили, быстро сдался. Однако оставалось еще оправдать себя в глазах той, которую он так оскорбил. И Анри де Луберсак отважился на встречу с мадемуазель де Наарбовек.
Офицер, склонившись перед девушкой, умолял ее о прощении:
— Вильгельмина, если бы вы знали, как я сожалею о грубых и несправедливых словах, которые вам сказал!
Молодая девушка, еще пылая негодованием при мысли о его подозрении, ледяным тоном ответила:
— Возможно, что я прощу вас, но это все, на что вы можете надеяться!
— Значит, вы больше меня не любите?
— Нет, — твердо сказала Вильгельмина.
Молодой человек задыхался от подступавших к горлу рыданий.
— Ах, Вильгельмина, жестокая Вильгельмина! — вскричал он страдальчески, — вы не подозреваете, что вы со мной делаете… Но, увы! Я должен признать, что заслужил это. Теперь позвольте мне, в свою очередь, сказать вам: прощайте, прощайте навсегда!
Вильгельмина молчала, спрятав лицо в ладонях.
Офицер продолжал:
— Скоро я покидаю Париж. Я просил о переводе, и в министерстве предупредили, что меня пошлют в Африку, на передовые посты в Марокко. Я унесу с собой, Вильгельмина, ваш обожаемый образ и сохраню его в своем сердце до последнего своего дня.
Офицер медленно направился к выходу, понимая, что навсегда разрушил в сердце девушки любовь, которую она к нему испытывала.
Но в момент, когда он выходил, тихий призыв сорвался с губ Вильгельмины:
— Анри!
— Вильгельмина!
Они, рыдая, бросились в объятия друг друга. Нет, эти два существа решительно были предназначены друг для друга, они слишком пылко и искренне любили, чтобы разлучиться.
Помирившись на этот раз навсегда, молодые люди строили самые нежные и увлекательные планы на будущее. Был уже поздний час ночи, и обычные звуки замерли в доме.
Вильгельмина вдруг прервала беседу.
— Анри, — сказала она с упреком, — знаете ли вы, что уже миновала полночь!
Офицер извинялся:
— Мне кажется, будто я только что пришел.
— Вы хотите скомпрометировать вашу невесту, милый лейтенант? Можно ли оставаться у нее так поздно?
— К тому же, — шутливо сказал офицер, — она совсем одна в доме.
— Это правда, — признала Вильгельмина, — барон де Наарбовек еще не вернулся. — И, грозя пальцем своему жениху, девушка продолжала: — Спасайтесь, спасайтесь!
— Вильгельмина!
— Анри!
Прежде чем расстаться, жених и невеста обменялись еще одним долгим поцелуем любви.
Глава 34
ПРОДЕЛКИ ФАНТОМАСА
Фандор долго смотрел на свое отражение блуждающим взглядом. Ему казалось, что он в ужасном сне, в безумном кошмаре.
Что означало это одеяние? Кого он должен был ждать? Зачем его так загримировали?
Без сомнения, Вагалам, преступный владелец павильона, где он находился, прибегнув к хитрости, сумел, непонятно как, связать его, набросить ему на лицо эту черную маску, закутать его в широкий плащ. Но к чему этот мрачный маскарад?
И Фандору все слышалась мрачная угроза:
— Ты умрешь от руки Фантомаса!
Фандор был храбр. Как только прошло первое потрясение, которое он испытал, увидев себя пленником, связанным, лишенным возможности защищаться, он подумал:
«Я схвачен и приговорен к смерти! Ну, что ж, пусть будет так. Раз суждено умирать, сумеем, по крайней мере, умереть мужественно! Я боролся против Фантомаса, иногда мне удавалось схватить этого бандита, должно же было случиться, что в один прекрасный день он возьмет реванш! Это ему на милость я отдан в эту минуту… я проиграл партию! Я плачу́! Мне не на что жаловаться…»
Журналист не хотел восставать против жестокой судьбы. Это не было фанфаронством, он принимал смерть как нормальное следствие его жизни, его добровольного участия в битве против Фантомаса.
