Пути к славе. Российская империя и Черноморские проливы в начале XX века - Рональд Боброфф

окажутся чересчур несговорчивыми. Когда же перемирие заключено и военные действия прекращены, России будет куда затруднительнее добиться согласия Франции с Великобританией на «самостоятельную русскую операцию» в Черном море [Емец 1977:135]. Вновь мы видим, что Сазонов был настроен весьма скептически в отношении надежности своих союзников после того, как главный враг будет повержен.

Главной же обсуждавшейся проблемой стал масштаб требований, которые Россия готова была выставить в районе проливов. От лица Морского министерства капитан Немитц представил план, практически идентичный изложенному им в ноябрьской записке и заключавшийся в овладении проливами и относительно узкой зоной по обеим их сторонам, необходимой для ведения обороны. Однако представители армии возразили ему, заявив, что необходимо овладеть гораздо большими территориями, вплоть до линии Энос – Мидия на западе, вторя изложенному накануне в МИДе плану генерала Куропаткина. Сазонов высказался в поддержку предложения военных, и морские офицеры вскоре уступили. Пусть получившаяся таким образом карта и не в точности соответствовала требованиям, которые он в итоге передал французскому и британскому послам, но она легла в их основу, прояснив многие важные моменты [Емец 1977:135–136]. При обсуждении судьбы Константинополя Сазонов пытался было указать военному министру, требовавшему полного присоединения города к России, на великое множество сосредоточенных там международных интересов, но тот твердо стоял на своем, к нему присоединился и морской, так что Сазонов был вынужден поступиться более, по его мнению, предпочтительным планом нейтрализации Константинополя [Емец 1977: 136].

А 24 февраля Кудашев прислал удивительную весть: Данилов «вдруг нашел возможным» отрядить один из кавказских корпусов на Босфор в случае, если операции союзников в проливах будут иметь определенный успех. Чтобы взять и удержать Константинополь, этого, конечно, было бы мало, но, по словам Кудашева, это все же произведет впечатление как на турок, так и на союзников, повышая влияние России на ход событий и переговоров. Сам директор Дипломатической канцелярии по-прежнему полагал, что Россия пока не может заполучить контроль над проливами[522].

Сазонов же был настроен диаметрально противоположным образом: замешательство Верховного командования в вопросе отправки корпусов лишь еще более ободрило его, добавив настойчивости требованиям подготовить и перебросить нужные силы – ив особенности теперь, когда шансы на успех союзников видимо возросли. 26 февраля он писал Извольскому и Бенкендорфу, что целью России остается

исключительно обеспечение для России выхода в свободное море как в мирное, так и в военное время. Недавние примеры попрания Германией актов, обязывавших ее к уважению нейтралитета, а также меры, принимавшиеся Турцией за последние годы в проливах, с громадным ущербом для нашей торговли, служат доказательством, что только прочное основание наше на проливах сможет служить гарантией того, что мы будем в состоянии отразить всякую попытку запереть нас в Черном море[523].

Россия, продолжал министр, не ищет «земельных приращений ради увеличения территории», но нуждается лишь в «минимуме земель», как то: «на европейском берегу» – полностью вся Фракия по линию Энос – Мидия, а в Малой Азии – все восточное побережье, за исключением азиатского берега Дарданелл (то есть практически то же, что осенью предлагал Базили). Спустя еще несколько дней Сазонов прибавил, что России необходимы и острова в Мраморном море, а также Имброс и Тенедос, что на выходе из Дарданелл[524]. Константинополь отдельно упомянут не был, но с очевидностью подразумевался среди военных приобретений России.

Стремясь достичь означенных целей, Сазонов вновь принялся давить на военное командование, требуя выделить корпуса для проведения при благоприятной возможности операции в проливах. 28 февраля он запросил Ставку в отношении бригады, назначенной к отправке в Сербию, – нельзя ли направить ее на Босфор. Он настаивал на том, что «необходимо, чтобы при вступлении союзнических войск в Константинополь участвовали и наши войска»[525]. Опасаясь, что Николай Николаевич вновь ответит отказом, Сазонов поспешил также обратиться и к царю, направив ему 1 марта ходатайство о необходимости присутствия русских войск при наступлении на Западную Турцию. «Более скорый прорыв» союзных войск через Дарданеллы, отмечает министр, «побуждает» его срочным образом «всеподданнейше доложить» о возможных последствиях оного, «не выжидая завтрашнего доклада». Части, которые намечено направить в Сербию, были бы, продолжал он, куда более полезны при неминуемо, по всей видимости, грядущей осаде Константинополя. Он подкреплял это мнением союзных послов, выразивших надежду, что русские войска примут деятельное участие в «историческом событии изгнания турок из Царьграда». Если же государю угодно согласиться, заключал министр, он бы «осмелился ходатайствовать о всемилостивейшем сообщении» своей воли главнокомандующему войсками – великому князю Николаю Николаевичу[526].

Впрочем, как оказалось, к царю можно было и не обращаться: в ответ на свою телеграмму 28 февраля Сазонов получил из Ставки известие, что Николай Николаевич распорядился подготовить для операции в проливах силы с Кавказа вместо тех, что предназначались для отправки в Сербию, а также устроить для них надлежащий транспорт[527]. Когда же 2 марта Сазонов явился с докладом к Николаю II, царь всецело согласился с доводами против отправки войск в Сербию, решив вместо этого усилить отряд, формируемый для операции на Босфоре[528]. В своего рода перетягивании каната с военными властями Сазонов наконец одержал верх[529].

Предстоящий успех союзных войск был все очевиднее, причем он мог наступить ранее, чем Россия закончит приготовления к переброске требуемого контингента. Сазонов понимал, что пришло время в известном смысле застолбить новые дипломатические позиции в союзных отношениях, четко определив требования России, до того как все вопросы разрешатся на поле брани. Как сообщил 1 марта Бьюкенен, в беседе с ним и Палеологом Сазонов заявил, что с ноября

в общественном мнении произошли серьезные перемены, и Россия теперь не сможет удовлетвориться каким бы то ни было решением, каковое не отдавало бы в ее владение Константинополя. Сам же он всегда склонялся в пользу нейтрализации Константинополя, однако подобную идею русское общество не одобрило, а потому он вынужден уступить народному требованию о фактическом овладении городом[530].

Сазонов также напомнил послам об обещаниях, данных осенью королем Георгом V и сэром Эдуардом Греем, заметив при этом, что «настало время высказаться более определенно»[531]. Министр желал бы, чтобы британское и французское правительства «безотлагательно прове [ли] в сознание общественных кругов, что все союзники в равной мере способствуют общей цели и что поэтому насущные интересы каждого из них должны найти полное удовлетворение при распределении выгод войны»[532]. Таким образом удалось бы избежать негодования других стран на Россию, якобы незаслуженно награжденную подобными «призами», хотя она не оказала непосредственного содействия в их завоевании.

В