Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После Июльской революции французы всерьёз опасались вторжения русских войск на территорию Франции с целью восстановления династии Бурбонов. Они искренне полагали, что только разразившееся восстание в Царстве Польском на целый год поглотило всё внимание и силы императора Николая I и в итоге спасло Францию от военного вмешательства России. А под влиянием того, что Николай Павлович был готов оказать помощь и нидерландскому королю в деле подавления революции в Бельгии, страх перед русскими в Европе возрос ещё больше.
* * *
Июльская революция стала катализатором революционного движения в Европе. 29 ноября 1830 года началось восстание в Варшаве. События в Царстве Польском вышли за пределы внутренней российской проблемы и стали объектом пристального внимания и политических дискуссий во всей Европе.
Для среднестатистического француза и англичанина поддержать восстание в Польше означало благоприятствовать развитию демократической идеи в своей стране. Однако король французов Луи-Филипп был вовсе не склонен вмешиваться в решение польского вопроса, считая его внутренним делом России. Как и случае с Русско-турецкой войной, политика французского правительства расходилась с общественным мнением. Власти, конечно, тоже были настроены полонофильски, но Луи-Филипп, желая быть признанным полноправным монархом, не имеющим намерения раздувать пожар революции и заниматься её экспортом, отказался от оказания вооружённой помощи полякам, полагая, что это могло привести Францию к войне с Россией, а следовательно, с Австрией. Поэтому министр иностранных дел генерал Орас Себастьяни заявил о невмешательстве Франции в дела Польши.
Французские власти подходили к польской проблеме с рациональных позиций. Как отмечал французский исследователь Р. Мартель, «министры наших королей имели в виду исключительно интересы своей страны и никогда не руководствовались соображениями сентиментального свойства. Они были хорошо информированы о том, что происходит в Польше; они холодно осуждали происходящее там и оказывали ей поддержку в самой незначительной степени». Историк делал вывод: «Польша была средством, а не целью, объектом сделок, разменной монетой даже для Франции», и если «во внешней политике Франции „польский вопрос" всегда был подчинён собственным государственным интересам, диктовавшим постоянные компромиссы с другими участниками европейского концерта держав», то «во французском гражданском обществе издавна существовала искренняя солидарность с народом Польши, мечтавшим о национальной независимости»[745]. Такое противоречие отчётливо проявилось в ходе восстания 1830–1831 годов.
Аналогичная ситуация сложилась в Великобритании. Глава внешнеполитического ведомства лорд Г. Дж. Пальмерстон симпатизировал полякам и присоединился к осуждению императора Николая I, однако, принимая во внимание позицию Австрии и Пруссии, также владевших частями Польши и потому едва ли склонных выступать против России, решил, что было бы неосторожным навязывать точку зрения английского кабинета силой оружия. Как и король Луи-Филипп, Пальмерстон опасался подвергать Европу риску всеобщей войны[746].
Между тем пропаганда в пользу восставших поляков в Великобритании и Франции велась весьма активно. В неё были вовлечены не только либералы левого толка и радикалы, но и католики, всегда симпатизировавшие католической Польше и озабоченные притеснением католической и униатской церквей в Царстве Польском[747]. Так, в католическом издании «L`Avenir» в декабре 1830 года граф Шарль Монталамбер (1810–1870) писал о том, что восстание в Польше является борьбой угнетённых католиков против русских притеснителей-православных. Либерал Бенжамен Констан, поляк Леонард Ходзько произносили пламенные речи, призывая всех друзей свободы поддержать Польшу. Из Парижа, Лиона, Страсбурга в Польшу направлялись волонтёры, полякам помогали медики, деятели культуры устраивали благотворительные лотереи в пользу восставших.
Временами Париж охватывал народный гнев. В марте 1831 года в столице распространилась новость, будто русская армия вступила в Варшаву. Парижане вышли на Елисейские поля с лозунгами «Смерть русским!»
В Царство Польское тем временем был направлен фельдмаршал И.Ф. Паскевич, немедленно приступивший к подготовке наступления. В начале августа Варшава была окружена русскими войсками. Главнокомандующий передал осаждённым обращение Николая I, в котором он в последний раз обещал амнистию при условии добровольной сдачи оружия и подчинения императорской власти. Депутаты сейма отвергли предложение. 27 августа (7 сентября) 1831 года после сорока восьми часов кровопролитных боёв русские войска вступили в Варшаву.
С начала сентября 1831 года первые полосы французских газет были посвящены событиям в Польше. Когда наконец 15 сентября во Франции узнали о капитуляции Варшавы, в Париже вспыхнул бунт. На улицах раздавались крики: «Да здравствует республика!»; парижане били окна министерств, пытались проникнуть во дворец Пале-Рояль. В течение нескольких дней народ устраивал в столице антирусские манифестации, для усмирения которых потребовалось вмешательство войск. Под окнами особняка, в котором располагалось русское посольство, раздавались крики: «Долой русских! Да здравствует Польша! Месть!»[748]
Французская общественность живо откликнулась на события в Царстве Польском. Например, известный поэт О.М. Бартелеми восклицал: «Благородная сестра! Варшава! Она умерла за нас! Умерла с оружием в руках, не услышав нашего крика сострадания <…> Не говорите больше о славе наших баррикад! Вы хотите увидеть приход русских: они придут». Аббат Ф.Р. де Ламенне в статье «Взятие Варшавы» писал: «Варшава пала! Героическая польская нация, брошенная Францией, отвергнутая Англией, пала в борьбе против варварских орд <…> Славный народ, наш брат по вере и по оружию, когда ты сражался за свою жизнь, мы могли помочь тебе только нашим состраданием, и сейчас, когда ты повержен, мы можем тебя лишь оплакивать. Народ героев, народ нашей любви, упокойся в могиле, где ты оказался из-за преступления одних и подлости других. Но ещё жива надежда, и пророческий голос говорит: Ты возродишься!»[749]
Подавление восстания и последовавшие за этим репрессии отрицательно сказались на отношении к России в