И Фандор ждал с чувством бесстрастного смирения, почти с любопытством. Он ждал смерти. Он ждал того, что должно случиться фатально, неизбежно; он считал секунды; он слушал глубокое молчание мастерской; он говорил себе:
— Почему он не здесь? Надеется ли он, что я испугаюсь? Что я закричу? Что я буду драться за себя? Или он придумал долгую пытку, и я буду агонизировать здесь один, подвергаясь мучениям, которых я еще не могу вообразить?
Вдруг бесшумно, легким движением, звук которого заглушала толщина портьер и ковров, открылась дверь мастерской, и вошли люди, человек двадцать, — торжественные, серьезные, таинственные.
Все они были в черном, к лицам плотно прилегали черные бархатные полумаски, совершенно не позволявшие увидеть их черты.
Фандор прямо смотрел на незнакомцев, а они отворачивали глаза, казалось, не желая на него глядеть.
Без слов и жестов они дошли до центра комнаты и выстроились полукругом, лицом к Фандору.
Один из них, по-видимому, главный, стал в стороне, скрестив руки, подняв голову, глядя на журналиста. И в молчании комнаты человек, наконец, заговорил, обращаясь к своим товарищам:
— Братья, вы поклялись любыми средствами защищать дело России, Польши, клянетесь ли вы по-прежнему?
— Клянемся! — ответили загадочные маски.
— Братья, я пришел к вам из моего изгнания, потому что наши мне сказали: их руки не дрогнут, их воля непоколебима, их сердце чисто! Братья, я пришел к вам, потому что осознал, что буду командовать храбрыми и доблестными! Братья, вы готовы на все ради нашего дела?
— Мы готовы!
Затем человек, который вел себя как руководитель, приблизившись к заговорщикам, которые все еще стояли, опустив головы, громко сказал:
— В Париже есть человек, который принес нам, террористам, много зла. Человек, который навлек на нас презрение общества, совершая самые отвратительные преступления и сваливая ответственность за них на нас! Этого человека я, Троков, обещал вам выдать с тем, чтобы вы отомстили… смотрите, братья, он перед вами! Я вам его отдаю!
Заговорщики все как один вперили взгляд в Фандора. Раздались крики бешенства, ненависти, сарказма, угроз:
— Фантомас! Фантомас!
Фандор не упустил ни одной детали этой сцены.
«Вот она, последняя хитрость бандита!»
Да, черт возьми, он хорошо понимал, что все это значит.
Троков, этот знаменитый глава заговорщиков, это… Фантомас!
Он обманывал тех, кто смотрел на него как на апостола; ему нужно было избавиться от Фандора, убить его, и он ловко передал эту миссию своим товарищам, выдав его за Фантомаса; он предоставил им совершить это преступление, возложив, таким образом, на них ответственность за все последствия, которые могло иметь убийство журналиста.
Слушая, как его называют Фантомасом и угрожают ему, Фандор в какую-то долю секунды подумал, а не крикнуть ли ему изо всех сил: «Я не Фантомас! А ваш Троков — предатель!»
Но зачем? Мог ли он противостоять ослеплению этих людей? Кто когда-нибудь видел Фантомаса? Кому знакомо его лицо? Кто мог установить, Фантомас перед ними или нет?
Он видел, что террористы относились к Трокову с безграничным обожанием, мог ли он его разоблачить, представить его в истинном свете? Такая попытка была бы безумием, жалким криком о милосердии. Он только унизил бы себя…
Фандор не был трусом!
И в приступе энергии журналист решил: «Я покажу Фантомасу, что Жером Фандор достоин бороться с ним! Что он сумеет умереть, как умер бы сам Фантомас! Нельзя давать этому чудовищу права презирать меня так, как презираю его я».
Фандор молчал… Он умрет, не сказав ни слова!
Между тем, один из заговорщиков подошел к журналисту:
